Она спустилась в метро, что делала крайне редко, предпочитая ходить пешком. Всему виной была внезапная метель, загнавшая ее в подземку вместе с доброй половиной жителей города.
Мэйв сошла на второй остановке, даже не зная, на какой улице. Ее пульс зашкаливал, перед глазами стоял серый туман, и она почти ничего не видела. Если бы она не выбралась из толпы, то наверняка потеряла бы сознание.
Ее альбом, вместе со свежими зарисовками, остался в вагоне поезда, следовавшего в Аптаун. Она не могла вспомнить другого места, где могла его забыть – только в поезде. Мэйв была уверена, что, уходя, положила его в сумку. Теперь его там не было.
Вернувшись домой, Мэйв сорок пять минут проговорила по телефону с сотрудником бюро находок метрополитена, но результата это не принесло. Шансы на возвращение альбома были мизерными.
Чтобы поднять себе настроение, Мэйв приготовила горячий шоколад, но молоко, несмотря на вполне нормальный запах, оказалось испорченным, и ей стало совсем плохо.
Пол ванной холодил щеку. Усталая, испытывающая приступы тошноты Мэйв свернулась клубочком, расплакалась, и так и уснула. Во сне она увидела птицу – и другие, куда более странные вещи.
По лавандовому небу чернильными пятнами были разбросаны облака.
Мимо растущего месяца проплыла голова.
Суини с удивлением присмотрелся и поерзал на ветке.
Другая голова описала в небе дугу, лениво поднявшись и опустившись.
Суини осмотрелся. Он не мог понять, откуда взлетают головы, и не слышал никаких посторонних звуков.
Тут же в небо стремительно взмыли еще три головы, и Суини решил, что окончательно спятил. Если бы он был в облике человека, то непременно откинул бы голову и взвыл.
Все пять голов выскочили прямо перед ним, словно поплавки на воде.
Они были одинаковыми – самыми странными близнецами в мире. Выглядели они, как показалось Суини, довольными и веселыми. По крайней мере, куда довольнее, чем был бы он сам, если бы его голову отделили от тела. Все головы были аккуратно отрублены. Нет, не отрублены – они выглядели так, будто никогда и не были соединены с телами. Гладко выбритые, ясноглазые, они улыбались Суини. Никаких выступающих вен или костей, никаких ошметков кожи. И ни следа крови.
То, что головы левитировали, по мнению Суини было не более удивительным, чем то, что они не кровоточили, но именно отсутствие крови он никак не мог объяснить.
– Рады.
– Приветствовать.
– Тебя.
– Друг.
– Суини, – сказали головы.
– Э, привет, – ответил Суини.
– Дивная.
– Ночка.
– Не.
– Так.
– Ли? – на каждом лице были написана благожелательность.
– Вне всякого сомнения, – согласился Суини.
– Нам.
– Нужно.
– Кое-что.
– Тебе.
– Сказать.
Головы и так с ним говорили, поэтому Суини просто кивнул.
– Неужели.
– Ты.
– Нас.
– Не.
– Помнишь? – головы окружили Суини.
Суини призадумался, пытаясь представить, как бы они выглядели с телами. В головах не было ничего знакомого, а их вдвойне странный вид только мешал.
– Простите, джентльмены, но нет.
– Мы.
– И.
– Сами.
– Многое.
– Забываем.
– Или.
– Мы.
– Действительно.
– Не.
– Встречались, – головы снова выстроились в ряд. Последняя из них задела соседнюю, и та закачалась.
– Вы видите будущее? – это объяснение показалось Суини наиболее логичным, хотя во всей ситуации и не было ничего логичного.
– Да.
– И.
– Нет.
– Лишь.
– Иногда.
Суини оценил честность ответа наравне с его подробностью.
– Теперь.
– Слушай.
– Суини.
– Слушай.
– Внимательно.
– Никто.
– Сам.
– Не.
– Выбирает.
– Подвиг.
– Это.
– Подвиг.
– Выбирает.
– Своего.
– Героя.
– В конце.
– Каждого.
– Героя.
– Ждет.
– Смерть.
– Такова жизнь, – заметил Суини.
– Делай.
– Свой.
– Выбор.
– С умом.
– Суини.
Головы улыбнулись так широко, что Суини показалось, будто они сейчас проглотят сами себя. Они расхохотались и от смеха закружились в вихре. Они кружились все быстрее, и в конце концов превратились в размытое хохочущее пятно и исчезли.
Суини задумчиво наблюдал за пустым небом до самого рассвета.
Мэйв проснулась. Голова и шея затекли после сна на плиточном полу, а во рту стоял такой привкус, будто она целиком вылизала ту станцию метро, на которой была утром.
Ее ноги чувствовали себя непригодными для ходьбы макаронинами, но Мэйв все же доковыляла до кухни и вылила молоко в раковину. От этого символического жеста лучше ей не стало – разве что морально. Чтобы прийти в себя после отравления и безумного сна, понадобится больше времени, но вид утекающего в сток молока, безусловно, поднял ей настроение.
Летающие по Центральному парку головы, ведущие беседу с птицей, способной превращаться в человека, напомнили ей сцены из фильмов Джима Хенсона[60], только без качественного музыкального сопровождения.
С одной стороны, увлечься работой настолько, чтобы видеть о ней сны, было хорошо. С другой – все хорошо в меру. Рисовать отсеченные от тел головы Мэйв уж точно не собиралась.
Она нарисовала башню на фоне манхэттенских высоток. Древнюю, зловещую башню колдуна, со спиральными лестницами и шпилями, выстроенную при помощи заклинаний и не подчиняющуюся законам физики.
В небе она нарисовала жар-птиц, огненными всполохами кружащих среди облаков.
Пришел рассвет, не принеся ни перерождения, ни облегчения. Суини по-прежнему был покрыт перьями. Он повернулся к восходящему солнцу, на фоне которого вдруг возникла удивительная, словно нарисованная на небосводе башня.
Каждому уважающему себя волшебнику нужна башня, даже если он живет в Нью-Йорке двадцать первого века. Башня – обязательный атрибут, ведь магия живет по более жестким законам, чем что бы то ни было. Магия соткана из слов, воли и веры – иначе нельзя. Без обязательных атрибутов любые чары развеются и канут в небытие.
Суини раскрыл клюв и ринулся в многообещающую высь.
Башни волшебников всегда находятся под мощной защитой, а наибольшим могуществом обладают волшебные слова силы. Слова, произнесенные волшебником при сотворении заклинаний, сами по себе пронизаны магией, и их отзвуки повторяют заклинания до тех пор, пока не угаснет звук.
Слова не просто повисают в воздухе – сила притягивается к силе, и старые заклинания тянутся друг к другу, словно давние любовники. Связь между ними уже не столь прочна, они уже не искрят и не сверкают, как в секунду произнесения, но стереть их полностью невозможно. Они собираются вместе, и в этих союзах рождается новая магия.
Ронан был волшебником уже много столетий, а то и тысячелетий – гораздо дольше, чем Суини был птицей. Он покинул Ирландию на корабле, который нельзя было назвать иначе как старой калошей, в окружении множества голодных, босых соотечественников. Узы проклятия потянули Суини за ним.
Спустя много лет после прибытия в Америку, магия оплела башню Ронана, словно сказочный терновник, и обеспечила ему защиту от вторжений, покой и одиночество. Башня была средоточием силы и, будто песня сирены, манила Суини, потерянного в своих поисках.
Суини трижды облетел башню, затем еще трижды, и еще, желая расплести магические путы. Но проклятие, как обычно, никуда не делось.
– Сколько у тебя готовых картин?
– Пять.
– Сможешь написать еще пять, а лучше семь?
– Зачем?
– В «Заливных лугах» согласны выставить твои работы, но мне кажется, что они слишком хороши, чтобы выставлять их среди других полотен. Было бы здорово, если бы у тебя хватило картин на персональную экспозицию.
– Когда нужно будет их закончить?
Услышав ответ Брайана, Мэйв поморщилась и с грустью вспомнила потерянный альбом с многочисленными зарисовками. Тем не менее она ответила:
– Место хорошее. Я успею.
– Отлично. Перешлю тебе их контактные данные.
– Так вот как выглядит этот твой голый птицемужик? – Эмилия разглядывала первую картину в серии, на которой был изображен превращающийся в птицу человек. – Неудивительно, что ты видишь его на каждом шагу. Он красавчик!
– Обычно он появляется в облике птицы.
– Какая разница, он все равно хорош! А эта часть тела у него действительно такого размера?
Мэйв фыркнула.
– Ладно, как увижу его в следующий раз, передам твой номер телефона.
Эмилия рассмеялась, но при этом подозрительно покосилась на Мэйв.
– А остальных существ с картин ты тоже видишь?
Эмилия перешла к самому свежему полотну, изображавшему василиска среди стендов на «Неделе моды» в Брайант-парке и обратившихся под его взглядом в камень моделей.
– Если бы я на самом деле встретилась с птицей, способной взглядом превращать людей в камень, мы бы с тобой сейчас не обсуждали привлекательность птицечеловека и не жрали эфиопскую еду, – Мэйв взглянула на Эмилию. – А, понятно, ты не всерьез. Просто проверяешь, не спятила ли я окончательно.
– Не думаю, что ты спятила. Просто перед выставками ты всегда забываешься. А этот твой рассказ о птице, превратившейся в голого парня…
– Да, согласна, звучит странно. Но не волнуйся, я не собираюсь открывать в Нью-Йорке филиал Клуба наблюдателей за фениксами.
– Звучит как что-то из «Гарри Поттера». Ты случайно волшебников в городе не встречала? Не считая тех, что любят размахивать в метро своими «волшебными палочками»? – Эмилия состроила кислую мину.
– А ты еще удивляешься, почему я редко выхожу из дома.
– Значит, никаких волшебников?
– Никаких.
В Нью-Йорке были волшебники. Буквально повсюду. Боевые маги меняли историю за игрой в быстрые шахматы. Хрономанты крали секунды у поездов метро. А онейроманты, которых в городе было великое множество, воплощали сны в реальность.