Даже волшебник, наложивший проклятие на Суини, в ходе сотворения заклинаний, наложения чар и превращения одних предметов в другие по их собственной воле или вопреки ей, следил за городским транспортом.
Несмотря на то, что Ронан все время был здесь, поблизости, Суини не собирался просить его снять проклятие. Лишь в самом крайнем случае волшебники соглашались развеять собственные чары. Магия, которую они практиковали, всегда противоречила энтропии. Она была способна не только восстановить порядок из хаоса, но и искажать естественные законы природы. Так, назло физике, человека можно было превратить в птицу и наоборот.
Может показаться, что для превращения нужно всего лишь произнести заклинание и сотворить непонятные пассы руками, но это не так; магия требует усилий и воли. Когда же заклинание наложено, его нелегко обратить. Но волшебники отказываются снимать проклятия не потому, что это невозможно.
Просто для этого требуется куда более сильная магия, чем та, что подвластна им.
В квартире Мэйв повсюду были птицы. На стенах были развешены коллажи из наклеенных одна поверх другой фотографий – бесконечные, напоминающие творения Эшера спирали и каскады крыльев невиданных птиц, что никогда не летали вместе.
Подаренная Брайаном скульптура разбавляла собой коллекцию подвижных птичьих скелетов, чьи тонкие хрупкие кости изображали всевозможные стадии полета.
Кости самой Мэйв болели так, будто и у нее резались крылья.
Холст перед ней был огромен, шести футов в высоту и в полтора раза шире. Таких масштабных картин Мэйв прежде не писала. На картине стая скворцов летела в грозовом небе.
Среди скворцов были и другие крылатые существа. Мстительные, призванные грозой и призывающие грозу. Эринии.
Милостивые.
Разрушительные, будто молнии, они терзали нью-йоркский пейзаж.
Кисти рук Мэйв скрючило спазмами, но она с горящими глазами продолжала наносить все новые яркие мазки на холст.
Как ей самой казалось, она заканчивала картину в приступе безумия. Она никогда не писала ничего подобного, но мышечная память диктовала ей, куда добавлять штрихи. Покалывание в голове подсказывало, что она все делает верно, точно. Адреналин в ее теле бушевал, и Мэйв не могла ни есть, ни спать, ни даже сесть, пока не закончила работу.
Безумие? Пожалуй. Окрыленное, триумфальное безумие.
В нью-йоркском небе творились странные вещи. Суини привык к необъяснимым небесным феноменам, и не считал себя единственным существом, способным обращаться в птицу.
Но теперь в Центральном парке поселилась стая жар-птиц, а целая туча жаворонков щебетала по-китайски на колокольне собора святого Патрика.
Однажды ему показалось, что он увидел феникса, но мог спутать его с чересчур ярким закатным солнцем.
Волшебство творилось там, куда его не звали, и все оно было пернатым.
Возникло оно отнюдь не само по себе.
Суини перелистал альбом – не потерянный, как считалось, в поезде, а аккуратно украденный из сумки. Ему просто хотелось знать, как она его видит.
Оказалось, что ни на одном наброске его нет.
Однако страницы альбома были полны магии. Она таились в штрихах, тенях, линиях. Суини не знал, было ли это волшебством в привычном понимании, но чувствовал в рисунках силу – быть может, достаточную, чтобы снять проклятие.
– Значит, мне тебя не переубедить? По-прежнему не хочешь прийти на открытие? – спросил Брайан. – Мэйв, посетителям наверняка хотелось бы обсудить с тобой твои работы, и не смей говорить, что твое искусство «говорит само за себя».
– Ты сам напросился.
– Мэйв.
– Если меня там не будет, шансы на продажу только возрастут.
– С чего ты взяла?
«Потому что, если я приду, то весь вечер проведу в туалете, где меня будет рвать от нервного напряжения», – подумала она.
– Если я не приду, то всем покажусь загадочной. Или даже уникальной. Прояви красноречие, говори им то, что они желают услышать, не беспокоясь о том, что я могу появиться, с головы до ног измазанная краской.
– Я ни разу не видел тебя измазанной с головы до ног. Да если и так – почти все художники рассеянны и эксцентричны. В этом твоя прелесть.
– Ты сам сказал, что мне нельзя быть рассеянной и эксцентричной, помнишь? Не в этой галерее, не тогда, когда за мои работы назначена такая цена.
– Наверное. Как бы то ни было, Мэйв, это твой вечер. Если хочешь прийти – приходи хоть в краске, хоть в чем.
– Брайан, поверь мне, я не хочу.
Хорошенько постаравшись, Суини мог предотвратить трансформацию из человека в птицу. Обычно он этим не занимался – рано или поздно превращение все равно случится, и за столько лет Суини уже свыкся со своими крыльями.
Но в этот раз ему хотелось увидеть картины. Всех тех птиц, которых Мэйв мазками своей кисти поселила в нью-йоркском небе.
Кроме того, он хотел предстать перед ней в облике и одежде обычного человека.
Но больше всего ему хотелось узнать, наполняла ли картины та же магия, что и страницы альбома. Узнать, сможет ли она нарисовать его свободным. Если его просьба исполнится, он перестанет быть обреченным на вечное одиночество существом в чужой шкуре, чье единственное утешение – одинокий полет. Он вновь станет человеком.
Сложность была в одном: пока Суини усилием воли удерживал себя от превращения, в его сознание все глубже проникало безумие. Чем дольше он боролся, чем больше стремился оставаться человеком, тем меньше человеческого оставалось в его мыслях.
Суини надел куртку, проверил, одинаковые ли на ней пуговицы, застегнута ли молния и не перепутаны ли ботинки. Затем он поймал такси и с надеждой на счастливый исход отправился на выставку.
В день открытия Мэйв не пришла в галерею. Она заглянула туда заранее, чтобы проверить, как висят картины, убедиться, что не случилось непредвиденных изменений, и лишний раз сказать Брайану, что вечером ждать ее не стоит.
– Поступай как знаешь, но если не хочешь меня расстраивать, хотя бы надень платье и пригласи домой подругу на бокал шампанского.
– Для тебя – все что угодно, – солгала Мэйв, широко улыбаясь и обнимая Брайана.
В момент открытия выставки Мэйв сидела за столом в дырявой футболке и поглощала паровые булочки. Бокал дорогого шампанского, присланного Брайаном, она все же выпила. Пришло сообщение от Эмилии из галереи: «Твои картины – просто супер! Горжусь тобой!». Что может быть лучше, чем разделить радость с подругой, пусть это и не совсем то, что предлагал Брайан?
Сейчас ей было странно даже думать о том, что эта выставка, которая по мнению Брайана могла стать поворотной в ее карьере, началась с видения о превратившейся в человека птице. Если Мэйв когда-нибудь спросят о том, где она черпала вдохновение, рассказывать об этом она уж точно не станет.
Она уже давно не видела птицу – и, к своей радости, голого мужчину тоже. Некоторые странности этого города лучше и не пытаться обосновать. Чем больше знаешь, тем меньше волшебства остается вокруг, а Мэйв хотелось видеть больше волшебства в своей жизни. Оно компенсировало все неудобства и разочарования повседневной жизни.
Освещение было слишком ярким, людей – слишком много. Прикусив щеки изнутри, Суини вошел в галерею, словно шагая по стеклу.
Картины. Он решил, что они показались бы ему красивыми, если бы у него получилось спокойно стоять и внимательно их рассмотреть. Но он ходил кругами по галерее, и видел на месте полотен лишь размытые пятна. Ему было невыносимо жарко, тесно в собственной коже, и его сердце трепыхалось, как у птицы.
Суини сжал кулаки, впившись ногтями в ладони, и отдышался.
Так-то лучше.
Теперь он чувствовал себя практически нормальным человеком.
Он медленно обошел зал, тратя достаточно времени, чтобы рассмотреть каждую картину.
Перья под кожей зудели и рвались на поверхность.
Наконец он увидел себя.
В центре полотна, с рвущимися из-под кожи перьями, но с видом не безумным, а возвышенным.
У Суини вырвался громкий вздох.
– Впечатляющая работа, не правда ли?
Суини обернулся на подошедшего к нему человека, который, судя по всему, не догадался, что стоящий перед ним мужчина – тот же самый, что изображен на картине.
– Вы знакомы с творчеством Мэйв? Мэйв Коллинз, художницы? – спросил Брайан.
– О, совсем немного. Узнал о ней недавно. Она здесь?
– Пока нет, но надеюсь, что позднее появится. Если вас заинтересовала эта картина, то обращайтесь ко мне.
– Если я куплю ее, то смогу встретиться с Мэйв?
– Ваш вопрос понятен, но, как правило, при продаже картин мы такие вопросы не обсуждаем.
Тут Брайан отступил и задумчиво окинул Суини взглядом.
– Постойте! Постойте-ка! Это же вы! Вы позировали для этой картины! Невероятно!
Перья под кожей Суини окончательно проснулись.
– В таком случае, вы уже должны быть знакомы с Мэйв? – удивленно произнес Брайан.
– Нет, – Суини прикрыл правой рукой левое запястье, на котором уже появился белый пух. – Но мне необходимо с ней встретиться.
Разжав пальцы, он протянул покрытую перьями руку между собеседником и полотном, на котором был он и одновременно не он.
Брайан вытаращился на перья.
– Я немедленно ей позвоню.
– Брайан, меня не волнует, что у вас там весело, я не приеду.
– Тут твоя модель. Очень хочет с тобой встретиться.
– Что за чушь? Ты что, уже успел всю водку с тоником вылакать? Для этой серии мне никто не позировал.
– А как же парень с перьями? Вон он стоит напротив картины, один в один. Не говоря уже о том, что у него из рук растут перья. Мэйв, какого черта тут творится?
– Что ты сказал? – руки Мэйв покрылись гусиной кожей.
– Что слышала. Приезжай немедленно.
Мэйв взяла такси и попросила водителя высадить ее у служебного входа, где несколько дней назад выгружала картины.
– Брайан, в чем… это ты!
– Я, – произнес Суини и, оперившись, превратился в птицу.
Его одежда упала на землю.