чуть зазеваешься – мигом убьют!
У них рыбьи морды и чешуя,
не попадайся ты им на глаза.
Ведь схватят и свяжут, запалят огни,
Будут тогда твои дни сочтены.
В глубинах района стоит страшный храм,
там жертвы приносят ужасным богам.
На алтарях вырывают сердца,
чествуя так Акулу-Отца.
С собой принесёт он Большую Волну,
а человечество канет во тьму.
И среди трупов, зелёных руин,
будет зубастый один властелин.
Тайна ЧервяВлад Волков
В горной цепи на далёком плато,
Где кроме местных не ходит никто.
Мы экспедицией шли среди скал.
Древние тайны наш лидер искал.
Скальная живопись в недрах пещер,
Идолы возле вулкановых жерл.
Только останки в сонме руин,
Нам попадались среди равнин.
Шелест листвы среди уханья сов,
Блики больших деревенских костров.
Как-то под утро, там, где ручей,
Пение хора коснулось ушей.
Мы устремились, чтоб их не вспугнуть,
Каждый украдкой проделывал путь.
В мантиях длинных, все в кружевах,
Аборигены вели ритуал.
Тощи, бледны, как мифический гуль,
Некий, видать, был языческий культ.
Ночь закричала, разверзлась земля,
Трещин по ней заструилась змея.
Ввысь устремился пришедший на зов,
Древний и страшный неведомый бог.
С телом червя, крепок и мускулист,
Он возвышался, как обелиск!
К небу вздымалась зубастая пасть,
Будто на звёзды хотела напасть.
Так поднималась она средь людей,
Туша покрытая сотней когтей.
И не скрывала уже темнота,
Щупальца те, что змеились у рта.
Вверх вырастало оно выше гор,
Ниже лишь слышался радостный хор.
Но существо благодать не несло,
Мигом культистов оно сожрало.
Поочерёдно их рот тот хватал,
Жадно жевал и в себя поглощал.
В оцепененье глядели мы все,
Как изгибался его тела серп.
Вскоре же это неведомо зло,
С шумом обратно под землю ушло.
Мы же стремились свой разум собрать,
Глядя, в земле, как зияет дыра.
К краю проклятому я подошёл,
Чтоб убедиться, что зверь тот ушёл.
Глянул я в бездну, она – на меня,
Тайной своею порочно маня.
И откровение жути познал,
Волосы, что поседели, срывал.
Выдавить прочь захотелось глаза,
То, что увидел – поведать нельзя!
Дикие чудища в прочной коре,
В этой большой обитали норе.
Бога-Червя я средь них увидал,
И вот тогда час безумья настал!
Тварь, оказалось, всего лишь была…
Пальцем одним на руке существа!
СонИлья Вьюков
Мне приснилось как я,
тяжело задыхаясь,
в море плыл среди льдов,
к Ми-Го приближаясь.
Они спасли меня,
с собой унеся.
Проснулся я,
в сердце страх храня.
Вокруг ночь, тишина.
Один я не сплю.
Ну и где же был я?
Вопрос задаю.
Сон уже не вернуть,
смотрю на луну.
Там вижу жуть,
идёт разум ко дну.
Призраки в небе.
Медузы в ночи.
Глаза в темноте.
Кричи не кричи.
В безумие я окунулся.
Где сон? А где явь?
Я ведь вроде проснулся.
Или сплю опять?
Похороненный у моряВлад Волков
Похороненный у моря,
Спит и слышит шум прибоя.
Гибель белых стад фрегатов,
Разбивающихся волн.
Средь останков неолита,
Дремлет он, в песке зарытый,
И костьми скрепит сердито,
Гневом собственным пронзён.
Ночи тихо дни сменяют,
И созвездия сверкают,
Ждут парад небесных таинств,
Чтобы всё преобразить.
Под прибойный шум девятый,
Вспыхнет ненависть заклятьем,
Под плащом у тьмы крылатой,
Сможет нечто пробудить.
Всё накатывают волны,
Грандиозны, монотонны!
И стучат в песчаны двери,
Прямиком с глубин морских.
Вздрогнут каменные друзы,
Тянут щупальца медузы.
Оплетённые останки,
Поселений вековых.
Там, где дремлет Атлантида,
Где причудливы криптиды,
Сны Лавкрафта охраняя,
В непроглядной тишине,
Стерегут секреты древних,
Чьей боятся воли гневной.
Предаются анафеме,
И скрываются вовне.
Треск бурлящий пронесётся,
И, кто спал, тот вмиг проснётся.
Под сиянье алых молний,
В бездне сумрачных глубин
Пробуждаются вулканы,
Сотрясутся истуканы,
Посейдоновых колоний
Захороненных равнин.
И восстанет под зарницы,
Чьи глаза склевали птицы,
С адом ярости в глазницах,
Издавая дикий вой.
Пальцами песок сгребая,
Путь для плоти разрывая,
Тленный труп свой поднимая,
Из могилы вековой.
С оголёнными костями,
Он, опутанный плетями,
След обидчиков разыщет,
В лунных ледяных лучах.
И они познают, верьте,
Вещи, что ужасней смерти,
Когда ночью к ним нагрянет
Первобытный древний страх.
Средь осколков старых мифов,
Клёкот тварей среди рифов,
Отголоском, эхом, стоном
Его будет направлять.
И пока пылает ярость,
Не подкосит его старость,
Не возьмёт его усталость,
Ведь удел его – страдать.
РитуалИлья Вьюков
Идёт кровавый ритуал,
луна багрянцем залита,
На жертву красный свет упал,
кинжалом грудь рассечена.
В златую чашу льётся кровь,
её возносят к небесам,
молитву жрец читает вновь,
взывает к Древним он богам.
Земля трясётся, стонет море,
и в воду падает скала.
Призвали вы из Р’льеха горе,
не понимая силу зла.
Краснеет небо, гром грохочет,
хватают щупальца жрецов.
Ктулху в мир явиться хочет,
ведь с бога сняли покров снов.
Сошли с ума тотчас сектанты,
друг друга режут и поют.
Армагеддона бьют куранты,
Ктулху всласть пирует тут.
Инсмутский бар «Древние Боги»Илья Вьюков
(под редакцией Александра Лещенко)
Я был в этом городишке проездом. Инсмут, так он, кажется, назывался. Ходили о нём разные неприятные слухи, но мне было плевать. Что угодно, лишь бы не спать в автомобиле, вся спина затекает.
Остановился в местной гостинице на ночь, хуже клоповника в жизни не видел. Но вечер только начался. После того, как расплатился за комнату, у меня завалялась пара лишних монет, как раз хватало, чтобы промочить горло. Парень, стоящий за стойкой, мордой смахивающий на рыбу, посоветовал бар «Древние Боги».
– Там любой может за скромную плату выпить горячительного и расслабиться после тяжёлого трудового дня, – проквакал он.
«А, нет, судя по речи, ты всё-таки больше похож на лягушку, чем на рыбу», – подумал я, но вслух сказал. – Спасибо.
– Бар недалеко отсюда, прямо за углом.
Гибрид рыбы и лягушки не соврал, я быстро нашёл искомое заведение. Над дверью красовалась башка какой-то уродливой твари, вся морда в щупальцах. Ну где вы такое видели?
Внутри оказалось не лучше, чем снаружи. Я мельком глянул на остальных посетителей. Они были крупного телосложения с вытянутыми и толстыми головами, от них исходил гнилой запах рыбы. А их глаза! От них мне больше всего стало не по себе. Безумие – вот, что в них светилось. Но я всё-таки пришёл за тем, чтобы расслабиться, а не критиковать вид местных жителей.
Направился к стойке. Бармен резко контрастировал с посетителями. Выглядел опрятно, в белой рубашке с галстуком-бабочкой, худощавый, с холодным взглядом.
– Чего изволите, сэр? – спросил он меня спокойным голосом.
– А что у вас есть?
Он принялся перечислять какие-то странные названия, проскользнуло даже такое – начиналось на «Р», а кончалось на «Х», но больше всего я запомнил, точнее, понял название сорта одного пива. «Дагоновское». Об остальные язык можно было сломать.
– Мне «Дагоновского», пожалуйста.
Бармен вытащил из-под стола бутылку, на которой были изображены странных символы, золотые орнаменты и люди с головами хищных рыб. Он налил полный стакан, протянул его мне.
– Ваше пиво, сэр.
– Спасибо.
Я отпил совсем немного, и тут мир вокруг меня стал меняться.
Тот, кто заказывал «Шогготское Особенное», начал неожиданно растекаться, превращаясь в чёрную жижу с множеством глаз. Тихонько, под нос, он издавал странные звуки.
– Текели-ли! Текели-ли!
Он протягивал свою кружку за добавкой, улыбка расплывалась на лице, вернее, на том, что было когда-то лицом.
Я сделал пару больших глотков, надеясь, что всё это мне мерещится от усталости, и «Дагоновское» приведёт меня в чувство. Как бы не так! Стало только хуже.
Я увидел высокого мужчину, хлебавшего из стакана фиолетовую жидкость, которая постоянно пульсировала. За считанные секунды, его шея сильно вытянулась, он отрастил себе ещё две руки и одну голову.
Ещё глоток «Дагоновского», и я заметил парня в противогазе с лопатой. Он снял противогаз и заказал две стопки «Чистого Безумия». Зачем? Я не понял. Его взгляд и так был достаточно безумным. Но хуже взгляда оказалась тень парня – крылатое существо со щупальцами на голове. Мне показалось, что тень и её хозяин как будто перешептывались друг с другом. Взяв стаканы, он, или лучше сказать они, ушли в дальний угол.
Я почти допил пиво. Оглянулся по сторонам, и меня чуть не вывернуло от мерзкого вида остальных посетителей, настолько они были отвратительны. Вместо поношенной одежды – лохмотья, вместо человеческих голов – рыбьи. Они что-то мычали, разговаривая на непонятном языке. У многих посетителей в стопках, в стаканах и в кружках плескалась какая-то морская живность: то ли мелкие рыбёшки, то ли осьминожки, то ли совсем уж что-то богохульного вида.
Но самым ужасным оказался человек в жёлтом балахоне. Взглянешь на такого и сразу подумаешь – колдун. Хотя по горделивой осанке можно было принять его и за короля. Он заказал «Неописуемый Напиток».