Господь всемогущий, спаси и сохрани…
06:32
С тяжёлой головой и заплывшими глазами я кое-как выбираюсь из палатки. Подхожу к кромке моря и устало оседаю на колени перед ярко-жёлтым диском, зависшим над горизонтом. Вся вчерашняя ночь кажется мне жуткой нелепицей, неудачной шуткой воспалённой фантазии, кошмарным сном. Но теперь всё хорошо, мы справились и скоро будем дома.
Я вздыхаю с облегчением. Всё позади.
Но когда я замечаю, что над горизонтом медленно восходит второе солнце, то начинаю смеяться. Истерично. Безудержно. Сквозь смех я слышу, как просыпается жена, а ещё – как шепчутся за моей спиной деревья. И как нечто немыслимое тихо ползёт по песку.
Царь медузСергей Лёвин
1
Нет. Нет! Невыносимо! Пóшло. Пошлó оно всё!
Изнутри выплёскивалась желчь. Опять эти взгляды, обшаривающие, будто тискающие твою фигуру под облегающей униформой, улыбки развязных кавказцев, которые по одной им известной причине свято убеждены, что девушки-консультанты в сетевых магазинах – наилегчайшая добыча, заходы и бэри. Пофлиртовал, угостил бокалом дешёвой и приторной красной бодяги, её здесь называют «шмурдяком», и истекающей майонезом шаурмой и, естественно, в этот же вечер по-быстрому перепихнулся, так они считают.
А вот нате вам, выкусите! Никогда, повторяю, никогда ни одна такая вульгарная, гориллоподобная гадина меня не коснётся. Хоть стреляйте!
За три года перебежек из магаза в магаз чего только ни навидалась, какого бреда ни наслушалась. Иногда форменные психи приходят, клиника – её ж не спрячешь! И спрашивают вкрадчиво так, смущённо потупив взгляд: «А у вас есть телефон, чтобы его инопланетяне не могли прослушать?» Или: «А мне бы такой аппарат, чтобы батарею не заряжать совсем, никогда». Но чокнутые всё равно лучше хачей – они безобидны, а те – нет. Те злобные. Отошьёшь грубо – не забудут. Могут и отомстить.
У нас Катька работала, её как-то очередной Армен, или Самвел, или Ашот посреди белого дня облапал – так она ему пощёчину влепила, да от души, со звоном. Сама я не видела, не в мою смену, но девчонки так эмоционально рассказывали, с подробностями, что от души порадовалась. Правда, недолго.
Сгинула Катя через пару дней – не вышла на работу. Менты искать начали – по заяве родителей. Опрашивали всех: кто, что, почему. Девчата вспомнили недавний инцидент, даже наш дражайший шеф удосужился оторвать жопу от кресла и извлечь записи с видеокамер. Ну, нашли того говноеда, а что толку? Он в несознанке: не знаю, не видел, не слышал, делать мне больше нечего, кроме как продавщице какой-то мстить. Дела поважнее есть.
Закончилось ничем. Катю, правда, никто больше не видел…
А сегодня наблюдаю, как очередное недоразумение мужского роду-племени стоит посреди магазина у стеклянного шкафа долго-долго, а само сквозь него меня раздевает, ощупывает. Не знаю, как я это чувствую, какие механизмы в голове буйной шестерёнками вертят, но кровь вскипает и в череп изнутри стучит: туки-туки – будь бдительной, за тобой следят! И тяжесть нарастает, сознание мутнеет, пока наблюдение не прекратится или я сама не выйду на воздух или в другое какое помещение – хоть в сортир проблеваться.
Затем это чудо с проплешинами посреди давно немытой шевелюры, в очках несуразных из прошлого века с дужками из целлулоида и стёклами в пять миллиметров толщиной, с редкой рыжеватой бородёнкой и неубедительной попыткой бакенбард всё-таки отлипает от витрины и делает несколько неуверенных шагов в моём направлении.
Цепляю на лицо дежурную маску: «Мне плевать, что ты урод. Ты клиент, а это значит, ты прав. Бла-бла-бла», – а сама иду к нему. Спрашиваю:
– Добрый день! Вам что-нибудь подсказать?
Существо мнётся, перетоптывается на месте, потеет, мычит.
– Извините, вы не могли бы яснее изъясняться?
Хлюпанье носом (боже, у него ещё и насморк!) и, наконец, – ура! свершилось! – осмысленная реплика:
– А вы бы не могли мне пососать?
– Че-е-е-го?!?!?! – радушие, пусть и притворное, мигом сползает с моего лица.
– Показать вот эту модель…
Тьфу ты, ослышалась… Слуховые глюки по Фрейду!
– Да-да, сейчас.
Подхожу к шкафу, достаю из кармашка джинсовых шорт связку с миниатюрными ключами, про себя усмехаясь идиотизму ситуации, и внезапно чую, как этот дрищ, пристроясь сзади и вытянув свои тростинки-ручонки, хватает меня за грудь. Она у меня не так чтобы великанского размера, обычная единичка, стремящаяся (безуспешно) к двойке, но от этого же не менее возмутительно!
Стремительно разворачиваюсь, вижу его выкатившиеся, не хуже чем у Крупской в последние годы жизни, глаза, искривлённый рот со свернувшимися в трубочку, будто для поцелуя, бумажными губами и крупные прозрачные капсулы пота на лбу. И милостиво разрешаю себе слететь с тормозов: с визгом бью хмыря ногой в пах.
Весь ларёк на нас оборачивается. Люди в шоке – продавщица юная да дерзкая, ещё с пирсингом в губе, сучка-выскочка, долбанула ногой немолодого и, очевидно, нездорового покупателя. Возможно, инвалида. Невероятно! Но они же не видели, как этот калечный только что мне сиськи мял с энтузиазмом озабоченного старшеклассника.
Извращенец, бурча под нос нечленораздельное, каракатицей пятится, скулит получившей пинчища кирзачом дворнягой и ложноножками своими простирается к выходу. Вали, тварь, вали! Иди домой, подрочи и сдохни!
Перевожу дух… Сколько жадных до скандалов глаз, и все сверлят меня. Кто-то – кажется, не один – снимает на телефон. Чёрт побери, только звездой ютуба не хватало заделаться!
– Семёнова! – а вот и дражайший шеф соизволил очнуться от спячки. Видать, кто-то уже донёс, вырвав его из анабиоза. – Идём ко мне, быстро!
Плетусь, куда деваться. Готовлюсь изложить с подробностями и, может, заслужить пять капель сочувствия.
– Ты охренела?! – орёт вместо этого босс. – Я с тобой говорю: ты охренела?! Клиент всегда прав!
– Он меня лапал, – цежу равнодушно, даже отстранённо, но внутри всё кипит. – Может, он вообще маньяк. Вроде Чикатилы.
– Мне насрать! У меня в салоне должен быть идеальный порядок, люди должны приходить с хорошим настроением и с ним же – тратить! – свои! – деньги! А теперь кто из них что у нас купит?! Никто! Потому, Семёнова, иди-ка ты куда подальше, – последнюю фразу я смягчила, он категоричнее выразился. – Достала ты меня. И весь коллектив тоже. Чтобы я тебя больше не видел! Трудовую у Янукян заберёшь. О премии за месяц можешь даже не мечтать. Это я так, на всякий случай.
Да я и без этих недвусмысленностей поняла, что кидалово. Ну и хрен с вами со всеми! Прочь отсюда! За деньгами завтра приду. Или послезавтра – всё равно скряга Янукян сразу не рассчитает, не в её правилах.
…Не обращая внимания на варьирующиеся от сочувствующих до радостных взгляды одномоментно ставших бывшими коллег, я вышла из салона, напоследок саданув дверью. И едва не столкнулась с причиной моих бед – караулил он, что ли?
– Чего ждёшь? Дождался, сволочь?! Уволили меня!
– А ты почему сиськи пощупать зажала? Жалко?
– Чегоооо?!?! – вскипела изнутри вулканической лавой ненависть.
Сейчас брызнет через край и всё спалит дотла. Грёбаный Везувий.
Руки сжались в кулаки, брови съехались к переносице, и уродец отчётливо осознал, что сейчас его будут бить, причём без скидки на убогость. И поступил правильно – развернулся и побежал: криво, ковыляя, но лучше уж кренделя ножонками выписывать, чем по мордасам получить.
Отдалившись метров на десять, обернулся, посмотрел на меня с ненавистью и выплюнул:
– Ничего, вот попадёшься царю медуз, и хана тебе, тварь! Тьфу!
Выпендрился и драпать срочно, пока не догнала и не накостыляла.
Но мне не до него было. От досады и усталости, несправедливости жизнеустройства в целом накрыло меня по полной. Зашла в ближайшую алкотеку, купила поллитровку скидочного вискаря и поплелась домой бороться с хандрой неоднократно проверенным методом.
Решение, как одолеть депрессуху, пришло уже тогда. Сегодня утопить негатив в хорошем алкоголе, а завтра – погрузить тело в море. И чем скорее это произойдёт, тем быстрее я вернусь к жизни и продолжу этот бой…
2
Утриш! Как много в этом звуке для сердца девушки слилось! И морем в нём отозвалось! Иногда напоминает о себе неоконченное высшее филологическое…
Вот оно – место силы, анапское эльдорадо! И я имею в виду не дельфинарий или дорогой, излишне помпезный ресторан, где подают барабульку, саргана, мидии и другие здешние морепродукты. И не отвесную плоскую скалу, на которой, как уверяют фантазёры-краеведы и вторящие им экскурсоводы, когда-то был прикован Прометей.
Всё это попса для курортников (их тут смешно называют «куропачи»), скупающих тоннами идиотские магнитики на холодильники и можжевеловые подставки для чайников. Таких человеческих экземпляров пруд пруди: настолько, что на сто девятый автобус выстраиваются длиннющие очереди.
А меня манил Утриш, остающийся за страницами туристических буклетов, не тиражируемый глянцевыми журналами. Дикий Утриш, прекрасный до дрожи, до наслаждения, что выше всех наслаждений, до безумия… С кристально прозрачной водой, в которой видно каждый камушек и водорослинку, с пляжем, на котором не толкаются, не пыхтят, не орут, не ссут в воду и чего ещё они там делают тысячи избалованных детей со своими разжиревшими, равнодушными мамопапами и дедушкобабушками.
В Анапе я пятый год, ещё не успела разлюбить море подобно аборигенам, которые меряются: «Я два года не плавал. – А я – пять!» Нет, на центральном пляже или в Малой бухте я его не то что не разлюбила – возненавидела. Имею в виду, конечно, лето, если вы вдруг не поняли.
Когда вода прохладная и не напоминает дурно пахнущий мясной бульон с живыми ингредиентами, побережье прекрасно. Но мне мало смотреть на море – надо в нём растворяться. Потому, каждый раз, когда выкраиваю выходной, выбираюсь на Утриш. Иногда с подругами, раньше ездила с мужиком-мудаком Вовой, когда тот ещё делал вид, что без ума от меня и сисястая Маринка с третьего этажа вообще не в его вкусе. Врал, сволочь!