Лишь в его глазах, как утверждают очевидцы, словно мелькнула какая-то тень, и блеск жизни навсегда покинул их, сменившись матовостью мертвого стекла.
Кладбищенская черемшаГерман Шендеров
Жена поставила условие: секс вернется в нашу жизнь, если три раза в неделю я буду посещать спортзал. Воли хватило лишь на один визит в фитнес-центр за все эти четыре месяца. Вид мускулистых как греческие боги качков погружал в пучину зависти и отвращения к себе, а формы их спутниц заставляли меня ощущать липкую смесь стыда и похоти.
Некто однажды сказал, что смеяться над толстяком в спортзале – то же самое, что смеяться над больным в госпитале. Разумеется, в открытую надо мной никто не подтрунивал, но то и дело я ловил их брезгливые, пренебрежительные взгляды. Они липли к моему рыхлому мучнистому заду и целлюлитным ляжкам, скользили по жирному брюху. В эти моменты хотелось убежать, зарыться под землю, спрятать уродливое тело от чужих глаз.
На работе я целый день перебирал бумажки в подвальном помещении офиса. Словно крот из сказки Андерсена, я сидел в затхлой норе и считал, считал, считал, лишь в единственный перерыв выбираясь из-под земли на свет и свежий воздух.
Раньше я обедал в кантине, но быстро от этого отказался – мерещилось, что взгляды коллег ползают по мне крупными влажными слизнями. Надкусывая очередной бургер, я живо представлял, как люди брезгливо кривятся.
Да, я люблю поесть! Люблю бургеры, наггетсы, креветки, чипсы. Нельзя взять и решить, в чем будет твое наслаждение от жизни. По мне, это от рождения заложено в фундамент личности – своеобразные рельсы, сойти с которых можно лишь на смертном одре.
Однажды, во время обеда я, как всегда, вышел из офиса, вдохнул сладкого весеннего воздуха и направился к каменной стене под раскидистыми кронами. Южное Кладбище уже давно не использовалось для захоронений и теперь числилось как музей-парк под открытым небом.
Тонкие, с мелкими цветками ростки берлауха, льнули к потрескавшимся могильным камням, источая гастрономическое благоухание. Пахло свежим чесноком. Аромат подстегнул фантазию, я представил розовый внутри, истекающий соком и жиром стейк, с веточкой розмарина и белыми зубчиками. Рот наполнился слюной.
На перекрестке кладбищенских тропинок тихонько журчал фонтан, из него, запрокидывая голову, пил ворон. Понаблюдав за птицей, я угнездил широкий зад на скамейке и, наконец, открыл контейнер с обедом.
На белом, похожем на ком личинок, рисе лежало несколько склизких обрезков водорослей, кубики тофу и пластиковая вилка. Полгода назад жена обратилась в веганство, и из холодильника исчезли все продукты, как-либо связанные с животными. Сахар, что фильтруют через телячьи кости, молоко, на литр которого якобы приходится ложка гноя, и, разумеется, «мертвечина» – так в нашем доме теперь называлось мясо. Нынче Анна готовила мне на работу «здоровую и полезную» безвкусную дрянь, производство которой не «причинило страданий ни одному животному».
Хотелось метнуть месиво прямо в фонтан. Голодный и несчастный, я беспомощно смотрел по сторонам, мечтая, что веганский обед магическим образом станет мясным рагу по-венгерски, шницелем с картофельным салатом или курицей карри. Желудок болезненно сжимался, требуя еды. Обводя взглядом могилы, я представлял, как, должно быть, роскошно питались все эти лорды, бароны и промышленники. Вряд ли им хоть в чем-то отказывали.
Среди крестов и монументов выделялся изгрызенный временем покатый валун с вросшей в него фигурой ангела. Небесное создание, когда-то наверняка прекрасное, теперь уродливо горбилось, опустив осыпающиеся крылья. Молитвенно сложенные на груди руки потеряли любые черты. Сильнее всего пострадала голова. Лицо почти скололось, сохранился лишь тонкогубый рот, и то частично, отчего казался искривленным в зловещей усмешке.
Сердце замерло, когда каменные уста будто бы приоткрылись, и оттуда неспешно выполз тонкий черный язык. Всем естеством я ощутил, что безликий каменный уродец смотрит прямо на меня. Но тут язык покинул рот статуи и, извиваясь, убежал. Всего лишь сороконожка! Чертово насекомое меня так напугало, что я чуть не закричал, когда боковым зрением заметил мелькнувшую рядом тень.
На спинку скамейки рядом со мной бесцеремонно влезла тощая девушка. Ссутулившись, она обратилась ко мне с легким французским акцентом:
– У вас закурить найдется?
– Разумеется, – отозвался я, хлопая себя по карманам, исподтишка разглядывая девицу.
Несмотря на погоду, та была босиком. Черное платье висело лохмотьями, корсет стягивал и без того тощую грудную клетку. Лицо незнакомки скрывала кружевная траурная вуаль и длинные пряди черных волос. Готесса.
«Наверняка из тех, что трахаются с панками и байкерами», – завистливо подумал я.
– Пожалуйста. – Пачка, наконец, нашлась, и я протянул её девушке.
Она ловко выудила сигарету невероятно длинными, как у пианистки, пальцами, укрытыми черным ажуром перчатки.
– Прошу, – я поднес огонёк зажигалки, и под приподнятой на миг вуалью блеснули кольца и шарики пирсинга, хаотично разбросанные по девичьему лицу.
– Благодарю, – она глубоко затянулась и выдохнула. Дым заметался под вуалью, ища выход. – Так вот что едят современные мужчины?
Незнакомка с пренебрежением кивнула в сторону контейнера, из-за брюха едва умещающегося на коленях.
– Моя жена, – неопределенно махнул я рукой, чтобы готесса увидела кольцо. – Она стала веганом и считает, что я похудею, если тоже не буду есть мяса.
– Похудеете? – переспросила девушка.
– Ну да, поднабрал за последнее время, – горько усмехнулся я.
Разумеется, это была ложь. Рыхлые комковатые бока, разбухшие отвислые сиськи, слоновьи ноги появились не за год и не за два – это результат грехопадения длиною в жизнь.
– А зачем худеть? – недоуменно спросила она.
Я начинал злиться. Кто эта соплячка такая? Курит мою сигарету и смотрит свысока, как и все! Модель эпохи «героинового шика» с талией толщиной в мою шею и болезненно бледной кожей.
– Да потому что бабы не дают! Жена не даёт уже четыре месяца! Говорит – разожрался! Слишком уродлив для секса! – я саркастически подхихикивал своим словам, хотя хотелось рыдать и утопиться в рисовом крошеве, приправленном ненавистью вместо любви.
– Как можно называть уродливым того, кто ест вдоволь? – задала девица вопрос, выбивший из колеи.
Я присмотрелся – не издевается ли? Но глаза, скрытые гадкими белыми линзами, ничего не выражали. С тем же успехом я мог бы попытаться поймать на лжи рыбу.
– Не пойму эти современные веяния. Раньше худыми были нищие и слабые. До сих пор во Вьетнаме и Камбодже полный человек считается намного привлекательнее стройного. В Азии у вас бы от девушек отбоя не было.
Сказала и подмигнула, чиркнув по кружевам длиннющими ресницами. Ее журчащий, тихий голос завораживал, томный прононс и картавость вкупе с легкой хрипотцой заставляли сердце биться чаще.
– Голод, – продолжала она, глядя словно сквозь меня, – движущая сила прогресса. Он заставлял людей менять место стоянки, учиться пахать и разводить скот, искать новые способы охоты и готовки. В основе всех первоначальных религий лежало два простых понятия – голод и сытость. Голод можно сравнить с мучениями и адом, насыщение – с близостью к богу или просветлением. Считайте, что постигли дзен, – усмехнулась она.
– Дзен? – я не удержался от улыбки. – От лишнего веса и висцерального жира?
– Нет. Просветление от понимания истинного назначения плоти – насыщать и быть насыщенной, – незнакомка сделала глубокую затяжку и выкинула окурок в урну. – В ряде азиатских культур считается, если погладишь живот просветленного, то станешь счастливее. Вы не против?
Я не успел ответить – её рука черным пауком метнулась к моему брюху и старательно прошлась сверху вниз. Неизбалованный женским вниманием, я тут же ощутил сильнейшую эрекцию и глубокое смущение, а она всё гладила. Длилось это лишь несколько секунд, но я провалился в объятия сладкой неги.
Неожиданно – как заканчивается все хорошее – девушка спрыгнула со скамейки и зашуршала босыми ногами по гравию дорожки, удаляясь прочь. В ушах шумело, глаза не различали цвета, вездесущий аромат черемши забивал ноздри, густо замешивая похоть с чувством голода. Лишь чудом мне удалось расслышать брошенную ей на ходу фразу:
– Мужчинам необходимо есть мясо, а не это…
Лишь после этих слов я заметил, что, гладя меня, готесса случайно уронила контейнер, и склизкая каша растеклась под ногами. Ворон, что так и сидел на фонтане, поблескивая глазом, заинтересованно разглядывал то меня, то мой несостоявшийся обед.
– Подавись, – усмехнулся я, направляясь к выходу с кладбища.
До конца перерыва оставались минут сорок. Хватит, чтобы заказать и съесть клаб-стейк с картошкой фри и чесночным соусом.
Едва зайдя в ресторан, кинулся к хостесс.
– Стейк прожарки «блю»! – без раздумий выпалил я, мечтая о едва тронутой огнём говядине и прикосновениях кладбищенской незнакомки.
Не успевая наслаждаться вкусом, с каким-то садистским наслаждением я расчленял податливую плоть, запихивая в рот теплые куски. Розоватый сок стекал по подбородку, посетители неодобрительно поглядывали, но я не мог остановиться – первое за добрые четыре месяца мясо затмило сознание.
А дома меня ожидал скандал. Глядя на меня с вызовом, Анна пила веганское вино и крутила в руках телефон.
– Что-то случилось, милая? – поинтересовался я, разуваясь.
– Случилось, – саркастически подтвердила она, поднося бокал к губам. – Несколько лет назад я вышла замуж за бесхребетного ублюдка.
– Детка, давай не будем начинать вечер ссорой? – промямлил я, примиряясь с тем, что отдохнуть не удастся.
– Асадо Стейкхаус? Серьезно? Ты пообедал на сорок евро с нашего общего счета. А я готовлю тебе еду с собой!
– Родная, мне очень захотелось мяса, понимаешь? Я-то не собирался быть веганом!
– Я думала, ты будешь меня поддерживать! Как и обещал! Ублюдок! – бокал просвистел в паре сантиметров от головы и разбился об дверь.