Он возвращается за считаные минуты до появления карлика и начинает рассказывать: «…подошел я к высокой горе, покрытой густым лесом, где живут одни только лисы да зайцы…»[56]
Дальше он говорит, что видел, как карлик скакал через костер и напевал песенку, в которой упоминал свое имя, Румпельштильцхен. Но важно не это, а упоминание лис и зайцев. Оно выдает гонца с потрохами. Он охотник. Все сходится. Кого еще посылать на разведку в леса?
Поэтому я делаю пару звонков и отправляюсь в Пенсильванию. Нахожу на окраине Уилкс-Барре трейлерный парк, где живет некая Мона Сплевецки.
А дальше были песни и пляски до утра. По четвергам в «Ранчо Тандер» вечера польки, и я напоил Мону так, что она не только пустилась в пляс, но и разболтала мне все о своем сыне Марвине.
Для людей вроде Ринальдо самым важным творением являются они сами. Был бы на его месте кто-то другой, и я бы посокрушался над печальной историей несчастного мальчика, решившего навсегда стереть свое прошлое. Но мистера Бопре я жалеть не стал.
В отличие от Румпельштильцхена, Ринальдо не застрял в полу, когда Нора Классон произнесла имя Марвин Сплевецки, – он просто взбесился. Но это имя имело над ним такую власть, что в конце концов он умолял Нору сохранить его в тайне в обмен на ее карьеру.
Сегодня в «Печенье судьбы» присутствует и одна из героинь моего второго дела. Вон та суровая дама, ожидающая появления Виктора Спарджера – продюсер «Рафаэля!» Эдит Кранн. Рядом с ней ее четвертый муж, итальянский промышленник. Лицо Эдит поистине удивительно – трагично, несмотря на отсутствие морщин, исполнено страдания, но в то же время холодно, безумно и одновременно сдержанно.
Финансирование фильма было для Эдит Кранн удачной инвестицией. Она одной из первых приобрела работы Луи, не понимая даже, что в них хорошего. Ей посоветовал это сделать Ринальдо и, разумеется, взял со сделки неплохую комиссию. В фильме Ринальдо и Виктор превратили Эдит в музу Луи Рафаэля. Изобразили все так, что потеря дочери заставила ее сочувствовать бедному юноше, выброшенному на улицу собственной родней.
Когда у Эдит и ее первого мужа Харриса Кранна пропала дочь, я как раз работал у них. Был шофером-телохранителем маленькой Алисии. Мне потребовалось не много времени, чтобы раскусить миссис Кранн.
Все в ее окружении знали, что она – то ли злая королева, то ли гадкая мачеха. Вопрос был в другом: из какой сказки? «Золушка»? «Гензель и Гретель»? Я неоднократно слышал, как работавшие у нее горничные и бармены обсуждали это на полном серьезе.
Нас познакомили с Алисией, когда той было семь лет. Тогда ее фотография мелькала во всех газетах. Алисия была на премьерах всех бродвейских постановок. Посещала балы в Метрополитен-музее. Все маленькие девочки любят наряжаться. Все дети любят, когда их водят на публичные мероприятия, и им не приходится рано ложиться спать. Любят чувствовать себя немного взрослыми. Но у большинства детей при этом нормальное детство. Отнять у ребенка детство – все равно что вырвать ему легкие и печень. Это равносильно смерти.
Однажды я подслушал, как миссис Кранн рассказывала о дочери репортеру: «Мы вместе решаем, что ей надевать. Я никогда ее не заставляю. Учитываю ее пожелания». Сама девочка молчала, просто разглядывала себя в зеркало и пудрилась, слегка прикасаясь пуховкой к лицу, будто речь вообще шла не о ней.
Будучи охотником, я наблюдал за зверями. Как и в сказках, они никогда не лгали, в отличие от людей. У девочки был спрингер-спаниель по кличке Мистер Джимбо, белый с бурыми пятнами. Кличку придумала Алисия, когда ей было три. Стоило Эдит хотя бы прикоснуться к аккуратным кудрям дочери, как пес напрягался. Я понимал, что он таким образом говорит: «Мне стыдно выполнять свои обязанности».
В другой раз миссис Кранн сказала кому-то: «Я общаюсь с Алисией так, как никто никогда не общался со мной. Это удивительно. По утрам я захожу к ней в комнату и обсуждаю распорядок ее дня».
Еще у Алисии была персидская кошка Королева Милли. При появлении Эдит она соскакивала с коленей Алисии и живо смывалась из комнаты. Я понимал: даже кошка не выносит этой болтовни.
А вот попугай вполне умел говорить.
«Здравствуй, красавица!» – говорил он Эдит Кранн.
Та улыбалась своей самой пугающей улыбкой и спрашивала: «Кто на свете всех милее?»
«Ты! – отвечал попугай. – Ты, госпожа!»
Потом попугай летел в соседнюю комнату, садился на плечо Алисии и повторял: «Здравствуй, красавица!»
«Краше…» – начал как-то раз попугай, но тут на пороге появилась Эдит, и он умолк.
Лицо миссис Кранн напоминало маску, но глаза полыхали гневом.
К окончательным выводам я пришел после еще двух событий. Во-первых, увидел, как Алисия прыгает. Все семилетние дети любят прыгать, вот только она делала это в туфлях на шпильке и упала. Во-вторых, я увидел ее фотографию в кожаном платье. Ее пытались изобразить в светском и утонченном образе. Замысел был в том, чтобы она выглядела милой. Но ее взгляд под накладными ресницами был потерянным и отчаявшимся.
В сказках кругом сплошные принцы и принцессы, а злые дела творят мачехи. В реальности нет никаких принцесс, а жизнь детям портят их же собственные родители. Отдельные эпизоды сказок остаются эпизодами; они перемешиваются и выстраиваются в сюжет у тебя на глазах.
Эдит Кранн усердно отнимала у дочери самое ценное сокровище – детство. Зная родителей Эдит, я понимал, что и у нее самой детства не было. Они были парой неспособных на любовь снобов. Я даже немного жалел Эдит. Алисия тоже терпеть не могла своих бабушку с дедушкой. Когда я возил ее, она садилась рядом со мной на переднее сиденье, и мы постоянно болтали. Но если нам предстояло ехать к бабушке с дедушкой, Алисия молчала. А они ей даже не улыбались.
Семья со стороны отца была совсем другой. С каждым поколением семейство Харриса Кранна становилось больше и тупее. Харрис был шести футов ростом и играл за университетскую команду по футболу. Вечно недовольный зануда. Если он и понимал, что происходит с его ребенком, то виду не показывал.
Его отец и мать были еще на полголовы выше и любили ходить в музеи и в оперу. Они организовали благотворительный фонд и владели огромным кооперативным домом на Риверсайд-драйв – несколько этажей, бесчисленные комнаты. Помпезно – не то слово. Но при виде внучки у них буквально загорались глаза.
Как-то раз я отвез Алисию к ним, но их не оказалось дома. Алисия с улыбкой (что случалось чрезвычайно редко) поманила меня за собой, словно хотела рассказать или показать какой-то секрет. Мы поднялись по лестнице и оказались в отдельной квартире, встроенной внутри большого помещения. Так я встретился с ее прадедушкой и прабабушкой.
Теодор и Хедди Краннеки были древними и крошечными. Именно они давным-давно сколотили семейное состояние. Каждый год они проводили некоторое время на родине – поддерживали местное движение за независимость. В этот день они принимали гостей – таких же маленьких стариков, умными глазами глядевших на нас из-за стекол очков. Когда девочка бросилась к ним, клацая по полу шпильками, они смерили взглядом ее кожаное платье и взглянули на меня. И они, и я понимали, что нужно делать.
Таким образом, у нас уже была злая мачеха и волшебные гномы. И охотник, разумеется. Он же псарь. Большего в сказке не говорится. Как я понимаю, он служит королю. Однажды его просят увести девочку в лес, убить ее и в доказательство принести назад ее печень и легкие.
Приказ отдает жена короля. Но при одном взгляде на прелестную девочку псарь понимает, что неспособен ее убить. Полагая, что девочка все равно будет растерзана дикими зверями, охотник отпускает ее и приносит во дворец легкие и печень молодого оленя. Королева приказывает повару отварить их и съедает.
Стоит сказать, что кулинарные предпочтения Эдит Кранн все же были куда более утонченными.
Наступил день, когда я должен был отвезти Алисию в отель «Пьер». Там нас должны были встретить родители Эдит и забрать девочку с собой на каникулы. Алисия совершенно не хотела никуда с ними ехать.
Несмотря на все то, что с ней вытворяла мать, Алисия обладала присущей всем детям прелестью, которую еще не успела исказить и извратить суровая реальность. Когда мы ездили в машине вдвоем, мы пели песни. Всякое старье, которое я теперь пою своим детям. Singin’ in the Rain во время дождя, With a Little Help from My Friends[57], когда кто-то из нас грустил. А иногда я рассказывал ей сказки.
В этот день я решил рассказать ей сказку про Белоснежку. Конечно, Алисия уже слышала ее раньше, но я выбрал ее по той же причине, по которой сейчас рассказываю вам: чтобы окончательно определиться с причинами и последствиями ситуации, в которой мы все оказались.
Алисия все поняла. Когда я дошел до той части, где охотник уводил Белоснежку в лес, она разревелась. Мы подъехали к «Пьеру» и я увидел напротив отеля грузовик. Все в точности как мне сказали. Как и было условлено, я припарковался чуть ниже по улице. Девочка вышла на тротуар, а я полез в багажник за ее сумками. Думаю, в молодости Тед и Хедди Краннеки еще не так давали всем прикурить. День был пасмурным, но стоило мне отвернуться, как я увидел мелькнувший на зеркале заднего вида солнечный блик. Я взглянул назад, но как по волшебству, Алисии рядом уже не было.
В следующие две недели в Нью-Йорке только и говорили, что об этом происшествии. Журналисты донимали меня интервью. Никто не мог понять, сообщник я или просто идиот. Я этого ожидал. Фотография Алисии мелькала во всех газетах и на телевидении. Повсюду развесили плакаты. Вот только Эдит Кранн не смогла удержаться и выбрала фотографию дочери в сомнительном обтягивающим платье и с мученическим выражением лица.
Люди начали подозревать, что жизнь маленькой Алисии была вовсе не сахар. Тем летом прошли довольно противоречивые выборы мэра, Бруклин потрясло жестокое убийство на расовой почве, «Нью-Йорк Метс» возродились из пепла и сражались за титул главной бейсбольной лиги, а некий Луи Рафаэль ворвался на художественную сцену и поразил всех своим искусством. Ходили слухи, что Алисию видели то там, то тут, но у следствия не было никаких зацепок. В конце концов шумиха затихла.