Из сказанною выше видно, что для нас, болгар, особенно для болгарской интеллигенции, проблемы, поставленные советской перестройкой, не новы. Фактически именно их мы обсуждаем начиная со второй половины 60-х годов и до сих пор, притом не на эмпирическом уровне, как это происходит в советской периодике, а на значительно более высоком, теоретическом, где процессы приобретают значение закономерностей, из которых следует определенный прогноз…
Понятно, что в наших условиях это можно было делать открыто только в отношении одной разновидности тоталитаризма фашистской, в то время как другая представляла собой табу. Да и публика значительно лучше была подготовлена именно к такому анализу, поскольку была знакома с огромным материалом, изобличающим фашизм, в то время как в отношении коммунизма ею все еще владели разнообразные иллюзии.
Помнится, когда в апреле 1974 года в Португалии вспыхнула революция младших офицеров и в продолжение двух лет установилась военная диктатура, а после нее пришел черед парламентской демократии, многие мои друзья и знакомые, читавшие «Фашизм» в рукописи, говорили, что формула распада тоталитарных режимов работает хорошо, или, как выразился один из них, «вкалывает безотказно».
Второй раз нечто подобное произошло в 1981 году, когда в Польше было объявлено военное положение. Конечно, на этот раз по телефону мне не звонили, поскольку речь шла о братской стране и подобные разговоры могли быть небезопасными.
Далеко не случайно власти развернули после выхода книги столь всеохватные и массовые репрессии против всех, кто был причастен к ее изданию. По реакции публики, по возбуждению и энтузиазму, охватившему часть интеллигенции, они инстинктивно почувствовали, что на открытое обсуждение вынесены крупнейшие проблемы нашего времени, в том числе и вопрос о судьбе нашего «строя».
Сколь ни саморазоблачительно было преследование антифашистской книги, власти не нашли иного выхода, так как ничего противопоставить ей в идейном плане они не могли.
Естественно, кара должна была настигнуть и меня, но поскольку я давно был исключен из партии, оставался лишь один путь — административный. Меня освободили от руководства сектором и вывели из ученого совета Института культуры. Чтобы избежать скандала, сделали это иезуитским способом: объявили о реорганизации института, в результате чего мой сектор — «Культура и личность» перестал существовать, так что мне нечем стало заведовать. Для камуфляжа закрыли и соседний сектор. Среди членов вновь созданного ученого совета меня, естественно, не оказалось.
Я мог протестовать, мог устроить скандал, но делать этого не стал: неудобно и некрасиво было защищать себя в ситуации, когда другие из-за моей книги пострадали сильнее.
Власти надеялись, что им удастся репрессиями запугать общественность, принудить ее не обсуждать книгу, не распространять попавшие в руки публики экземпляры. Но их надежды не оправдались. Общественный интерес оказался столь велик, что репрессии только подлили масла в огонь. Даже люди, которые вряд ли когда-либо читали политическую литературу, теперь кинулись доставать книгу «Фашизм».
Вокруг книги стал складываться своеобразный фольклор. Возникали комичные ситуации, слухи, легенды, политические анекдоты. Позволю себе рассказать некоторые из них.
После того как в интеллигентных компаниях разговоры о книге приобрели престижный характер, одна молодая дама решила достать себе книгу. Заходит в книжную лавку и говорит:
— У вас есть «Коммунизм» Желева?
Продавщица удивленно глядит на нее:
— Вы хотите сказать «Фашизм» Желева?!
— Ах, да, да…
Был еще один анекдот, который ставил рядом явно несопоставимые вещи.
Что сделали народы Восточной Европы после второй мировой войны?
Венгры в 1956 году — восстание, чехи в 1968 году — «пражскую весну», поляки в 1980 году — «Солидарность», болгары в 1982 году издали «Фашизм»…
Конечно, сравнивать издание книги с народным восстанием или массовым народным движением некорректно, но это интересно как факт общественного умонастроения, хотя расценивать этот анекдот скорее всего надо как самоиронию.
Противоречивая и трагикомичная ситуация, в которой оказались гонители книги, вновь вызывает к жизни известный советский анекдот об «усатом диктаторе».
…Мертвецки пьяный человек около полуночи остановился перед Мавзолеем на Красной площади и стал кричать: «Смерть усатому диктатору! Смерть усатому диктатору!»
Стража перед Мавзолеем делает вид, что не замечает его, и с нетерпением ждет, когда пьяница перестанет ей досаждать. Но человек, повернувшись к Кремлю и подняв кулак, упорно повторяет свой лозунг. Наконец, стража вынуждена вызвать дежурного офицера. Полковник, поняв, в чем дело, задерживает пьяницу и докладывает из караульного помещения Сталину, что задержан злостный враг, который кричал: «Смерть усатому диктатору!» Сталин отвечает, что занят — идет заседание, пусть задержанного приведут через три часа.
Однако задержка обернулась для пьяницы спасением. За это время он отрезвел. И когда наконец Сталин задал ему вопрос: «Гражданин, кого вы имели в виду, когда кричали „Смерть усатому диктатору“», — он ответил: Естественно, Гитлера. Он вероломно напал на нашу страну, разрушил тысячи городов и сел, уничтожил миллионы советских людей…
— Достаточно! Правильно, гражданин!
После чего Сталин спросил офицера:
— А вы, товарищ полковник, кого имеете в виду?!!
…Происходило именно то, чего власти больше всею боялись: наказания не оставались тайной, а интерес к книге возбуждался еще больше.
Расскажу два комичных случая.
Мой приятель из Пазарджика, поэт, который познакомился с текстом книги значительно раньше, чем она вышла в свет, купил сразу 15 экземпляров, как только увидел ее на прилавке. В тот же день он встретил одного сельского священника, с которым они были добрыми друзьями, и заинтриговал его известием, что вышла книга о фашизме, которую любой ценой надо приобрести. Священник в тот момент куда-то спешил и не смог зайти в магазин. Когда же приехал через неделю, книги уже не было. Тогда мой приятель дал ему один экземпляр почитать, с тем чтобы священник вернул его через неделю, когда приедет в город. Проходит 15, 20, 30 дней, полтора, два месяца, однако священник не дает о себе знать. Тогда обеспокоенный приятель садится в автобус и едет в село, чтобы узнать, что случилось со священником. Застает его в компании с сельским старостой, парторгом, председателем «дружбы»[12], профсоюзным лидером и двумя учителями. Они выпивали и что-то обсуждали. Приятель спрашивает священника, почему тот не возвращает книгу.
— Мы решили эту книгу оставить тут, в селе, — отвечает священник. — Создали кружок, чтобы изучить ее. Читаем отдельные главы, обсуждаем, размышляем и выпиваем…
— Как же вы можете быть в одном кружке? Партийный секретарь и староста — коммунисты, ты — христианин, председатель «дружбы» — член БЗНС, учителя, скорее всего, беспартийные и атеисты… Что между вами общего?
— Э-э-э, сын мой, — многозначительно заявил священник, — когда дело касается фашизма и выпивки, у нас единый фронт. Идеология тут не имеет значения…
Другой случай произошел в одном городке близ Пловдива. Местная профсоюзная организация решила наградить лучших своих активистов. Кроме денежных премий и ценных подарков решили использовать книги. Обратились к продавщице книжного магазина, попросив подобрать что-нибудь из общественно-политической литературы. Еще сказали, что книги должны быть не в мягкой обложке, а иметь достаточно внушительный вид. Продавщица ответила, что как раз поступила упаковка из 10 книг о фашизме, которые точно соответствуют предъявленным условиям: в твердой обложке и т. д. Местные профсоюзные руководители, которые, судя по всему, были далеки от эпицентра политической жизни, взяли книги, подписали их и вручили. Но через несколько дней в городе стали поговаривать, что в виде подарков была роздана идеологически вредная и запрещенная властями книга. Это стало предметом разговоров и комментариев. По всей вероятности, молва достигла ушей и того государственного института, который больше всего заботится об идеологическом здоровье народа, и по его указанию в один прекрасный день посыльный пошел от награжденного к награжденному, чтобы изъять у них неправильную книгу.
Но наряду с комическими ситуациями были и трагические случаи. Расскажу о последнем. В прошлом году мне позвонил какой-то парень из Пазарджика, представился и настоял на встрече.
В первый момент я подумал, что он представляет одно из правозащитных движений. Однако дело оказалось совсем другим. «Моя судьба очень тесно связана с вашей», — сказал мне юноша. Я удивился — ведь мы даже не были знакомы. «Я просидел в тюрьме четыре года из-за вашей книги о фашизме, — продолжил он. — Читал ее солдатам в роте, и меня отдали под суд. Военный суд приговорил к шести годам тюрьмы, но я хорошо работал и вышел через четыре… Теперь осенью должен снова идти в армию, дослуживать срок… Обиднее всего, что осудили меня за распространение в армии фашистской идеологии…»
Я был потрясен, не мог поверить собственным ушам. Вообще-то я слышал раньше об этом случае, но принял его за одну из легенд. Но сейчас юноша стоял передо мной, и для сомнений места не оставалось. Четыре самых лучших года жизни этого молодого человека были потеряны…
— У вас что, нет родителей? — спросил я его. — Почему не хлопотали? Почему не подняли шум? Как можно было замалчивать такое политическое свинство?
Юноша сказал мне, что его родители попытались было поискать у кого-то защиты, но им посоветовали молчать, чтобы не вышло хуже. Перепугавшись за сына, они примирились с «судьбой».
В заключение хочу извиниться перед читателем за перегруженность предисловия фактами. Однако факты политической биографии книги дополняют смысл и значение ее содержания, раскрывают и развивают его. Издатели, читатели и репрессивные органы своим отношением к ней, своими действиями дополняли, дописывали, продолжали ее текст. Они продолжают его дописывать и сейчас…