По рассказам Арины, даже местные не знают, что происходит за стенами комплекса, словно это закрытый город в закрытом городе. Ученые и военные живут в служебном поселке на огороженной территории, прилетая и улетая на вертолетах. Поговаривали, что там находится экспериментальная тюрьма, в которой ставят опыты над людьми, и что жители Степановки по ночам слышат крики и странный гул.
Эта банальная городская легенда несомненно росла из атомского прошлого, когда на месте города находилась гулаговская колония Почтовый ящик №5. Теперь над спонтанными могилами зэков, которые умирали на строительстве химкомбината от эпидемий и голода, высятся стены оборонного комплекса.
Арина говорила, что изначально на земле комплекса была научная лаборатория. В ней разрабатывали биологическое оружие для испытаний на острове Возрождения. Но после аварии на химкомбинате Ельцин прикрыл эту лавочку. Оборудование, документы и образцы вывезли, а оставшиеся производственные помещения пустовали почти десять лет. Однако с приходом Путина о бывшей биолаборатории вспомнили, и на ее месте началось строительство, которое постепенно скрылось от посторонних глаз за средневековыми стенами с наблюдательными вышками по периметру.
Неужели ради этого он согласился на переезд? Ради детских страшилок, мигрени и девчонки, которая даже написать не может, что не пойдет на свидание?
Головная боль усилилась и отдалась звоном в ушах, как при перепаде атмосферного давления. Он начал задыхаться. Земля качнулась – от неожиданности Тимофей поскользнулся и упал на четвереньки. Холод обледенелого тротуара обжег ладони даже сквозь меховые перчатки, а мозг словно пронзили ножом.
Когда приступ прошел, и дыхание восстановилось, Тимофей осторожно поднялся на ноги и огляделся. По другой стороне улицы шел еще один ночной путник – под два метра ростом и в длинном до колен пуховике с капюшоном. Ощущение пустого города исчезло, и Тимофей продолжил путь, пряча лицо в меховом вороте.
Температура явно падала. Густой туман клубился на ветру, замыливая старые мрачные десятиэтажки и окаменевшие сугробы.
Впереди проступил фасад павильона, от которого тут же отделилась фигура и направилась Тимофею навстречу. Это был тот самый высокий путник, что минуту назад шел по другой стороне улицы.
«Нет, я бы заметил, как он переходит дорогу, – глупо подумал Тимофей. – Это кто-то другой, просто одет так же».
Кто бы это ни был, он быстро сокращал расстояние, широко расставляя ноги, и через секунду побежал.
Тимофей замер, как сурок в свете приближающихся фар машины. Кровь застучала в ушах, словно где-то в мозгу включилась тревожная кнопка. Невзирая на дикий мороз, тело покрылось испариной.
Бегун набирал скорость и уже преодолел половину пути. Руки он держал по швам, а ноги неестественно вскидывал. А затем с его головы сдуло капюшон…
Только никакой головы там не было – вместо нее из пуховика торчала ледяная глыба с впадиной посередине. Изнутри впадину усеивали тонкие сосульки, образуя какое-то извращенное подобие акульей пасти. Из макушки торчали два длинных отростка, закручивающихся как рога. Брюки на ногах существа лопнули и обнажили голубоватые колонны.
Ступор прошел, и Тимофей рванул через дорогу, не помня себя от ужаса. Несмотря на гололед, он ни разу не поскользнулся – спасибо инстинкту выживания. Перепрыгнув сугроб между проезжей частью и тротуаром, он вбежал в первую попавшуюся арку и попал в сумрачный двор. Боль циркулировала между висками, но Тимофей почти не чувствовал ее. Он пересек половину двора и, обернувшись, увидел, как ледяной вбегает в арку.
Тимофей ускорился и с легкостью конькобежца проскользил по обледенелой дорожке. Не разбирая пути, он сворачивал из подворотни в подворотню, из двора во двор. Где-то позади слышалась торопливая дробь ударов льда об лед. Тимофей не курил всего неделю, но и этого хватило, чтобы дыхалка не сбилась после первых ста метров. Он бежал и бежал, а животный страх придавал ему прыти.
Он вспомнил, как однажды по дороге из школы – в другое время, в другом месте и в другом мире – за ним погнался соседский бульдог. Поначалу пес истерично лаял, разбрызгивая слюну, и пучил налитые кровью глаза, а второклассник Тимофей, с гулко бьющимся сердцем, медленно шел по противоположной стороне проселочной дороги, пытаясь не сделать ни одного резкого движения.
Ни с того ни с сего, псина рванулась с места, и Тимофей, вопя на весь поселок, побежал прочь. Он ощущал влажное дыхание бульдога на своих икрах и не оборачивался до самого дома – лишь подбегая к родной калитке, набрался смелости посмотреть назад, однако бульдога там уже не было.
Минуя один заснеженный двор и попадая в точно такой же другой, Тимофей испытывал похожие чувства: холодное дыхание смерти, страх обернуться и отчаянное желание спастись. Но, может, никакого ледяного там нет? Может, это просто галлюцинация, вызванная мигренью?
Дыхание все-таки сбилось, и Тимофею пришлось замедлиться. Сердце колотилось, в боку кололо, горячий пот струился по спине, застывая у поясницы. Переборов страх, Тимофей обернулся.
—42° C
Преследователь исчез. Как и бульдог в его детстве.
Какое-то время Тимофей бежал по инерции, затем перешел на шаг. Легкие судорожно втягивали холодный воздух, мышцы ног одеревенели, и боль в голове пульсировала в такт сердцебиению – зато мысли понемногу возвращались в привычный ритм. Он позволил себе осмотреться.
Сквозь морозный туман светила луна, окрашивая плотно обступившие «брежневки» в бледно-голубой, трупный цвет. Детские качели и турники, заваленные снегом, растворялись в тени домов. Только лед на дорожках сверкал серебряными бликами, словно в чертогах Снежной королевы; тонкой коркой он покрывал окна, не позволяя заглянуть внутрь, и свисал искрящимися сосульками с карнизов и ветвей деревьев.
Тимофей попытался определить, где он находится, но никаких ориентиров не было – ни адресных табличек, ни магазинов, ни выходов к проспектам и скверам. Дворы виляли, скручивались и расходились, но не приводили никуда конкретно. Город превратился в гротескный лабиринт, и Тимофей, похоже, заблудился.
Ногу свело судорогой, и Тимофей присел на покрытую наледью лавочку возле одного из подъездов. Двор был темным и гнетуще тихим, только ветер свистел в крышах. Курить хотелось смертельно. Он бы мог кому-нибудь позвонить, позвать на помощь, но телефон остался в квартире – чтобы не было соблазна лишний раз проверить Телеграм. Тимофей мысленно обругал себя.
Он встал с лавки и подошел к подъездной двери, покрытой густым слоем изморози. Домофон не работал. Тимофей дернул ручку, но дверь не поддалась. Соседний подъезд встретил его таким же мертвым домофоном. Он забарабанил в стальную дверь и обрушился на нее плечом в надежде кого-нибудь разбудить – но внутри не раздалось ни шороха, а окна оставались темными.
– Куда ж вы попрятались? – пробормотал Тимофей.
Он забрался на сугроб в палисаднике слева от подъезда и протянул руку, чтобы постучать в окно квартиры на первом этаже, но тут его взгляд привлекло граффити под рамой. В центре граффити были начертаны слова фигурным шрифтом: «ДА ПРИДЕТ ВЕСНА». От текста во все стороны расходились синие протуберанцы – то ли щупальца, то ли сосульки.
Раздался громкий утробный звук, и земля содрогнулась. Эхо отразилось от стен домов и заполнило все пространство. Через мгновение звук повторился. Еще и еще. С таким звуком могли бы сталкиваться айсберги в Северном Ледовитом океане.
Тимофей спрыгнул с сугроба и вернулся на тротуар, озираясь по сторонам. Звуки приближались, а вскоре появился и тот, кто их издавал.
Ледяной выплыл из-за угла здания – он больше не бежал, просто скользил по земле, раскачивая рогатой головой-глыбой. Ноги-колонны врастали в свежий гололед и с пронзительным треском всасывали в себя крупные куски льда. Монстр заметно раздался: его рост стал не меньше трех метров, а обрывки пуховика болтались на необъятных плечах. Руки, подобно сталактитам, свисали вниз и сужались на концах до размеров игольного острия. Пасть тоже увеличилась – зубы-сосульки клацали друг о друга, словно предвкушая сытный обед.
Тимофей завопил и бросился в темноту. Его крик заглушил треск льда и прокатился эхом по двору – но ни в одном окне так и не загорелся свет.
Тесные переулки и высокие молчаливые десятиэтажки вновь завертелись сатанинской каруселью. Тимофей сворачивал в каждую арку и каждый закоулок в инстинктивной надежде запутать преследователя, но тот каждый раз оказывался за спиной – и с каждым разом становился все больше. Перспектива превратиться в быстро замерзающий фарш под острыми ледяными зубами напрочь отсекла все сомнения и страхи – и Тимофей летел вперед. Голова словно заполнилась густым диэлектриком, не пропускающим ни одного разряда мысли.
Он забыл даже о том, что может поскользнуться и упасть – но стоило вспомнить, и это сразу произошло. Тимофей поскользнулся и грохнулся на спину, ударившись затылком об лед. Перед глазами вспыхнул тошнотворный калейдоскоп света и тьмы.
Тимофей зажмурился и остался лежать в ожидании смерти.
—47° C
Но смерть не наступила. Треск отслаивающегося от земли льда тоже исчез. Стало тихо, и только холод стремительно вползал в тело.
Тимофей открыл глаза и увидел, что дома вокруг изменились: панельные гиганты уступили место ветхим двух и трехэтажкам, какие были только в старой части города. Голова раскалывалась с новой силой: от удара об лед и слишком долгого пребывания на улице. Правую ногу ниже колена стягивала резкая боль.
Он с трудом поднялся и осмотрел окрестности. Ледяного поблизости не было, но Тимофей понимал, что тот может появиться в любой момент. Через просвет между домами вдалеке проглядывала черная стена оборонного комплекса – первый настоящий ориентир в этом сюрреалистическом лабиринте дворов.
У края дороги белела коробка трансформаторной подстанции с граффити на стене. Рисунок повторял предыдущий, а вот текст изменился: «ДА ПРОЛЬЕТСЯ КРОВЬ». Тимофей не стал гадать о смысле слов, вместо этого, подволакивая больную ногу, подошел к ближайшему дому и начал стучаться в замерзшие окна первого этажа.