Шорох за дверью. Кошка встрепенулась. Сердце в груди Олежки забухало: тук-тук-тук. Кажется, секунда – и оно выпрыгнет из груди.
На простой межкомнатной двери вместо защёлки висел обыкновенный крючок.
Он не думал. Руки сделали всё сами. Закинули крючок в металлическое ушко. Дверь тут же дёрнулась. Поначалу робко. Потом сильней.
Старческий голос с противной шипящей ноткой прокаркал:
– Олежка. Олеженька. Кха-кха.
От странного голоса бабки Яськи он чуть не описался. Дверь ещё раз дёрнулась, но уже легонько, как будто бабка передумала вламываться.
Мальчишка стоял возле двери, наблюдая, как за окном наступает ночь. Стало легче. Он сел на кровать и расплакался. Затем подошёл к окну. Во дворе пусто. Едва что-либо видно. Вздохнув, он опустил голову, потом ещё раз взглянул в окно и, испугавшись, отшатнулся. Чуть не упал. По стеклу заскреблись пальцы. Очень длинные, гибкие пальцы со сморщенной кожей, с корявыми ногтями.
Он закричал и быстро захлопнул ставни. Руки тряслись. Из носа текло. Кошка ощетинилась, путаясь под ногами. Но её присутствие странно приободряло. В горле мальчишки застрял хрип. За окном послышалось шепелявое пение.
– Тише мыши, кот на крыше…
И тут же резко замолкло. Олежка услышал беспокойное кудахтанье. Он закрыл уши руками. Кошка, точно успокаивая, уселась возле ног. Олежка погладил её по голове. Затем побежал к столику с деревяшкой вместо ножки. Схватил телефон и набрал маме. После долгих гудков он заплакал и всхлипнул, когда безразличный голос объявил, что абонент находится вне доступа сети.
– Мама, мамочка…
Олежка сжал кулачки, решив больше не плакать. Может быть, мамочка просто очень занята… Он почти задремал с телефоном в руке, когда в дверь снова заколотили. Кряхтящие, булькающие смешки чередовались со шлепками в дверь, которая сотрясалась от ударов.
– Нет. Нет. Нет.
Он закрывал уши руками. Кошка шипела.
«Это мне снится. Это кошмар», – пытался внушить себе мальчик, но сам не верил, дрожа от страха и холода.
Снова схватил мобильный. Зарядка заканчивалась. Всего две полосы. Жаль, кроме номера матери в памяти телефона ничего нет. Да и душившие паника и страх не давали вспомнить ни одного номера службы экстренной помощи.
То ли сто один. То ли сто два. Но он не был уверен на сто процентов.
«А вдруг наберу неправильно? – думал Олежка. – И что будет тогда? А если батарея разрядится, и мама потом не сможет позвонить?»
Руки онемели. Дверь прекратила трястись после душераздирающего визга петуха. Повисла гнетущая тишина – и снова заморосил, тараторя по крыше, дождь.
Олежка вздохнул, сел в угол, приласкал кошку, стянул с кровати одеяло и просто стал ждать, когда телефон зазвонит.
…За окном рассвело… Всё тело окоченело. Кошка принюхивалась, но больше не дыбилась у двери. Мочевой пузырь Олежки грозил разорваться на части.
Мальчик, поджав губы, повозился у столика и вытащил деревяшку, не прикреплённую к столешнице. Вооружившись, резко вытащил крючок из петли и с криком выскочил из комнаты… Тишина. Входная дверь нараспашку. Премерзкий запах усилился. Холодильник перевернут. На полу лужи воды. Бурая жижа, комья грязи. Подвал открыт.
Они вместе с кошкой вышли на улицу. Дождь смывал кровь и перья с плиточной дорожки, что вела до калитки. Дверь сарая раскрыта настежь. Кошка прыгнула на забор, а с него – на крышу.
Олежка хотел было сходить в туалет, но заметил: на огороде мелькнула размытая бугристая тень. Моргнув, посмотрел снова и ничего не увидел. Но пописал, зайдя в палисадник. Затем направился прямиком к калитке, надеясь, что найдёт соседей, всё им расскажет, и они помогут ему.
Дома в посёлке Рыковка, где жили одни старики, стояли далеко друг от друга, и к каждому двору прилегали большие участки, хотя и не такие большие, как огород у бабы Яськи.
Олежка бежал во весь дух, а с потемневших небес накрапывал дождь. Дорога впереди была размыта – и несколько раз он поскальзывался, едва не падая в лужи.
Первый дом с занавешенными окнами выглядел нежилым. Здесь жил придурковатый Стась, который любил чудить, не стриг длинные, до пояса, как у бабы, седые волосы и ходил босиком даже зимой.
На стук в калитку и крики никто не отзывался. Верная чёрная собака Стася тоже куда-то подевалась. В любое другое время, стоило только пройти возле забора, как она злобно лаяла и, будто припадочная, кидалась даже на почтальона.
Едва отдышавшись, Олежка побежал дальше, успев заметить, как шевельнулась штора в окошке.
Дорога совсем раскисла. Ноги вязли в тёмной смеси из глины, песка и щебня. И он всё-таки несколько раз упал, приземляясь то на руки, то на пятую точку.
В остальных домах тоже никто никак не отреагировал ни на стук, ни на крики. Ко всему прочему появилось странное чувство: кто-то, затаившись, наблюдает за ним.
На фонарном столбе засела ворона и изредка каркала, вгоняя в дрожь.
Мальчишка добежал до магазина и удивился, увидев на двери замок. Неужели уже обед? Нет. Среда – санитарный день.
Он отдышался. Что дальше? Затем напился холодной воды из колонки, рядом с магазином. Постучал ещё в один дом. Затем в другой. Никого. Тишина. Словно все вымерли. Но мальчишке никак не давали покоя задёрнутые на окнах шторы. А во дворах некоторых домов, как и у Яськи, царили следы разгрома. Белели в грязи куриные перья, усыпая землю, точно конфетти… Подсохшие следы крови заставили отпрянуть от калитки и от раскрытой настежь двери в чужую хату.
Олежка испугался до одурения. Страх нарастал, заставляя всё внутри сжиматься, и не давая заходить в дома с открытыми дверями. Мальчишка ругал себя за трусость и глупость самыми последними словами. Ещё и телефон забыл в хате бабки Яськи. Да и сто рублей, давнишний подарок от отца, тоже не взял.
«Идиотина. Дурында. Лох педальный».
Но ведь он надеялся, что успеет вернуться до темноты в хату, чтобы забрать телефон и вещи, а потом сразу же бежать на остановку.
Похоже, бабка Яська, в кого бы она ни превратилась, днём пряталась. Только вот куда же все соседи-то подевались?
Олежка постоял на перекрёстке, поглядывая на перекопанные огороды, тёмные от дождевой воды. Что-то булькнуло, колыхнулось, оторвалось от земли, взлетело в воздух. Затем снова припало к земле.
Точно и не было ничего. Прошла минута, другая. Дрожащий Олежка всматривался в подозрительное место, и чувство, что за ним наблюдают, усилилось.
– Мамочка, что это такое было, а?! – выдохнул он и побежал к хате бабы Яськи, думая, что сейчас совсем одуреет от страха и собственных пугающих мыслей.
Он бежал, глядя только вперёд, больше не оглядываясь ни на огороды, ни на мельтешащие мимо редкие дома и хаты.
В хате бабки Яськи всё было по-прежнему, и всё же что-то неуловимо изменилось. Но только что?
Олежка подобрал с пола упавший телефон, положил в маленький рюкзачок. Внутри, под подкладкой, лежала скрученная сторублёвая бумажка.
Он вздохнул, услышав скрип двери, и схватил палку, служившую подпоркой стола, направился к двери.
Шуршание.
Олежка так крепко сжимал палку в руках, что заболели пальцы. Бабка Яська сидела под столом. Одежда туго натянулась на плотном теле, раздутое лицо было серым и странно перекошенным, точно отекло по краям. Изо рта капало. Она что-то сказала, вроде: «Внучок, поди-ка сюда!», и выпростала вперёд синюшные руки с длинными, извивающимися, как черви, пальцами.
– А-а-а!!!! – завопил Олежка и, выронив палку, бросился прочь из хаты.
Оцепенение исчезло. Хотя от страха аж зубы заклацали, и он чуть не прикусил язык. Возле калитки на улицу что-то громоздилось – бугристое, серое, припавшее к земле, как надутое воздухом полотно. Оно подрагивало и будто бы впитывало капли дождя.
Итак, к калитке путь отрезан. Топать через разбухший от воды огород? Олежка замер. Обходной путь отчего-то внушал опасение. Он пригляделся: весь забор облепили такие же, как и возле калитки, серые подрагивающие полотна. И звук тихого шуршания, который он всё время слышал, был вовсе не ветром. Этот звук издавали они. Чудовища.
Бабка Яська вывалилась из хаты и поползла к нему, двигая руками и ногами, как краб, и низко пригибая голову. Олежка отступил и спиной упёрся в дверь сарая, из которого пахнуло отвратительным смрадом.
Покосился на дверь, с виду довольно плотную и с двумя щеколдами как изнутри, так и снаружи. Правда, в сарае нет окон, и что-то подсказывало Олежке, что и лампочка внутри тоже, скорее всего, по закону подлости, не включится.
Обычно в сарае часто блеяла коза Дуська, и хрюкали две ладные свиньи, сидевшие за перегородкой. Он увидел, как мелькнул в сарае пушистый хвост Шкуры, быстро вдохнул, поглядывая на изрытый огород, земля которого набухла, словно на дрожжах. Комья грязи образовывали небольшие холмики, точно на огороде порезвился огромный крот-мутант.
С крыши дома на спину Яськи спикировало то, что с виду напоминало вспученное полотно. Вблизи оно выглядело по-другому: на бугристой, точно в нарывах, шкуре периодически открывались прорези длинных ртов, выбрасывающих хоботки-присоски.
Олежка вздрогнул: Яська, опустив голову, замычала.
Страшно лезть через огород, изрытый вдоль и поперёк. Да и неизвестные твари на заборах… Всё это разом внушало Олежке ещё больший ужас.
Он юркнул в сарай, сразу закрыв дверь на щеколду. О ноги потёрлась, замурчав, Шкура. Дёрнул наудачу шнур, включающий лампочку у потолка, – и зажёгся свет. Ура!
…Олежку тошнило в углу. Рвало водой и желчью. От любимой бабкиной козочки остались, как в страшной сказке, ножки да рожки. От свиней осталось месиво из кишок и грязной жижи, стекающей со стены. За перегородкой, у стога сена, боком лежала сплющенная свиная голова.
Немного успокоившись, Олежка посмотрел на дисплей телефона. Всего одна полоса батареи. Мать не звонила. А на часах почти четыре. В шесть станет совсем темно, а при такой-то погоде, скорее всего, и раньше. Нужно как-то отсюда выбираться. Но как?