А сейчас… Он снова задрал голову. Так и есть! По светлой поверхности воды, оставляя волнистые следы, двигалась цепочка продолговатых силуэтов. Киты!
Опасливо глянув за спину – достаточно ли далеко отплыл? – он выпятил клюв, выставил вперёд щупальца и загудел, завибрировал всем своим маленьким телом, испуская зов:
– Лху-у-у-у! Ух-ху-у-у!
Эх, слишком громко нельзя, родители проснутся. Тем не менее, точно нацеленный звук зацепил одного из китов, и тот завертелся на месте, корчась в судорогах, а потом стал тонуть. Маленький лху подоспел вовремя и ловко подцепил падающую тушку. Откусил сразу половину и с аппетитом зачавкал, всасывая густую красную кровь. По телу расходилось приятное тепло. Весна!
Скорее! Выше, выше!
До поверхности оставалось совсем немного, толща воды мерно колыхалась – наверху штормило. Спрятав в складках кожи недоеденного кита, он поспешил дальше вдоль склона.
И вскоре понял, что опять опоздал.
Крутой подъём сменился пологим шельфом, но не пустым, заросшим водорослями, как обычно. Ещё недавно здесь жили козявки! Кривые зубья обрушенных стен, поваленные колонны… Искорёженные конструкции с разбитыми прозрачными панелями торчат в разные стороны, словно голые чёрные ветви погибших кораллов. И повсюду жалкие крошечные скелетики, похожие на рыбьи – придавленные камнями, обгрызенные крабами.
Всю красоту успело затопить! Стоило ли ради этого провести всю зиму в одинокой неуютной пещерке?
А только, если вдуматься, зачем нужна красота, если она не вечна? Поглядел и забыл. То ли дело океан, особенно весной! Весна приходит из года в год, без обмана.
Вообще-то, эти козявки бывают даже опасны. Когда разведётся их слишком много, перессорятся да как начнут между собой воевать! Вынырнешь неосторожно и получишь огнём и дымом прямо в физиономию – мало не покажется. А иногда успевают так развоеваться, что могут и серьёзно покалечить. Папа говорит, они вообще вредные, отравляют воду. Когда попадаются, топит их кораблики, а дедушка как-то раз обрушил целый остров! Мама даже плакала тогда потихоньку.
Конечно, хоть и вредные, а козявок жалко. Живут-то всего ничего – сколько поколений сменится за одну только зиму, и не сосчитать. А тут новое половодье – и начинай строить всё сначала! Такого и врагу не пожелаешь. Вот научились бы дышать в воде, другое дело… да где ж им научиться, бестолковым.
А в следующий миг Крошка Лху увидел такое, что чуть не умер от страха. С трудом удерживаясь, чтобы не пуститься наутёк – разве тут убежишь! – он сжался в клубок и зажмурился, побелев от клюва до последней присоски.
Издалека, с возвышения среди развалин, раздувшись от пунцовой ярости и воинственно протянув щупальца, ему грозил… сам дедушка!
Вот только странно… Крошка Лху чуть отодвинул щупальце и глянул одним глазом, потом другим. Развернулся и посмотрел обоими.
Да нет же, дедушка совсем близко! Но тогда почему он такой маленький? Не может быть!
Ах вот оно что! Подплывём-ка ещё ближе.
Посреди площадки, выложенной белыми плитами, возвышалась тёмно-красная скала, а верхушка её была вырезана в виде рассерженного старого лху. Вроде того, как мама иногда вырезает фигурки для бус из кораллов, но здесь работа куда сложнее! Каждая чёрточка передана один в один, каждая присоска, даже морщинистая кожа и чуть обвисшие складки вокруг клюва и налитых гневным пурпуром глаз. Потрясающе!
Крошка Лху невольно усмехнулся. Понятно, почему дедушка тут злой – ведь только таким его козявки небось и видели.
Нет, но какие мастера! Пожалуй, всё же стоило проснуться так рано.
За развалинами начинался лес. Вернее, чаща из обломанных пней, а сами стволы и ветви когда-то росших на воздухе деревьев плавали наверху, колыхаясь вверх-вниз уродливой кашей. Штормовые волны поработали на совесть. Чтобы не продираться сквозь мусор, Крошка Лху не стал приближаться к самому берегу и всплыл раньше. Раскинул щупальца по сторонам и завис у самой поверхности, мерно поднимаясь и опускаясь вместе с водой и выставив наружу только глаза.
Однако предосторожности оказались излишними. Берег был пуст, да и мало кому пришло бы в голову оставаться здесь в такую погоду. Волна накатывалась за волной, обрастала пенистым гребнем и с грохотом обрушивалась прямо в древесную мешанину, перемалывая её в щепки. Если кто из козявок и выжил, то прячется дальше – там, где за чёрными скалами вздымается в облака высокая гора.
Интересно, что останется от этой горы, когда на дне растает весь тяжёлый лёд, океан разбухнет вдвое, и волны заревут, набирая полную силу? Хорошо если маленький островок. Как найдут тогда пропитание остатки козявок на голых бесплодных вершинах?
С сожалением глянув на огрызок кита, он откусил ещё кусочек – совсем маленький! – а остальное, размахнувшись, зашвырнул подальше в лес. Пускай хоть напоследок перекусят, бедолажки… И как они только до сих пор не вымерли все до единой?
Внезапно океан вокруг дрогнул и запенился, всё тело ощутимо тряхнуло.
Папа зовёт! Сейчас будет ругать…
Крошка Лху сжался, подбирая щупальца, и кувырком ушёл в глубину. Задержался лишь на миг, чтобы отломить и взять с собой верхушку красной скалы с резной фигурой.
Может, дедушка Кту, когда проснётся и увидит её, не будет больше так суров к несчастным козявкам.
Остров демоновАндрей Каминский
Порой меня приводит в отчаяние мысль о том, как мало мы знаем о мире и нашем месте в нем. Мы думаем, что старые демоны осмеяны и забыты, что мы надежно ограждены от них успокоительными иллюзиями. Так и я никогда не узнал бы о Ужасе, свившем гнездо на островах северных морей, если бы судьба не столкнула меня с Томасом Картрайтом Престоном.
Тогда я только закончил обширную поездку по Югу. Никогда еще я не совершал столь дальних и длительных путешествий – начав с Нью-Йорка, я продолжил путь через Вашингтон, Роанок, Ноксвилл, Мемфис, Натчез и Новый Орлеан. Увидев массу нового, я почувствовал, что устаю от столь давних странствий и поспешно вернулся в Новую Англию.
Еще в Нью-Йорке меня застигло известие о тяжелой болезни моей старой тетки, которую я застал в коме по приезду домой. Она скончалась через два дня и я, терзаемый угрызениями совести за то, что был так далеко, решил какое-то время не покидать Род-Айленд, чтобы побыть подольше со второй пожилой тетушкой.
Однако ремесло писателя требует уединения, которое я перестал находить в родном Провиденсе. К счастью нужная атмосфера обнаружилась в соседнем Ньюпорте. В то время пароходные компании вели тарифную войну и снизили стоимость проезда до пятидесяти центов. Я воспользовался этим, чтобы трижды сплавать в Ньюпорт, где находил укромные уголки, чтобы писать в живописном уединении.
В последней поездке, я решил перекусить в одной из местных забегаловок. Выбор блюд там не баловал разнообразием, но это вполне компенсировалось видом из окна на старинную башню, которую по легендам, построили еще норманны. Сделав заказ, я уселся у окна, но не успел я пригубить кофе, как на столик упала чья-то тень. Не желая ни с кем общаться, я уткнулся носом в чашку, но когда меня окликнули по имени, вынужден был поднять глаза.
– Да, вы не ошиблись, – сухо ответил я. – Чем могу быть полезен?
Передо мной стоял худощавый мужчина средних лет, нервно мнущий в руках журнал. Чувствовалось, что мой холодный тон смутил его, но, тем не менее, он не собирался уходить.
– Это же вы написали? – мужчина протянул мне раскрытый журнал.
Я пригляделся и тут же узнал рассказ.
– Да, – произнес я, насыпая пятую ложку сахара в чашку и начав размешивать. – И что?
– Скажите мистер, – запинаясь, спросил он, – вы сами видели… ну это, о чем пишете. Вы видели Их? – последнее слово он буквально выдохнул, словно решившись на что-то.
– Кого их? – сухо спросил я, уже предчувствуя, о чем пойдет дальше разговор.
– Их, – он произнес это шепотом, словно опасаясь, что нас кто-то подслушивает. – Отродий морской пучины и тех, кто им служит.
Я с трудом подавил тоскливый вздох. Не первый раз мне приходиться сталкиваться с чудаками, принимавшими все написанное в моих рассказах за чистую монету. С одной стороны мне это льстило, с другой – ужасно раздражало. К тому же среди этой публики хватало натуральных сумасшедших.
– Послушайте, – как можно мягче сказал я. – Все это, – я показал на журнал, – всего лишь вымысел, фантазия. Сам я не верю ни в бога, ни в дьявола, и тем более во все, что я описываю – демонов, гулей, морских чудовищ. Они возникают тут, – я постучал пальцем по лбу, – и потом переходят туда, – я указал на журнал. – Больше нигде этого нет.
– Черта с два! – неожиданно огрызнулся мой собеседник. – Что могут городские умники знать о том, что есть, а чего нет в этом мире. Бумагомараки вроде вас пишут страшные сказки, не веря ни в бога, ни в дьявола, не зная, что дьявол уже стоит у них за спиной.
Он явно собирался продолжать гневную тираду, но выслушивать фанатичный бред, пополам с оскорблениями я не собирался.
– Слушайте, мистер – раздраженно произнес я, – с проповедями идите в другое место. Я не обязан отчитываться перед вами, о чем мне писать.
Я хотел сказать еще несколько колкостей, но тут впервые встретился взглядом со своим собеседником. В темно-серых глазах не было гнева – только отчаянный страх. Я понял, что весь этот всплеск эмоций вызван этим страхом, довлеющим над ним.
– Простите, – весь пыл мужчины мигом улетучился. – Просто мне тяжело носить это в себе. А тут я прочел ваш рассказ и подумал, может вы тоже что-то знаете, может… – он запнулся, – извините. Я бы хотел рассказать вам кое-что.
Он был безумен, это читалось в его глазах. И все же кое-что меня в нем заинтересовало. Я жестом показал, что инцидент исчерпан и пригласил его за стол. Он присел и подозвал официантку.
– Выпьете что-нибудь? – спросил он.
– Я не пью. И не курю, – добавил я, увидев, как мой собеседник полез за папиросами.