– Дома, придурок! – взъярилась она. – И иди ты в задницу! Подумай лучше вот о чем: я решила быть чайлдфри исключительно из-за тебя! Не хочу, чтобы твои гнилые гены сделали моего ребенка рассеянным, тупым, жирным уродом!
***
Остаток вечера я просидел один. Лазил в Интернете. Почитал немного про черемшу. Оказывается, у той было немало полезных свойств. Подпорченному мясу она придавала более приятный вкус и запах, вдобавок обеззараживая пищу. Кстати, о запахах. Странным образом, я очень хорошо ощутил, чем пахнет каждый предмет вокруг меня. Суховатой пылью – книги на полке, средством от моли – одежда в шкафу, кислым потом – мои собственные подмышки.
Анна давно уже спала, я тихонько разделся и юркнул под одеяло. Сон не шел. В комнате было слишком светло. Я встал, закрыл занавески, опустил жалюзи, но все еще мог разглядеть каждый волосок на голове своей жены. Из-под одеяла выглядывала худая бледная шея. Взглянув на нее, я почти почувствовал, как под тонкой кожей пульсирует яремная вена. Хотелось впиться зубами в эту беззащитную шею, вгрызться в позвонки, высасывая костный мозг, как из суповой косточки. Прогнав дурные мысли, я лег в кровать и отвернулся к стене. В другой комнате снова хлопал подвальный люк.
Мне снилось, что Монт пришла ко мне из того самого люка и провела подземными тропами в пещеру. На этот раз я видел все без фонарика, и зрелище, представшее моим глазам, было одновременно грустным и прекрасным.
Подземные создания – печальные, болезненные. Истощенные и покалеченные, они неуклюже перебирали своими отростками, приближаясь ко мне, проводили атрофированными пальцами по моему лицу, прижимались к ногам. Тощие, сгорбленные женщины, покрытые кто чешуей, кто шипами, как у дикобраза, они все смотрели на меня со смесью скорби и надежды. В ушах приятно журчал ручеек слов Монт:
– Много лет назад, мы не вышли за вашими предками из пещер, а отправились вглубь. Нас мало, и с каждым столетием все меньше. Мы не умираем, но наши роженицы уже ни на что не способны…
Она указала на стену, где в нишах, подобно диковинным урнам, стояли, лежали, прислонялись к стене узкие иссушенные тела, лишенные конечностей. Почти мумии, но я видел, как вздымаются торчащие ребра, как дергаются запавшие, выгнившие носы.
– Наши предки бы не выжили, но в недрах мы нашли Их. Боги научили выживать в пещерах, искать пропитание, ходить под землю… Мы будем жить, пока носим богов внутри себя.
Мы все спускались, и вот уже показалась циклопическая безликая статуя. Теперь я мог увидеть, что стены вокруг испещрены следами когтей, как и валун под кладбищенским ангелом. В их расположении виделась система, не в силах прочитать, я осознавал, что царапины рассказывают историю. Непроизносимую ни на одном человеческом языке летопись подземного народа.
– Тогда не знали, что закрытые общины обречены на вырождение. Кровосмесительные союзы оставили следы, – Монт кивнула на вросшего в стену несчастного, с грустно-дебильными глазками. – Немногие сегодня способны добывать еду, и, тем более, выходить на поверхность. Нам нужен новый альфа. Нужна новая кровь. Ты, Бенджамин – наша надежда…
Она говорила и говорила, но я уже не слушал, беспрестанно шевелящиеся жгутики тянулись к моему лицу, а невыразимого цвета глаза бога проваливались сами в себя, словно бесконечно глубокие колодцы, в которые стремительно падало мое сознание…
***
– Просыпайся! Вставай, говнюк! Какого, мать твою, хера происходит? Ты это мне назло, да?
Постель в ногах была снова испачкана. Сменив белье, я ушел в ванную, подальше от криков, стричь ногти, но в этом не преуспел. Щипчики не налезали, а ножницы я умудрился о них сломать, теперь мои ноги всерьёз походили на кротовьи лапы. Сидеть в ванной комнате было неприятно – запахи бытовых средств и мыла душили, казалось, я слепну из-за обилия химических соединений, витающих в воздухе. К тому же, я был ужасно голоден.
На этот раз не повезло соседской кошке. Нечего было выпускать домашнее животное на улицу, нечего было кормить меня травой, нечего было мне перекрывать кредитки. Оказывается, мои новые ногти отлично подходят для разделки мяса. Как только я почувствовал, что немного насытился, спрятал остатки под балконом дома и прижал сверху тяжелой стопкой рекламных газет – на потом.
***
Сосредоточиться на работе не получалось. Цифры не задерживались в голове, названия организаций путались, все мои мысли занимала Монт. В перерыве, обогнав всех коллег, я вырвался на улицу и побежал к кладбищу. Мы должны встретиться. Но ни девушки, ни ее спутников там не оказалось. Зато из урны пахло чем-то вкусным. Запустив руку внутрь, я выудил изрядно подпорченную половину сырой курицы. Когда-то розовое, теперь мясо превратилось в ослизлую бурую гниль, аж слюни потекли – до того это было аппетитно. Никогда прежде не замечал, до чего гной похож на соус бешамель.
После обеда сидеть за столом на работе стало совершенно невыносимо. Удобные прежде туфли превратились в «испанские сапожки». Не без труда я стащил чёртовы пыточные инструменты с ног и остаток дня просидел босиком.
***
Дома пахло странно: солью и потом. Я вертел головой, ища источник запаха, но не находил. Попытался поцеловать жену, но та отвернулась, скривившись:
– Ты что, дерьма наелся? Почисти зубы!
К странным ароматам прибавились нотки хлорки. Они были ярче и имели четкий след, по которому я и пошел. Анна с удивлением и опаской наблюдала за тем, как я шевелю носом, направляясь к ванной. У корзины для грязного белья запах стал насыщеннее. На самом верху лежали ее черные кружевные трусики. Хлоркой пахла белая засохшая капля на внутренней стороне. Мне не хотелось верить. В спальне я прильнул носом к простыне и обнаружил еще россыпь пятен. Никакой ошибки. Это совершенно точно сперма. И точно не моя.
Я сел на пол, положил голову на край кровати, не зная, что делать дальше. Дикая, нечеловеческая ярость разрывала изнутри, хотелось пойти на кухню и вцепиться в лицо Анны когтями, высосать глаза, как сырые яйца, выломать ребра, раздробить зубами позвоночник, уничтожить все, что я когда-то боготворил и любил. На сознание навалилась пустота. Все стало несущественным, чуждым. Я пошел в комнату, где был люк и стал раздеваться. Недоумевал, какое отношение теперь ко мне имеют эти тряпки? Остервенело я сбрасывал с себя одежду, ненароком дырявя ее ногтями.
– И что это за стриптиз? – раздался из-за спины недовольный голос.
Мне нечего было ответить. Она уже не имела значения. Ничто на поверхности больше не имело значения. Я открыл люк подвала и спустился вниз. Добрые три года Анна ныла, что нужно установить здесь свет, но руки так и не дошли. В нижнем углу плесневелой бетонной стены, зияло черное отверстие, прикрытое куском фанеры. Сверху, из комнаты, как из другого мира раздавалось:
– Э, алё, я к тебе обращаюсь? Чего ты там шаришься?
Узкий тоннель послушно расширялся под движениями рук, идеально приспособленных для такой работы. Нос служил навигатором, направляя по слабой ниточке аромата вареников и заветренного мяса, теперь я точно знал, что так пахнет бог.
Монт встречала меня под статуей Сатурна. Гигантские губы изваяния покрывала свежая кровь, в ложе рук шевелилось, разворачивалось и влажно блестело тело божества, которое дает таким, как я, право на счастье. Девушка возлежала на земле, запачкав черное платье, тощие бёдра она развела в стороны, выставив на обзор темное лоно.
– Наконец-то, милый. Теперь ты готов.
Я взял ее быстро, резко, как спариваются животные. Ее плоть была жесткой, костлявой и холодной. Я колыхался у нее между ног подобно ламантину, но уже не думал о том, как выгляжу. Здесь мое место. Обитатели пещер начали собираться вокруг, и на секунду мое человеческое смущение подняло голову, эрекция спала, спина покрылась холодным потом. Женщина-дикобраз, чешуйчатая безногая тварь, несчастное создание с головой, подвешенной между ног – все они были здесь, рядом, смотрели на мое бесформенное омерзительное тело. Осторожно, с благоговением, они по очереди касались меня.
– Не волнуйся. Они всего лишь хотят воздать почести новому вожаку, – промурлыкала Монт и поцеловала меня.
Губы ее были холодными, склизкими, а язык – горячим и длинным, он залез мне в глотку и извивался там словно червь. Невпопад подумалось, что таким языком должно быть удобно залезать в кости, чтобы добираться до вкусного костного мозга. Оторвавшись от поцелуя, я заметил, что принятые мной за пирсинг блестяшки оказались шляпками гвоздей, булавок и скобами степлера. Я вытянул палец над ее фальшивым лицом и разрезал кожу, украденную Монт из морга в Хайдхаузене.
– Настоящая ты красивее, – сказал я, разглядывая её слегка вытянутую, клыкастую морду с бельмами глаз, и вновь поцеловал девушку.
Изо рта у нее восхитительно пахло тухлыми яйцами и сигаретным дымом.
***
Анна проснулась среди ночи от громкого стука в соседней комнате. Полгода она спала вполглаза, ожидая, что Бенджамин вернётся. Сменила дверной замок, но спокойнее не стало. Полиция лишь посмеялась, когда она сказала, что тот залез в подвал и пропал. Спать одной ей не нравилось, но у Франка семья, так что позволить себе частые ночевки он не мог.
Вдруг в дверном проеме появились долговязые тени. Девушка хотела закричать, но что-то тощее и костистое метнулось под кровать, с двух сторон от постели выросли фантасмагорично длинные руки и прижали ее голову к подушке, заткнув рот. Из тьмы коридора показался некто. В слабом свете фонаря, проникающем через занавески, она сначала приняла его за Бенджамина, но быстро поняла, что ошиблась. Лоснящаяся, похожая на резину кожа, беспрестанно шевелящийся вытянутый нос, черные, блестящие, как маслины, глаза отрицали, что это существо – человек.
За ним в комнату вошли еще двое. Первый не имел ни губ, ни век, ни носа и единственный носил одежду. Вторая – невероятно тощая и нагая, с круглым раздутым животом и лицом, напоминающим собачью морду. Из-под кровати на длинной костистой шее выплыла черная голова, с нее клоками слезала кожа, обнажая блестящую плоть.