Вестон не отводит туристов на Таймс-сквер или Центральный вокзал, чтобы после ритуала прощания скрыться в толпе. Он оставляет их в «Уолдорфе», где они стоят перед лифтами, разинув рты, ожидая, пока портье проводит их в номера.
Вконец измотанный и напуганный столь близким контактом с людьми, Вестон сбегает. Вернувшись домой, он первым делом удаляет отовсюду свою рекламу и разбивает рабочий телефон, а затем делает то, что обычно делают в фильмах убийцы и жертвы насилия: долго моется под горячим душем, стараясь смыть с себя все следы пережитых событий. Чтобы окончательно прийти в себя и вновь выйти на улицу, ему понадобится несколько дней. Вестон успокаивает нервы, пересчитывая предметы искусства в своем тайном хранилище, заливает горе многочисленными чашками кофе, читает утренние газеты в солнечной библиотеке и утешается привычными повседневными ритуалами. Он ежедневно любуется принадлежавшей еще отцу акварелью Уильяма Тернера, гладит мраморный бок скульптуры Бранкузи и разглядывает свою любимую бронзовую статуэтку работы Ремингтона.
Когда же спустя несколько дней он выходит из дома, то едва не разворачивается, не успев ступить и шагу. На крыльце его поджидает соблазнительная девица с экскурсии. Тот же свитер, та же растрепанная прическа. От такого вторжения у него едва не останавливается сердце, его передергивает, но девушка, которая так любезно наливала ему чай в русской чайной, приветствует его радостной улыбкой.
– Думала, ты уже никогда не выйдешь.
– Вы не имеете права, вы не имеете права… – начинает Вестон, но ее улыбка настолько приятна, что он меняет тон.
– Что вы здесь делаете?
– Я живу неподалеку, – девушка одаривает его еще более сногсшибательной улыбкой.
Как объяснить красивой девушке, что она не имеет права следить за тобой? Как довести до понимания ньюйоркца, что твое крыльцо – частная собственность? Как убедить ее в том, что его личная жизнь закрыта для посторонних, к которым она, безусловно, относится?
Вестон не знает как.
– Мне пора!
– Куда ты?..
Сразу вспомнив туннель и как будто вновь глотнув тамошнего воздуха, Вестон слишком нервничает, чтобы принести вежливые извинения и посигналить своему водителю, и напрочь забывает все фразы, заученные на случай, если нужно от кого-то отвязаться.
– В Китай! – выпаливает он и бросается наутек.
На углу он оборачивается, желая убедиться, что скрыться удалось, и теряет дар речи.
– Ох!
Бросившаяся за ним со всех ног девушка врезается в него с треском, от которого сердце Вестона буквально выпрыгивает из груди наружу и разбивается. О, этот чуть сколотый зуб, который ему видно, когда девушка улыбается.
– Гм, прямо сейчас в Китай?
Вестон сконфужен.
– Ну, не сию минуту, конечно. Сначала кофе.
Просияв, девушка одергивает рукава свитера.
– Давай! Я заплачу́!
Пока они пьют капучино, Вестон раздумывает, как избавиться от девушки, не нагрубив, но неожиданно приходит к выводу, что влюблен.
Как влюбляется человек вроде Вестона?
Непредвиденно. Быстро. Он не может контролировать это чувство, но все же находит в себе силы расстаться с Уингз Жермен без дрожи в руках и слез в глазах. Ничто не должно указывать, что это их последняя встреча. Он даже обнимает ее отстраненно, пусть и терзается при этом.
– Рад был встретиться, – говорит он. – Мне пора.
– Ничего страшного. Ничто не вечно, – отвечает она, демонстрируя чуть сколотый зуб.
Готовый провалиться под землю, он отвечает сдержанной улыбкой. Это необходимо, если он и дальше хочет жить привычной жизнью, которая далась ему с таким трудом, но прощаться тяжело.
– Ну, пока.
Ее густой голос обволакивает его, словно туман.
– Всего хорошего.
Теперь они друзья – или вроде того – и он верит, что она не пойдет за ним. На часах всего четыре, но Вестон запирает дверь, занавешивает окна и включает сигнализацию.
Эта прекрасная девушка, казалось, читала его мысли. Когда они обменивались историями из жизни, она почувствовала всю боль, скрытую за заученными фразами, которые он говорил каждому. Ее улыбка разбила ему сердце.
– Мне так жаль, – сказала она.
– Не сто́ит, – ответил он. – Ты ни в чем не виновата.
– Нет, – сказала она. – Конечно, нет. Но я знаю, что ты чувствуешь. Я сама прошла через такое.
Он предположил, что она тоже сирота. Такая же, как и он – но она другая. Ее назвали в честь отца, пилота истребителя. Она сказала, что училась на искусствоведа, но не упомянула когда. А ее фраза «у тебя удивительная коллекция» совсем сбила Вестона с толку. Неужели он рассказал ей о скульптуре Александра Колдера или прадедушкином портрете работы Джона Сарджента? А может, о масляном наброске Мане? Он снова и снова прокручивает разговор в голове, но не может его вспомнить.
Ночью, даже несмотря на то, что дом под защитой, а сам он заперся в спальне, Вестон никак не может уснуть. Он несколько раз встает и повторяет обход. Он осматривает освещенные лишь тусклым светом уличных фонарей комнаты, расхаживая из одной в другую в футболке и пижамных штанах, прикасается пальцами к столешницам, гладит мраморный бок скульптуры Бранкузи, убеждаясь, что все его ценности на своих привычных местах.
И днем, и ночью Вестон – властелин своего маленького мира, убежденный в своей безопасности. Пусть сегодня он попал в засаду, устроенную незнакомой оборванкой, пусть он поддался ее желаниям вопреки своим, он все равно держит этот мир в руках.
Тогда почему ему не спится?
Когда он спускается вниз в четвертый раз, то находит ее в гостиной. Сначала он думает, что его куратор под покровом ночи привез новую бронзовую скульптуру Дега. Затем понимает, что это Уингз Жермен, усевшаяся на его фамильном парчовом диване, обхватив руками колени, будто статуя.
– Что? – восклицает он, одновременно радостно, испуганно и сердито. – Что?!
Уингз плывет в его объятия, и все остальное происходит спонтанно, как в невероятно живом сне.
– Вот, мимо проходила.
Они сменяют множество невероятных поз, пока Вестон не вскрикивает от удовольствия и не падает без сил, отпуская ее. Все еще чувствуя ее прикосновения, он мгновенно засыпает.
Когда экономка будит его утром, Уингз рядом нет.
Днем Вестон остается собой; все идет привычным чередом, а вот ночи превращаются в бесконечную пляску образов с участием Уингз Жермен, которая затыкает Вестону рот поцелуями каждый раз, когда он спрашивает, кто она такая, как проникает в его дом и не снится ли ему все то, чем они занимаются. Как он ни умоляет, она ничего не объясняет.
– Живу по соседству, – вновь и вновь отвечает она, и удовольствие от близости успокаивает его.
Вестон не исключает, что девушка может быть просто-напросто порождением его воображения и, как ни удивительно для человека, помешанного на контроле и порядке, решает, что это не так уж плохо.
Пока дни идут своим чередом, пока ничего не меняется, все будет хорошо. Так он думает.
Каждый раз, когда Уингз появляется, она делает совершенно потрясающие вещи, и Вестон даже не всегда понимает, что происходит. Он выжат как лимон – но полностью удовлетворен. Затем Уингз исчезает. Ночи Вестона чудесны; он знает, что к утру Уингз уйдет, и потому не усложняет их отношения ненужными, но столь типичными для любовников ожиданиями. Она всегда уходит. Он просыпается в одиночестве; его встречает лишь привычный утренний кофе, газеты и солнечные зайчики на полированном красном дереве. После безумия ночи Вестон возвращается в дневной мир, который всю жизнь подлаживал под свои предпочтения, и где все неизменно.
В этом он себя убеждает. В это хочет верить. Если бы он непредвзято взглянул на все происходящее, ему пришлось бы немедленно принять меры, но Вестон не хочет, чтобы дурманящие ночные игры кончались.
До сегодняшнего дня. Он в панике пробуждается в четыре утра. Кровь стучит в висках. Его синапсы то ли проходят крэш-тест, то ли бьются стенка на стенку. Он выбирается из постели и в потемках бросается вниз, мечась от одной комнаты к другой, словно громом пораженный осознанием – что-то изменилось.
Не «что-то». Изменилось все.
В поисках он ощупывает столы, рамы картин, творения знаменитых скульпторов. На его счастье, все на месте. Тогда в чем же дело?
Боже, пропали керамические тарелки Пикассо! Настоящие сокровища, которые еще прадед Вестона получил лично от мастера в его студии. Шесть подписанных тарелок за тысячу долларов, плюс неизгладимые воспоминания о знаменитой улыбке великого художника. Вестон в ужасе включает свет. На обоях, где висели тарелки, виднеются лишь бледные круги; пустые подставки глядят на Вестона с укоризной.
Он ничего не говорит Уингз, когда та приходит к нему вечером; лишь обнимает ее и дышит в ее прекрасные волосы, думая, что это не могла быть она. Только не она, только не Уингз. Затем он растворяется в ней, понимая, что это не так.
Не дожидаясь рассвета, она оставляет завороженного и благодарного Вестона дремать в смятой постели. Эти ночи – будто сказка. Одинокий богач-затворник, зацикленный на том, чтобы не допускать в свою жизнь посторонних, принимает шальную девушку несмотря на то, что ему приходится со многим расстаться. Любовь приносит ему страдания, но он полностью удовлетворен. Они проводят время вместе, и Вестон не упоминает ни о пропаже георгианского серебряного сервиза, ни об исчезновении нэцкэ династии Кан[68], ни о канувшей в неизвестность великолепной картине Миро. «Я слишком люблю ее, – повторяет он каждый раз, когда замечает новую пропажу. – Я хочу, чтобы это не кончалось никогда».
Он проводит новую проверку. Все охранные системы работают, сигнализация включена, следов взлома нет. Кажется, будто предметы его коллекции, ценившиеся им больше любой женщины, необъяснимым образом проваливаются сквозь землю.
Вестон убеждает себя, что проживет без них. Он сможет! Ценность вещей условна, а любовь есть любовь.