До перестройки главное, что привлекало внимание публики, было полное совпадение обоих вариантов тоталитарного режима — фашистского и нашего, коммунистического. Хотя об этом нигде не сказано напрямую, читатель, опираясь на документальный материал и метод его подачи, сам открывает для себя ужасающую истину: между нацистской и коммунистической политическими системами не только нет существенного различия, но если оно и есть, то не в пользу коммунизма.
Сейчас, когда в средствах массовой информации открыто говорится об этой аналогии и приводится в подтверждение немало фактического материала, книга продолжает привлекать к себе внимание, вероятно, больше всего своим прогнозом гибели тоталитарных режимов. Схема, согласно которой распад тоталитарных режимов возведен в закономерность (тоталитарная система — военная диктатура — демократия с многопартийной системой), выдвигает вопрос: сохранится ли эта закономерность для наших режимов, или здесь распад будет происходить по-иному? Потому что если события в Польше подтвердили схему, и притом достаточно точно, то горбачевская перестройка по своему замыслу и способу осуществления дает основания для коррекции схемы.
Перестройка представляет собой в полном смысле слова альтернативу военной диктатуре. Она вознамерилась осуществить то, что должна была совершить военная диктатура, но хочет сделать это мирным путем, гуманно, культурно, бескровно, демократично, то есть осуществить цивилизованный переход от тоталитаризма к демократии.
Надо сказать, что в принципе такая альтернатива не иллюзорна. Уже тот факт, что Венгрия избрала ее, а Балтийские республики успешно ее домогаются, представляет собой тому подтверждение. Но не везде происходит так и не всегда легко.
Большое значение имеют политическая культура народа, его моральные устои, культурно-исторические традиции. Чем выше политическая культура, тем больше у народа шансов успешно скорректировать упомянутую схему, заменив военную диктатуру перестройкой. Возможны и самые разнообразные сочетания двух путей. Возможно также, что страна, которая твердо взяла курс на перестройку, из-за недостатка политической культуры или из-за неблагоприятного сочетания элементов, из которых складывается политическая конъюнктура, повернет к военной диктатуре — просто не сможет выдержать больших внутренних напряжений, порождаемых перестройкой.
Боюсь, что в отношении Советского Союза данный вариант никак не исключен. В числе обстоятельств, которые могут способствовать такому развитию событий, укажу на многонациональный характер страны, различия в культурном уровне отдельных наций, наличие многочисленного слоя «номенклатуры», сохранившиеся имперские традиции, колоссальную военную машину, которой в критический момент трудно будет удержаться от искушения взять власть из рук беспомощных «цивильных».
Но военная диктатура, пусть она и пытается сохранить и спасти тоталитарные структуры (как в Польше), не может отменить перехода от тоталитаризма к демократии, — напротив, она его ускоряет. Обостряя противоречия, она вообще приближает развязку. Плохо, однако, то, что в таком случае не обходится без кровопролития, без угрозы для жизни людей.
Иными словами, через перестройку ли, с помощью ли военной диктатуры, но сценарий, по которому непременно произойдет распад нашей коммунистической системы, один: от тоталитаризма к демократии с многопартийной системой. Таково общее, закономерное, необходимое. Остальное — подробности.
Но жизнь, которая всегда богаче схем и потому не желает в них укладываться, наверняка поразит нас новыми, еще более причудливыми и невероятными сочетаниями элементов политической действительности, о которых мы сейчас даже не догадываемся. Кому из нас, например, могло прийти в голову — хотя это и «близко лежит», — что при демонтаже нашего коммунистического варианта тоталитарной системы она в определенный период деградирует до уровня фашизма, несовершенного и незавершенного тоталитарного фашистского режима и что в этом смысле фашизм станет огромным шагом вперед, к демократии! Звучит шокирующе и парадоксально, а для неразвитого или девственного политического сознания, вероятно, обидно, но политические иллюзии, эмоции и предрассудки — одно, а политические реалии и железные законы, которым они подчиняются, — совсем другое.
Сегодня, именно предубежденное или предрассудочное идеологическое мышление многим мешает понять смысл и значение процессов, которые происходят в таких странах, как Болгария, Чехословакия, ГДР, Китай, отчасти и Советский Союз. У нас можно услышать, как люди, недовольные режимом, говорят: «Страшно! Фашизм!», желая сказать, что положение стало хуже, чем раньше, а демократии меньше. Если вы попытаетесь им возразить, вам укажут на постоянно растущие репрессии. Они, однако, забывают, что еще быстрее в стране расширяется легальное демократическое движение, что уже существует целая дюжина независимых групп и движений, что гражданское общество пробуждается и т. д. — происходят процессы, прежде абсолютно немыслимые.
Вот почему правильнее сказать: сейчас такие страны, как Болгария, ГДР, Чехословакия, Китай, своими политическими репрессиями, демагогией, цинизмом, всеобщей коррупцией, шовинизмом, ура-патриотизмом, безверием и т. д., с одной стороны, а с другой — своими неформальными движениями, открытой борьбой за демократию, перемены и т. д. больше похожи на фашистские государства, чем на коммунистические. Но этот факт свидетельствует только о том, что они уже совершили определенную демократическую эволюцию, дошли до определенной фазы разложения тоталитарной структуры. Потому что не существует другого пути перехода от тоталитаризма к демократии, кроме разрушения его политической системы. Тот, кто обещает прийти к демократии через усовершенствование тоталитарной системы, занимается низкопробной демагогией.
Поскольку это принципиальный вопрос, имеющий не только теоретическое, но и непосредственное практическое значение в переживаемый нами момент, он заслуживает того, чтобы подробнее на нем остановиться и попытаться рассмотреть его в историческом плане.
Мы, марксисты, первыми в истории создали тоталитарный режим, тоталитарное государство — однопартийную государственную систему, построенную посредством насильственного уничтожения других политических партий или посредством низведения их до уровня обыкновенных казенных организаций, во всех отношениях подчиненных Коммунистической партии. Абсолютная монополия Коммунистической партии в политической сфере закономерно должна была привести к полному срастанию партии и государства и больше всего государственного аппарата с партийным, вследствие чего во главе государства и партии оказались одни и те же лица, которым принадлежит неограниченная и бесконтрольная власть. То же происходит на других, более низких уровнях государственной и хозяйственной иерархии.
Чтобы эта политическая система была стабильной и непоколебимой, абсолютная монополия государства и партии, надгосударственной партии или, точнее, партии-государства должна была распространиться из надстройки на экономическую базу общества. Все должно было превратиться в государственную собственность: крупная частная собственность путем экспроприации, мелкая — посредством насильственной и кровавой сталинской коллективизации.
С завершением процесса огосударствления тоталитарный режим построен полностью. Возникает коммунистический вариант, который до сегодняшнего дня остается наиболее совершенной и законченной моделью тоталитарного режима. Фашистская модель, которую часто считают антиподом коммунистической, в сущности, отличается от нее единственно тем, что она недостроена, незавершена в отношении экономической базы, вследствие чего менее совершенна и стабильна. К такому выводу приводит исследование внутренней архитектоники нацизма и нацистской системы, представляющей собой фашистский режим в завершенном виде. Здесь абсолютная монополия партии не распространяется на экономику, тем более на всю экономическую базу в целом. Различные виды частной собственности не стремятся к сцеплению, целостности, монолитности, а скорее наоборот — порождают неоднородность, гетерогенность, различия, которые в критической ситуации легко перерастают в противоречия. Несоответствие политической надстройки фашистского тоталитарного режима его экономическому базису выглядит как несоответствие однородности и неоднородности. Данное обстоятельство делает фашистские режимы нестабильными и недолговечными. Поэтому все они погибли намного раньше наших, коммунистических, — нацистская Германия и фашистская Италия в пламени второй мировой войны, франкистская Испания и салазаровская Португалия — после войны, так сказать, в мирных условиях.
Но фашистские режимы не только пали раньше — они и появились позднее, что выдает их с головой как жалкую имитацию, копию с оригинала, то есть с подлинного, первородного, совершенного и законченного тоталитарного режима. Мой друг профессор Николай Генчев, обладающий несомненным чувством юмора, определяет фашизм как «ранний, несистематизированный, бонвиванский вариант коммунизма», а Гитлера называет «жалким подражателем и опереточным героем». Надо сказать, что в этой шутке содержится зловещая истина. Ни в какой степени не обеляя палача и людоеда Гитлера, надо тем не менее признать, что в сравнении с палачом Сталиным он не более чем мальчик с пальчик. Палач Сталин мог бы запросто поместить своего коллегу в карман.
Напомню только две цифры, которые красноречивей всяких доводов и рассуждений говорят о принципиальном различии двух видов тоталитаризма. До начала второй мировой войны — до 1 сентября 1939 года Гитлер уничтожил менее 10 тысяч человек. Читатели догадываются, что в их число входят жертвы «ночи длинных ножей» (30 июня 1934 года), когда были вырезаны оппозиционно настроенные руководители СА и вся уцелевшая либеральная оппозиция, жертвы «хрустальной ночи» («кристальнахт», апрель 1938 года), когда были устроены еврейские погромы, о которых столько написано… К той же дате — 1 сентября 1939 года — Сталин уничтожил не менее 10 миллионов. Некоторые авторы утверждают, что цифра приближается к 15 миллионам, но не будем спорить, потому что в данном случае точная цифра не столь важна. Речь идет о различии, которое выражается не в процентах (один убил на столько-то процентов больше, чем другой), не отношением кратности (во столько-то раз больше другого), — нет, речь идет о различии, выражаемом математическим порядком, то есть величинами, которыми оперируют космол