Вместо того, чтобы достойно встретить чудную женщину, поговорить, он кинулся в кровать и натянул до подбородка одеяло. Из-под полуприкрытых век уставился на дверной проём, а неописуемый ужас терзал нутро. Лязгнул замок, незваные гости вошли в квартиру.
По коридору просеменило что-то большое, горбатое, что-то…
Митенька.
Убралось в боковую комнату.
Массивная фигура Лидии Петровны заслонила обзор. Рысеев смежил веки, осознавая, что это сумасшествие.
– Вы спите?
Хотел бы он спать. И не здесь, а как минимум в Лобне, на Димкиной раскладушке.
– Вы спите? – голос прозвучал ближе.
Старуха вторглась в его спальню.
«Да вскочи ты, – взмолился Рысеев, – устрой скандал, вышвырни её и завтра же убирайся сам».
Он лежал, зажмурившись, сжав под одеялом кулаки.
Матрас заскрипел и продавился. Она что, села на кровать? Или…
– Вы спите? – прошипела Лидия Петровна, и он распахнул глаза.
Старуха нависала над ним, грязные сапожки упирались в постель. Ноги она держала прямыми, при этом согнувшись в пояснице и вплотную склонив к квартиранту кривящиеся губы. Поза, достойная акробатов.
– Какого…
– Он не спит! – то ли запричитала, то ли заулюлюкала женщина, и отпрыгнула, вмиг очутившись на полу.
Бахнул о стену алюминиевый кругляш дверной ручки. Рысеев барахтался, пытаясь сбросить одеяло.
– Вы не бойтесь, – сказала Лидия Петровна с придыханием. – Волглый вам не сделает больно. Если не сопротивляться, не сделает.
Крик застрял в горле, когда Рысеев увидел соседа. Серую, перекрученную, словно древесные корни, тварь, всю состоящую из обрубков собачьих лап, из замусоленных хвостов, из голов безродных дворняг, в чьих скалящихся пастях увязли прелые листья и мёртвые мотыльки. Существо должно было смердеть трупами, но всё, что ощутил Рысеев – запах промокшей шерсти, канализации, осени.
Оно шло, отталкиваясь многочисленными конечностями, и морды болтались под брюхом, как вымя, а слюна сочилась с клыков. Из нагромождения дохлятины на ошеломлённого Рысеева глядело человеческое лицо, тронутое гниением лицо квартиранта. Раззявленный рот пророс гроздью когтистых собачьих лап, а в пустой глазнице извивался, лакая воздух, шершавый красный язык.
Но тот, кого хозяйка назвала Волглым, хоронился за мешаниной морд и лап.
И он первый вцепился в Рысеева.
***
– Купавенский пруд, – нахваливала хозяйка, словно не слышала настойчивой трели. – Настоящее украшение Перово! На северном берегу, на улице Лазо, раньше стоял дворец царицы Елизаветы, его проектировал…
– Простите, – вежливо прервал Саша Фирсов, – вам звонят.
По лицу Лидии Петровны, как по водной глади, пробежала рябь. Она закряхтела и потопала в коридор. Саша вертелся, глазея на осенний парк снаружи, на высотки, на спешащих пешеходов.
«И до университета рукой подать», – прикидывал он.
Из прихожей донеслись голоса.
– Я же вам уже говорила…
Хозяйке перечил скрытый дерматиновыми дверями молодой человек.
– Но его родители понятия не имеют, где он.
– Извините, это не моя забота следить за перемещением бывших квартирантов.
– Я знаю, но…
– Ваш друг съехал, не предупредив. Я считаю, такое поведение недопустимо.
«Козлов везде хватает», – подумал Саша.
– А второй жилец? – не унимался визитёр. – Я могу с ним поговорить?
– Он выселился недавно. Развёл антисанитарию и дал дёру. Хотите – поищите в Казани. А теперь извините, у меня клиенты.
Лидия Петровна хряснула щеколдой сильнее, чем было необходимо.
Саша отлепился от подоконника.
– Итак, на чём мы остановились? – часто моргая, спросила женщина.
– На цене. Четырнадцать тысяч, верно?
– Лучшая цена в Перово.
– Что ж. Меня устраивает.
В коридоре он задержал взгляд на запертых дверях с прикрепленной к ним картиной, желтоглазым тигром среди стеблей бамбука.
– А это комната Генночки, – ласково сказала хозяйка.
Обойдёмся без ДионисаОльга Кузьмина
Дожди шли всё лето. Виноград трескался, не созревая, на листьях расползались уродливые мучнистые пятна. Козы подхватили какую-то пакость, от которой кашляли до крови. И совсем перестали доиться. На огородах гнило всё, кроме капусты. Люди в деревне ходили мрачные, с потупленными глазами, словно уже видели, как маячит перед каждым призрак голодной смерти.
Агата до последнего надеялась, что обойдётся. Когда стало ясно, что уже всё, край, достала из старого бабушкиного сундука, с самого дна, продолговатый свёрток. Размотала пожелтевшее полотно и долго смотрела на ничуть не потускневший от времени бронзовый нож с изогнутой, как виноградная лоза, рукоятью. Потом спрятала его в корзину, дождалась ночи и пошла по раскисшей тропе к древнему каменному лабиринту за рощей.
Путь к древнему алтарю в центре лабиринта, Агате показала бабушка. Научила, что и как делать. Строго наказала – грех это, придёшь, только если совсем беда.
В лабиринте было холодно и сыро. Агата шла, стараясь не касаться склизких стен. Тучи чуть разошлись, проявилось бледное пятно луны. А ведь бабушка учила, что обряд надо совершать на новую луну. И обязательно зарезать на алтаре козла. Вот только единственный в деревне козёл сдох на прошлой неделе. Агата вздохнула. Зря она столько ждала. А теперь придётся лить свою кровь и надеяться на лучшее. Полнолуние – это ведь самое колдовское время, верно? Не может древний бог не услышать.
Агата брызнула на алтарь уксусом – вина не было – и резанула лезвием ладонь. Кровь потекла по желобу, смешиваясь с дождём.
Дрожащим голосом Агата запела древний гимн:
– Я Диониса зову, оглашенного криками «эйа»! Перворожденный и триждырожденный, двусущий владыка, неизреченный, неистовый, тайный, двухвидный, двурогий, в пышном плюще, быколикий, «эвой» восклицающий, бурный, мяса вкуситель кровавого…
Она допела. Дионис не отозвался, дождь продолжал лить.
«Надо козла! – в отчаянье подумала Агата. – Где же его взять-то?»
– Ме-е-е!
Она вздрогнула и попятилась. Возле алтаря стоял козёл. Чёрный, с жёлтыми глазами, похожими на две расколотые пополам луны. Козёл посмотрел на Агату, на нож, на алтарь…
– Жертва нужна? – деловито спросил он.
– Д-да…
– Капуста есть?
Агата кивнула. Разом пересохшее горло сжалось. Сейчас она не то что слово, даже писк бы из себя не выдавила.
– И ещё простыни… – Козёл мечтательно зажмурился. – Только не затхлые, а прямо с верёвки, чуть подсохшие после стирки, чтобы ветром пахли. Угостишь? Вот и договорились.
Козёл взобрался на алтарь и улёгся, подставив горло.
– Режь.
Агата потрясла головой. Наваждение не исчезло, зато вернулся голос. Должно быть, от полной нелепости происходящего.
– Как же ты… – хрипло прошептала она.
– Я потом оживу, но жертва всё равно зачтётся.
Агата замахнулась ножом. Ей не приходилось резать никого, крупнее курицы. А тем более, говорящего козла.
– Не могу! – Она бросила нож и разрыдалась.
– Вот люди пошли! – Козёл слез с камня. – Ладно, обойдёмся без Диониса. Всё равно его трезвым не застанешь, а пьяный он ни на что не способен. Ты чего хотела-то?
– Чтобы дождь перестал!
Козёл поднял голову, прищурился.
– Это тебе обойдётся в дюжину простыней.
– Да хоть всё моё приданое забирай, только останови дождь!
– Щедрая какая! – Козёл усмехнулся. – Реветь-то перестань, и без того сыро.
Длинные рога его заискрились. Змеями сорвались с острых кончиков молнии, улетели в небо. Агата замерла с раскрытым ртом. Молнии рвали тучи на клочки. Луна светила всё ярче. Из ниоткуда налетел сухой горячий ветер, подмёл небо.
– Готово, – горделиво сказал козёл. – Теперь долго дождя не будет.
***
Солнце жарило уже неделю. Виноград наливался сладким соком, навёрстывая упущенное время. Козы отогрелись, перестали кашлять и снова исправно давали молоко. Лица людей прояснились, все улыбались друг другу. Хозяйки выносили из домов отсыревшие постели на просушку. На Агату с её стиркой никто не обращал внимания.
Порезанная ладонь болела. И как Агата ни старалась, кровь попадала на простыни, когда она их отжимала. Впрочем, козёл не жаловался. Людям на глаза он не показывался, держался за домом, в тени, и не спеша наслаждался заслуженной наградой.
Агата выплеснула воду из корыта и присела на заднее крыльцо отдохнуть. Рядом козёл дожёвывал последнюю простыню. Капуста закончилась ещё вчера. Как в него всё влезло – непонятно.
– Хорошо-то как, спокойно, – бормотал козёл. – У тебя детей нет? И не торопись, успеешь ещё, намучаешься. Вот у меня тысяча оглоедов. Ты не представляешь, как это тяжело, когда тебя постоянно сосут!
– Ты же козёл! – опешила Агата.
– И козёл, и коза. Такая моя божественная сущность. Мне-то без разницы, а деточкам молока подавай, приходится то и дело перекидываться.
Он замолчал и насторожился.
Откуда-то издалека донеслись исступлённые вопли:
– Йа! Шуб-Ниггурат! Чёрная Коза Лесов с Тысячью Младых!
– Отыскали-таки! – простонал козёл и поднялся. – Пойду я, пожалуй. А то сюда явятся, нехорошо будет. Но если что, ты зови, не стесняйся.
– Позову, – пообещала Агата. – Просто так позову, через год, когда созреет капуста, а я сотку новые простыни.
Хозяин валунаГеоргий Акбаа
1
Виктор увидел её в антикварной лавке. Картина сочно выделялась на фоне старья изумрудно-голубыми тонами. Он замер перед ней на несколько секунд, залюбовавшись притягательным пейзажем. В свете полной Луны, освещающей большое мутное болото и одиноко торчащий огромный камень, играло множество холодных синих, зелёных и голубых оттенков. На переднем плане деревья и лианы гармонично обрамляли живописный рисунок, создавая природную раму.
Неимоверная древность этих болот очаровывала. Было в этом, покрытом тиной валуне нечто такое, что цепляло глаз. Казалось, ещё в те времена, когда Земля была молода, огромный осклизлый камень уже нарушал тихий покой водной глади лесного озера-болота. И неизвестно, какие неведомые твари нежились на нём, подставив брюхо мёртвым лучам Луны.