Изо всех сил он попытался прогнать свечение из своей головы, заменить его на цвета черной сажи и алой крови. Кровь. Кровь вокруг. Кровь хлещет из горла солдата, когда Сэм тянет его к укрытию. Они кричат. Весь его взвод кричит, сгорая в огне взрывов. Огонь. Огонь и грохот. Ужас. Ужас и боль. Спасительная очистительная боль. Сэм концентрируется на ней, на своей отсутствующей ноге, вцепляется в нее, заставляет себя почувствовать каждый ее нерв.
И это спасает его, позволяет изгнать бирюзовый успокаивающий, нет, мертвенный свет из головы. Существо нависает над ним, стискивает своими щупальцами его волю. А затем все прекращается. Свет пропадает так же неожиданно, как и появился. И лишь гул проходящего мимо поезда говорит Сэму о том, что он не в Афганистане, и что жизнь все еще не покинула его.
***
Сэм не стал бежать. Он не уволился, даже не попытался найти другую работу. Он знал, что мир работает не так, что ужас не уходит, он остается в тебе навсегда, скрываясь под покровом сознания и лишь ожидая момента, чтобы выплеснуться наружу. Сэм все еще был в Мукуре, всегда был в Мукуре, так же как всегда был на той парковке, когда его воля трескалась под бирюзовым всепроникающим светом. Он не хотел вечно жить в этих двух настоящих моментах, двух не проходящих кошмарах, а значит, он должен был покончиться хотя бы с одним из них.
Значит, пришла пора делать то, что всегда делал хороший солдат перед боем – готовиться. Несмотря на все безумие ситуации, впервые после возвращения из Афганистана Сэм знал, зачем он живет, что он должен делать, видел свою цель. Пусть это существо и выходило за границу всего того, с чем раньше сталкивался Томпсон, но его суть была понятна. Идеальный хищник, которому даже не нужно преследовать жертву. Она сама идет к нему, словно беспечный моряк, следующий за пением сирен.
И Сэму не было важно, откуда пришел этот совершенный охотник, с каких планет или из каких неведомых измерений. На войне было не важно, какой расы или религии твой противник, идеологии отступали тогда, когда звучал первый выстрел, в этот момент речь шла только о биологическом выживании, базовом инстинкте – убей или будь убитым.
Пригодился военный опыт, Сэм спланировал все свои действия на случай возвращения твари – в его сторожке стоял помповый дробовик, лежали сорок патронов к нему, кроме того, Сэм подготовил для чудовища еще один сюрприз. Огонь и серу, запах напалма поутру, одним словом, Томпсон был готов сжечь все плато, если бы того потребовала миссия.
Снег покрыл Сан-Сити, и небо приобрело зимний фиолетовый отлив, когда существо вернулось.
Ожидание тяготило, но и покой, что Сэм ощутил с появлением врага, был ложным. Он знал, что это не истинное спокойствие в эпицентре шторма, но ложная, беспечная легкость, которую потусторонний голубой свет посеял в нем. Сэм не поддался этому чувству и спустил курок. Ружейный грохот потонул в гуле несущегося мимо поезда. Тварь не шелохнулась, словно картечь пролетела сквозь нее, не причинив пребывающему в бесконечном движении щупалец ни малейшего вреда.
Сэм дрогнул, каждая секунда промедления была опасна, он не мог задерживать свой взгляд на этом существе, иначе оно бы подчинило его, сломило, затуманило его разум, обратив воина в покорную овцу на бойне. Томпсон сконцентрировался на своей ноге. Боль. Боль отрезвляла. Он сделал еще один выстрел, целясь в жемчужное око существа. Похоже, картечь прошла немного ниже, даже не задев врага.
Сэм рухнул на пол. Еще мгновение, и свет подчинил бы его. Он зарядил два патрона взамен использованных и вновь поднялся. Голубое свечение заливало всю парковку – на ней было светлее, чем в самый ясный и солнечный день, можно было различить в мельчайших деталях каждую снежинку, танцующую в прозрачном холодном воздухе.
Огонь. Огонь и крики. Сэм зажмурился, своим внутренним взором он хотел видеть перед прицелом талиба, старого, известного врага, но звездное око смотрело ему в глаза даже через плотно зажмуренные веки.
Томпсон стрелял вслепую, последние отчаянные меры, но и они не смогли остановить приближение существа. Сэм хотел сдаться, боже, никто даже не мог представить, как хотел. В конечном итоге ради чего ему сражаться? Почему не отдаться, наконец, покою и не покончить со своими кошмарами раз и навсегда? Но он в Мукуре, всегда в Мукуре, а остальное не имеет значения.
Щупальца уже начинают пробираться в сторожку, планомерно, почти нежно, ощупывая каждый миллиметр пола в поисках своей жертвы, когда Сэм приводит детонатор в действие. Огонь и сера, он обрушит огонь и серу на врагов своих. Все звуки перестают существовать. Мир пропадает в алых всполохах, звездную синеву сменяет алый и черный, все оттенки огня и крови, и бесконечная чернота неба над головой.
***
Обычно ночные сторожа увольнялись, иногда пропадали, а вот этот сошел с ума, заминировал стоянку и подорвал себя. Хороший урок больше не брать отставных вояк охранять частную собственность. Благо, что его бомба оказалась не слишком мощной, уничтожив лишь сторожку и не причинив вреда фурам. Этот псих даже умудрился выжить. Правда, никто из врачей не мог точно сказать, сколько он еще протянет. Что же, некоторые просто никогда не возвращаются с войны.
***
Сэм лежал под капельницей, все его тело горело. Он не знал, что осталось от него, ведь, как и в случае с ногой, он не мог доверять свои чувствам – в особенности чувству боли. Он хотел бы умереть, вернее, просто хотел, чтобы боль прекратилась, и не видел других возможностей избавиться от неё, кроме смерти. Мир в его глазах вновь был залит алым. Сэм не знал, сколько времени он провел в агонии прежде, чем голубой свет начал заполнять палату, забирая боль, тревогу и все терзавшие его кошмары.
СтаяАндрей Скорпио
Вокруг поселка городского типа «Росы» давно ходят споры. Дело в том, что одной частью он упирается в лес и вроде бы заканчивается, но из-за ошибки в планах, еще в момент основания, границы поселка обрываются чуть дальше, в нескольких километров вглубь. В народе этот огрызок прозвали «Малыми Росами». Власти попеременно поднимали вопрос о расселении стоящих в лесной глуши домишек с дальнейшим заселением людей в поселке, но так до конца ничего и не решили.
Людей в «Малых Росах» насчитывалось немного, но этого вполне хватало, чтобы спокойно выживать: кто-то сажал овощи, кто-то охотился, кто-то руководил и следил за порядком. В конюшне жила единственная здоровая лошадь, на которой вспахивали скудный огород. Вот только с учебой и медициной было плохо. Грамоте в основном обучали дома, либо отправляли детей в школу в «Росы», когда туда можно было пройти. Люди в деревеньке жили неприхотливо, но сплоченно.
По единственной кособокой (когда ее не размывало) дороге раз в несколько дней ходил автобус. Привозил кое-какие продукты и забирал на базу излишек овощей и зверья.
Совсем рядом с деревенькой находилось болото, так что бабы приносили в корзинках или подолах крупную клюкву и морошку, а по дороге прихватывали грибы или чернику.
За порядком следили двое: милиционер Иван Прокопов и старый егерь Михалыч. Преступлений в деревеньке не было – все друг друга знали, а новые люди появлялись нечасто. Несмотря на тесное сожительство, детей рождалось мало.
Рядом с «Росами» (тогда поселок называл «Степино») в начале двадцатого века в лесу жила замкнутая община. Знали о ней мало и приближаться не рисковали. Говорят, что однажды появилась странная процессия. Вел ее человек в черном. Он был похож на священника, только вместо креста на груди висел странный медальон – весь в завитках, покрытый непонятными символами. За человеком в черном шла лошадь с телегой, в которой сидели ребята от семи до десяти лет. А замыкали шествие мужики и бабы в длинных до земли одеждах.
Жители «Степино» крестились и хмуро, с тревогой смотрели вслед. Дети плакали, а старики хватались за сердце.
Через несколько лет двое любопытных случайно набрели на поселение в лесу. Несколько хижин, а посередине высотой в три-четыре метра громоздилась черная церквушка, где как раз выступал тот самый человек с медальоном. Возле него на коленях стояли жители. Любопытные заметили две странности: никто не крестился, и стояла почти гробовая тишина. Даже голос человека в черном казался не громче шелеста ветра. После того случая, еще несколько человек побывали в странном поселении, и каждый из них возвращался встревоженный и напуганный.
А потом произошли сразу два события. Первое – пахарь Семен напился и уснул прямо в поле. Его разбудило странное свечение, которое шло из леса. Будучи в стельку пьяным, Семен не внял голосу разума и отправился лично посмотреть «что де творит сей окаянный черт в рясе». То, что он увидел, заставило его с криками броситься наутек. Естественно, даже при всей нелюбви к поселянам, никто не поверил в россказни о горбатых собаках, которые вылезали из церквушки.
Второе же событие заметили не сразу. Дети в «Степино» стали часто хворать, некоторые умерли странной и загадочной смертью. Неизвестная вспышка подкосила половину ребятишек, а мертвые напоминали сморщенных щенят. В довершении всего пропали три девки и несколько стариков.
Во всем винили человека в черном и его общину. Чтобы усмирить люд двое самых уважаемых жителей «Степино» направились к черной церквушке, дабы основательно поговорить с главой поселения. Вернулись они бледные с трясущимися губами.
– У них нет детей… всех как корова языком слизала… и только ужасный смрад из церкви… – шептал один.
– А еще, – подхватил другой, – там стены в чем-то вымазаны и мухи… Господи, сколько же там мух… они роятся, крупные, наглые… а эти-то, стоят и смотрят на нас, а у самих в глазах голод…
Что было потом никто не знает. Говорят, что случился пожар, и часть леса сгорела. «Степино» чудом не пострадало. А жители потихоньку начали покидать насиженные места и перебирались ближе к столице.
С тех пор прошло лет пятьдесят. Советы переименовали «Степино» и возродили городок. Из старожилов никого не осталось, так что слух о церквушке стал суеверием.