Дэн вскочил с кресла. Девушка открыла дверь раньше, чем тот успел опомниться. Однако он совершил отчаянный прыжок, перевалился через стол и упал на пол. Его рука успела вцепиться в ее лодыжку. Она остановилась, глядя на него сверху вниз.
– Разжился Атала Сатвой?! – прошипела она, скаля свои белые зубки. – На помощь самого Хастура понадеялся? Ничтожный смертный олух! – сказала она и расхохоталась таким трескучим сухим смехом, что у Дэна пошел мороз по коже.
Он непроизвольно разжал пальцы, высвободив ее ногу.
– До скорой встречи, Дэн! – выкрикнула она перед тем, как с размаху пнуть его в челюсть.
Перед глазами у Дэна потемнело.
***
Он знал, что опоздал. Время истекло. Но, что с той поры, как он отключился, будучи посланным в глубокий нокаут сокрушительным ударом ноги, минуло без малого полтора часа, он бы не догадался, если бы не гигантский циферблат. По нему ползла длинная, выходящая далеко за пределы его окружности тень от угловатого и острого, словно лезвие ножа, гномона4.
Часы были никак не меньше футбольного поля. Хотя… они были просто чудовищных размеров и выступали из неровных краев глубокой ниши в массиве черной скалы, превосходящей их по величине, как превосходит Эверест невзрачный холмик чьей-нибудь могилки. Дэн вытаращился на скалу, не до конца осознавая, что не в силах охватить ее взором целиком. Он поводил глазами влево, вправо. Запрокинув голову, отыскал среди огненно-красных облаков ее вершину. Затем к нему постепенно пришло понимание, что он с легкостью определил время по этим странным чудовищным часам. Как он смог это сделать?
Потом он увидел свои руки. Красные с мясистыми широкими ладонями, и на каждом пальце имелось по длинному острому когтю, черному и блестящему под огненным заревом непрерывных всполохов молний. Испытав шок, он попятился и упал. Что-то мелькнуло позади него. От испуга он вскрикнул. Странным незнакомым звуком прозвучал его крик. Он почувствовал легкое касание какого-то скользкого тела, и вскочил на ноги, глядя себе за спину. Красный змей, изворотливый как дьявол не позволял схватить себя рукой и все издевательски хлестал Дэна по ляжкам.
Но он изловчился поймать змея. Испуганно его разглядывая, Дэн обнаружил, что тонкое продолговатое тело заканчивалось чем-то похожим на острое жало. А вот другой его конец… о, то был момент, когда ужас Дэна достиг своего апогея. Другой конец мерзкого красного, вооруженного жалом змея, рос прямо из его копчика.
Дикий вопль Дэна снова огласил темную пустынную долину, над которой нависла дьявольской величины скала с гигантскими часами. Так же как и в прошлый, в этот раз он опять испугался собственного голоса – гортанного, грубого, с ноткой звериной ярости и демонической жестокости. Это был голос самого дьявола. У его нового тела обнаружилось ещё несколько «сюрпризов», и некоторые были весьма неплохи.
«Тысячу лет», – подумал он.
Затем он услышал его, зов своего хозяина.
Лабиринт НочиАнастасия Шалункова
Вы когда-нибудь бывали на Марсе? Конечно, нет. Вы, верно, думаете, что жизнь здесь – чёртова экономическая стратегия в сеттинге научной фантастики. «Иди туда, куда не ступала нога человека». Вокруг красный песок, поселения под прозрачными куполами. Счастливые люди в белых скафандрах.
Херня всё это, скажу я вам.
Вот первое разочарование. Люди не живут под куполом. Мы ютимся в маленьких комнатках в пяти метрах от поверхности планеты, где толща грунта защищает от излучения. Места там не больше, чем в ракете, на которой вы прилетели. Солнца вы больше не увидите. Ну разве что вас выпустят наружу. И нет, просто так из города не выйдешь. Прогулка по Марсу – привилегия.
Привилегия, которой я бы с радостью поделилась, будь у меня возможность. Потому что то, что вы сейчас услышите, должно отвратить вас от посещения Марса. То, что я расскажу, должно стать концом экспансии в этой части солнечной системы. И заставить вас в ужасе отворачиваться от неба, когда в нём сияет красная звезда.
О нет, вы не подумайте, перед вами не нео-луддитка, что требует остаться на Земле и не лезть выше тропосферы.
Но от Марса держитесь подальше.
Подальше, подальше…
Чёрт, мысли путаются. Я бы предпочла писать по старинке, в текстовом документе, но у меня нет компьютера. А нейроимплант фиксирует всё, что приходит мне в голову.
Держитесь подальше. Не прилетайте. Никогда.
Вот второе разочарование – небо не красное. Оно голубое, совсем как на Земле. Но ветер здесь дует сильнее горных бурь. Он холоднее шторма в Ледовитом Океане и кошмарнее завываний на Озере Скелетов.
Марс сухой. Безжизненный. Но эти безжизненность и пустота не идут ни в какое сравнение с тем, что я увидела в Лабиринте Ночи, который таиться в глубинах Марса.
Я прилетела сюда колонисткой. Как и многие, убежала на самый дальний человеческий форпост. Земля превратилась в сплошной цифровой ГУЛАГ. Ни тайн, ни секретов. Что бы ни подумал, что бы ни сделал, тебя найдут по цифровому следу. Человек стал машиной, а машина – человеком.
Но Марс, Марс – это свобода.
Не могу собраться с мыслями…
Это всё оно, оно не даёт мне сосредоточиться. Оно в моём сознании, грызёт мозг как жук-короед…
Рейнджеры рассказывали разное. О циклопических костях в кратере Эберсвальде. О тенях несуществующих пирамид на равнине Исиды. Люди шептались о пугающем эхо в Лабиринте Ночи и о криках, что раздавались словно изнутри планеты.
Я отнеслась к этому со скептическим пониманием. В конце концов, люди в марсианской колонии – социальная группа, сообщество и, с недавних пор, прото-этнос. Свой язык, своя культура. Свои легенды и свои страшилки в неверном свете энергосберегающих ламп.
И запреты, куда же без них. Их обрушивали на новоприбывших как средневековые табу – нельзя приближаться к Олимпу. Нельзя вставать в тень невидимых пирамид Офир Хазмы. Если слышишь крик о помощи из черноты Лабиринта Ночи, не подавай руки и не играй в спасателя. Иначе произойдёт то, что невозможно описать и вообразить.
Сколько же прошло времени? Мой нейроимплант барахлит. Как давно я здесь… Земной день? Марсианский сол? Неделя? Месяц? Всю жизнь?
Конечно, я не собиралась нарушать табу. Ни один человек в здравом уме и близко не подойдёт к Олимпу – мёртвому вулкану на нагорье Тарсис. И если уж ты стал свидетелем необъяснимого явления, то к чему рисковать? Что касалось криков о помощи, то по одному колонисты в каньоны не ходили.
Опять эти крики из глубины. Чуждые звуки, каждая волна которых омерзительна человеческому уху.
Я приняла решение уважать суеверия, какими бы они ни были. Лишь высказала желание снарядить вылазку, если не к самому Лабиринту Ночи, то хотя бы к каньонам Офир Хазмы, что простирались на триста километров к востоку от горы Олимп. Ведь на них, как я поняла, запрет не распространялся.
– Мы-то не против, – сказал Анджей Ким, неофициальный глава поселения, – но жители Чан Ю этого не позволят.
Это было странно, ведь всё, что лежало за пределами марсианских городов, относилось к закону о нейтральных водах. На них не распространялось право собственности. Ни частной, ни корпоративной, ни, упаси боже, государственной.
– Так-то оно так, – ответил Анджей. – Но Земля далеко, а Чан Ю в сотне километров. И, – он помолчал, – они как-то наладили поставку огнестрела.
Иными словами, подытожил Анджей, у каждого из трёх поселений, двух корпоративных и одного государственного, Чан Ю, было что скрывать от земного начальства, общественности, порабощённой цифровизацией, и друг от друга. Никто не лез в чужие дела. И если Чаньцы решили, что к Офир Хазме нельзя приближаться, то так тому и быть.
Впрочем, меня терзало любопытство. Я человек не военный, в космонавтику попала через гражданскую авиацию. Но я привыкла повиноваться приказам. И дело тут не в отказе от личности (значение которой переоценено), а в том, что ты никогда не знаешь общей картины. И, даже если понимаешь, как лучше, ты можешь недооценить интуицию вышестоящих властей.
Но Анджей Ким не был мне начальником. А жители Чан Ю не были товарищами по центру управлениями полётов.
Я не планировала нарушать покой соседей или провоцировать конфликт среди марсианской пыли. Моей целью было лишь добраться до Лабиринта Ночи.
Было ли это придурью – внезапным интуитивным порывом? Когда сознание зацикливается и не успокаивается, пока не получит желаемое? Или же, ступив на поверхность Марса, я была обречена спуститься в Лабиринт?
Я чувствую, я чувствую, что оно здесь. Внизу, сверху, внутри, снаружи, справа, слева. И в тех направлениях пространства, для которых нет слов в языке трёхмерных созданий.
Как бы в марсианском городе не уважали личное пространство, в маленькой коммуне невозможно хранить секреты. Меня отговаривали, запугивали. А однажды вечером я обнаружила себя зажатой в узком коридоре с электрошокером у горла. Попытки отбиться были тщетны.
– Люди пропадают на Марсе, Ирма. То один, то другой. Кто-то заблудится в буре, кто-то сорвётся в бездну, изучая кратеры. И до ближайшего следователя четыреста миллионов километров.
Не буду скрывать, я впервые испугалась за свою жизнь. Живя на Земле, я привыкла, что всевидящее око коллективного разума лишило приватности не только простых обывателей, но и преступников. Здесь же, в полугоде полёта от Земли, воцарился Дикий Запад – территория беззакония.
– Так что будь осторожна, нарушая правила, – прошипел Анджей, убирая шокер и сменяя выражения лица словно маску.
– Буду, – сказала я, – но и ты оглядывайся.
Думаю, он распознал мой блеф. Годами мои жизнь и карьера зависели от умения не влезать в конфликты и не проявлять агрессию, что сделало меня абсолютно беззащитной.
…Возможность попасть в Офир Хазму представилась в середине месяца Карка по марсианскому календарю.