философию.
Не дано трансмиссиям ремнями
колесо грядущего вертеть.
Времена толкуют с временами,
Будет скрыто многое и впредь,
чтобы наши завтрашние дали
мы в себе сегодня обретали.
Всякая национальная идея в современной Европе обречена на ничтожество, пока Европа не обретет себя как целое, не ощутит себя как нравственную личность. Вне общего, материнского европейского сознания невозможна никакая малая народность. Выход из национального распада, из состояния зерна в мешке к вселенскому единству, к интернационалу, лежит для нас через возрождение европейского сознания, через восстановление европеизма как нашей большой народности.
Безрадостная выдалась пора:
Тоскливо с вечера и сумрачно с утра,
А завтра будет хуже, чем сегодня,
Как и сегодня хуже, чем вчера.
…Мы знаем из истории, что деспотия появляется в развитых, иногда — высокоразвитых, очень часто — в разлагающихся обществах, начавшихся с демократии. Деспотию почти можно определить словами «усталая демократия». Появляется она тогда, когда общество уже не способно к непрерывному бдению, по праву названному ценою свободы, и предпочитает чтобы один страж стерег спящий город.
Народ без истории не свободен от времени, ибо история — единство мгновений вне времени.
Величайшая проблема для человеческого рода, разрешить которую его вынуждает природа, — достижение всеобщего правового гражданского общества. Только в обществе, и именно в таком, в котором членам его предоставляется величайшая свобода, а стало быть, существует полный антагонизм, и тем не менее самое точное определение и обеспечение свободы ради совместимости ее со свободой других, — только в таком обществе может быть достигнута высшая цель природы: развитие всех ее задатков, заложенных в человечестве; при этом природа желает, чтобы эту цель, как и все другие предначертанные ему цели, оно само осуществило.
Одни хотели бы понимать то, во что верят, а другие — поверить в то, что понимают.
…Воровство и коррупция свидетельствуют о неистребимости человеческого инстинкта собственности. Если запрещено под страхом тюрьмы и смерти отправление естественного инстинкта собственности и связанной с этим отправлением спасительной, утверждающей человека в мире и в собственных глазах свободной инициативы, то и инстинкт, и инициатива, как форма его проявления, уходят в подполье, существуя уродливо и недостойно.
И хотя мы не ведаем, что с нами
завтра случится
мы отчетливо видим,
что завтра
у детей заведутся в карманах
плоды и игрушки,
те игрушки, в какие играть не
пришлось нам.
Мы будем все дальше и дальше идти.
Не продвигаясь вперед никогда.
Засыпая,
Я сердце свое бранил,
Все оно ждет:
«Что-то хорошее завтра случится
Завтра случится…»
Уповая на завтра,
о минувшем скорбя,
на надежды и память,
жизнь, мы тратим себя,
забывая о том, что
не сумеем посметь
мы обречь на забвенье
незабвенную смерть.
Все, что было, — настанет,
а что будет — прошло.
Настоящее дышит
нам в лицо тяжело.
Никто не знает перечня судеб —
Грядущих дней непроходимы дебри.
Вождь выходит из народа, но обратно не возвращается.
Прошлое принадлежит археологам, настоящее — спекулянтам, будущее — химикам.
Человек взбирается на Эверест, потому что видит в этом выражение человеческой изобретательности и стойкости. Скажи ему, что он должен сделать то же самое, чтобы выжить или обрести свободу, и он воспримет это как тяжелую нечеловеческую работу.
Я никоим образом не хочу вдаваться в экономическую критику коммунистической системы, я не могу исследовать вопрос: достигает ли цели и имеет ли преимущества отмена частной собственности.
Но я могу установить, что психологическая предпосылка для такой отмены — безмерная иллюзия. С отменой частной собственности у человеческой агрессивной страсти отнимается одно из его орудий, сильное, конечно, но отнюдь не сильнейшее. Этим ничего не меняется в агрессивности, злоупотребляющей в своих целях различиями во власти и влиянии, ничего не меняется в сущности агрессивности. Она не была создана собственностью, она почти безгранично господствовала в первобытные времена, когда собственность была еще крайне скудна; она проявляется уже в детской, как только собственность потеряла свои первоначальные анальные формы; она стала основой всех нежных и любовных отношений между людьми, за одним, может быть, единственным исключением — любви матери к своему ребенку мужского пола.
Ложь коммунизма, источник рабства и насилия в нем коренится в том, что коммунизм совсем не преодолевает абсолютного права собственности, но хочет сделать субъектом этого права коммуну, коллектив, коммунистическое общество или государство. Социальный коллектив и является неограниченным феодальным владельцем, капиталистом и банкиром, и притом самым беспощадным, не знающим над собой никакого суда, никакой власти, никакого высшего начала.
Это есть окончательная власть социальной обыденности над личностью, лишающая ее свободы духовной жизни, свободы совести и мысли.
Михаил Иванович <Калинин> обходил дворы.
— А 902-й год помните, — спрашивал он. — А 901-й год? Тоже голод был. А что царская власть делала? Земствам мешала работать… Разве помещику мужика жаль? А в земстве кто? Помещик сидел. Нищая наша власть, а на золото хлеб за границей покупаем. Везем.
Почему бы не создать в селе Шушенском свободную колонию истинных коммунистов, в которой будут жить и кормить сами себя все, кто по-прежнему считает себя коммунистами-ленинцами? Пусть вернутся к своим первым, юношеским профессиям комбайнеров и токарей. И пусть у них там будет партийная ячейка. И оставьте им там музей их вождя.
В сущности, с тех самых пор, как появился венец творения — Человек, жизнь на планете постоянно и непрерывно изменялась, и его влияние стабильно росло на протяжении тысяч поколений. Теперь, однако, когда оно стало возрастать с поистине космической скоростью, судьба всех имеющихся форм жизни на Земле — в значительно большей степени, чем в прошлом, — зависит от того, что делает или чего не делает человек.
Основной вопрос сегодня сводится к тому, как умудрится он разместить на Земле дополнительные миллиарды себе подобных и обеспечить все их многочисленные потребности и желания.
Какие еще живые существа окажутся новыми жертвами его триумфального исторического восхождения и расширения, за которые ответственным будет только он один?
Рисунок Ганса Гольбейна Младшего к «Похвальному слову глупости» Эразма Роттердамского.
Drawing by Hans Holbein the Younger for Desiderius Erasmus’s «The Praise of Folly».
Альбрехт Дюрер. «Играющий на волынке».
Albrecht Dürer. «Bagpipe Player».
Рембрандт. «Странствующие музыканты».
Rembrandt. «Travelling Players»
Виктор ПелевинДевятый сон Веры Павловны
Здесь мы можем видеть, что солипсизм совпадает с чистым реализмом, если он строго продуман.
Виктор ПЕЛЕВИН (1962); об авторе никаких новых сведений нет, кроме того, что его рассказы были напечатаны в первом и во втором выпуске ЗАВТРА.
Перестройка ворвалась в сортир на Тверском бульваре одновременно с нескольких направлений. Клиенты стали дольше засиживаться в кабинках, оттягивая момент расставания с осмелевшими газетными обрывками; на каменных лицах толпящихся в маленьком кафельном холле педерастов весенним светом заиграло предчувствие долгожданной свободы, еще далекой, но уже несомненной; громче стали те части матерных монологов, где помимо Господа Бога упоминались руководители партии и правительства; чаще стали перебои с водой и светом.
Никто из вовлеченных во все это толком не понимал, почему он участвует в происходящем, — никто, кроме уборщицы мужского туалета Веры, существа неопределенного возраста и совершенно бесполого, как и все ее коллеги. Для Веры начавшиеся перемены тоже были некоторой неожиданностью — но только в смысле точной даты начала и конкретной формы проявления, а не в смысле их источника, потому это этим источником была она сама.