Туалет был в конце коридора. Тахион пустил струю, но его руки дрожали и он не смог точно прицелиться. Горячая моча ударила в ободок унитаза; от нее пошел пар. Поплескав на лицо холодной ржавой водой, Тахион вытер руки грязным полотенцем.
Оказавшись снаружи, Тах немного постоял под покосившейся вывеской «Комнат» и поглядел на Крошку. Ему было стыдно и грустно. Вдобавок он окончательно протрезвел. Помочь Крошке он был не в силах, а вот с трезвостью разобраться мог. Повернувшись спиной к хнычущему великану, он сунул руки в карманы шинели и быстро зашагал вниз по Боуэри. В подворотнях джокеры и пьяницы передавали друг другу коричневые бумажные пакеты, осоловело глядя на прохожих. В пивнушках, ломбардах и магазинчиках масок шла бойкая торговля. «Знаменитый десятицентовый музей дикой карты на Боуэри» (название не поменялось, пусть за вход брали теперь не по десять центов, а по двадцать пять) закрывался на ночь. Тахион заходил в него пару лет назад от тоски; помимо полудесятка особенно чудаковатых джокеров, двадцати банок с плавающими в формальдегиде «чудовищными младенцами джокеров» и нашумевшего кинорепортажа со Дня дикой карты музей мог похвастаться диорамой с восковыми фигурами Джетбоя, четверки Тузов, «джокертаунской оргией» и… самого Тахиона.
Мимо прокатился туристический автобус; из автобуса, плотно прижавшись к стеклам, смотрели розовые лица. Собравшиеся под неоновой вывеской пиццерии ребята в черных куртках и резиновых масках враждебно поглядывали на Тахиона. Ему стало не по себе. Он отвел взгляд и погрузился в мысли ближайшего из них. «Жалкий педик, это ж надо было так выкраситься, небось думает, что он в уличном оркестре барабанщик, ух я бы ему настучал по его барабану, хотя нет, черт бы его побрал, лучше кого другого расплющим». Тах с отвращением оборвал контакт и поспешил дальше. Это было новое, но уже успевшее войти в моду увлечение: прийти на Боуэри, купить масок, поколотить какого-нибудь джокера. Полиции было наплевать.
Знаменитое «Ревю всех джокеров» в клубе «Хаос» как обычно собрало толпу. Когда Тахион подошел, у обочины остановился длинный серый лимузин. Швейцар в черном фраке поверх пышного белого меха открыл дверь хвостом и помог выбраться из лимузина толстяку в смокинге. Спутницей толстяка была грудастая несовершеннолетняя девица в вечернем платье без бретелек, поверх которого сверкали жемчуга. Ее светлые волосы были уложены в пышную высокую прическу.
Через квартал к Тахиону пристала женщина-змея. Ее радужная чешуя блестела в свете фонарей.
– Не бойся, рыженький, – сказала она, – внутри я мягкая.
Тахион отрицательно помотал головой.
«Дом смеха» располагался в длинном здании с выходящими на улицу огромными панорамными окнами, стекла которых были заменены на односторонние зеркала. У входа стоял Рэнделл, кутаясь в хвост и маскарадный костюм.
Вид у него был вполне обычный, если не обращать внимание на то, что он никогда не вынимал правую руку из кармана.
– Привет, Тахи! – крикнул он. – Как тебе Руби?
– Даже не знаю, кто это такая, – ответил Тахион.
Рэнделл скривился.
– Не «такая», а «такой». Чувак, застреливший Освальда.
– Освальда? – смутился Тах. – Какого еще Освальда?
– Ли Освальда, убийцу Кеннеди. Его сегодня вечером застрелили прямо перед телекамерами.
– Кеннеди погиб? – опешил Тахион. Благодаря Кеннеди он смог вернуться в Соединенные Штаты, и с тех пор уважал все их семейство; они напоминали ему такисиан. Однако убийства и покушения – неотъемлемые спутники тех, кто у власти. – Его братья за него отомстят, – сказал он, но тут же вспомнил, что кровная месть была для землян пережитком прошлого, да и этот парень Руби, считай, уже отомстил за Кеннеди. Да, неспроста он сегодня вспоминал об убийцах.
– Руби упекли в тюрьму, – продолжал Рэнделл, – а я бы на их месте выдал ему медаль, – он взял паузу, после чего добавил: – Мне как-то раз довелось пожать Кеннеди руку. Он тогда только баллотировался в президенты и соперничал с Никсоном. Выступал вот здесь, в «Хаосе», а после выступления пожимал всем руки, – швейцар вынул правую руку из кармана. Рука была твердая, будто покрытая хитиновым панцирем, а посреди кисти торчала кучка опухших слепых глаз. – Он даже не дрогнул, – сказал Рэнделл. – Только улыбнулся и попросил голосовать за него.
Тахион был знаком с Рэнделлом уже год, но ни разу не видел его руку. Ему захотелось повторить то, что сделал Кеннеди – схватить эту уродливую клешню, пожать ее, потрясти. Он потянул руку из кармана, но тут к горлу подкатила желчь, и все, что он смог сделать – отвести взгляд и пробормотать:
– Он был хорошим человеком.
Рэнделл спрятал руку обратно и вполне доброжелательно произнес:
– Тахи, заходи. Ангеллик пошла с кем-то встретиться, но Дес придерживает столик для тебя.
Тахион кивнул. Рэнделл открыл ему дверь. Войдя, Тахион отдал шинель и сапоги гардеробщице – худенькой девушке-джокеру с пернатой маской совы, скрывавшей все, что дикая карта сотворила с ее лицом. Он прошел внутрь, вновь отмечая, как легко его ноги в носках скользят по зеркальному полу. Опустив голову, он встретился лицом к лицу с другим Тахионом, будто выглядывающим у него между ног – и вдобавок невероятно толстым, с головой как надувной пляжный мяч.
С зеркального потолка свисала хрустальная люстра, сверкающая сотнями огней. Огоньки отражались от пола и стен, плясали в зеркальных нишах, на серебряных кубках и кружках, и даже на подносах официантов. Некоторые зеркала точно передавали отражения, другие были кривыми, как в комнате смеха. Отсюда и название заведения – «Дом смеха». Здесь ты никогда не знал, что увидишь, обернувшись. Во всем Джокертауне не было другого места, в равной степени облюбованного джокерами и натуралами. В «Доме смеха» натуралы могли вдоволь насмотреться на искаженные версии себя, посмеяться и прикинуться джокерами. Сами джокеры, напротив, при должном везении могли найти подходящее зеркало и увидеть себя такими, какими были прежде.
– Доктор Тахион, ваша кабинка готова, – окликнул его Десмонд, метрдотель.
Дес был крупным, румяным мужчиной; его толстый хобот, розовый и морщинистый, держал винную карту. На конце хобота торчали пальцы; одним из них Десмонд указал Тахиону направление и пригласил следовать за собой.
– Вам коньяк, как обычно? – уточнил он.
– Да, – ответил Тах, сожалея, что у него не было мелочи на чай.
Первый бокал он по традиции выпил за Блайз, а вот второй – за Джона Фицджеральда Кеннеди.
А остальные – за себя.
Единственное место, где Том мог укрыться, находилось в самом конце Хук-роуд, за брошенным нефтеперегонным заводом и складами, запасными железнодорожными путями с забытыми товарными вагонами, за поросшими сорняками и заваленными мусором пустырями и за огромными цистернами для соевого масла. Он приехал туда уже затемно; двигатель «Мерка» угрожающе барахлил, но Джоуи с ним разберется.
Свалка разместилась посреди грязных маслянистых вод Нью-Йоркского залива. Вдоль десятифутового забора из сетки-рабицы, увенчанного тремя рядами витой колючей проволоки, машину Тома сопровождала свора собак. Их приветственный лай напугал бы любого незнакомца, но только не Тома. В лучах заката горы искореженных, разбитых автомобилей, поля металлолома, холмы мусора и долины хлама отливали бронзой. Наконец Том добрался до широких раздвижных ворот. С одной стороны висела металлическая табличка с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН», с другой болталась еще одна, гласившая: «ОСТОРОЖНО, ЗЛЫЕ СОБАКИ!». Ворота были на замке.
Том остановил машину и посигналил.
Прямо за забором виднелась хибара с четырьмя комнатами, служившая Джоуи домом. Над покрытой гофрированным железом крышей возвышался знак с желтой подсветкой: «Металлолом и автозапчасти Ди Анджелиса». За два десятка лет краска выцвела и облупилась от солнца и дождя, дерево потрескалось и обгорело с одного края. Рядом с хибарой выстроились в ряд древний желтый мусоровоз, тягач и главная гордость Джоуи – алый «Кадиллак-купе» пятьдесят девятого года, с «акульими плавниками» сзади и чудовищно мощным двигателем, торчащим из прорези в капоте.
Том посигналил снова. На этот раз он подал их тайный сигнал – мелодию из мультфильма о Могучем Мышонке, который они вместе с Джоуи смотрели в детстве.
Дверь хибары тут же открылась, пролив на землю квадрат желтого света, и на пороге появился Джоуи с двумя бутылками пива в руках.
У них с Джоуи не было абсолютно ничего общего. Они были слеплены из разного теста, жили в совершенно разных условиях, но это не мешало им оставаться лучшими друзьями с третьего класса. Тогда в школе устроили выставку домашних животных, и в тот день Том, во-первых, узнал, что черепахи не летают, а во-вторых, понял, кто он такой и на что способен.
Стиви Брудер и Джош Джонс поймали его на школьном дворе и принялись перебрасываться его черепашками, как бейсбольными мячами. Томми в слезах метался между ними. Когда им надоело, они стали швырять черепашек в нарисованную мелом на стене мишень для панчбола, а одну скормили немецкой овчарке Стиви. Когда Томми попытался оттащить пса, Стиви врезал ему и повалил на землю, сломав очки и разбив губу.
От еще больших неприятностей Томми спас Джоуи-помоечник – щуплый парнишка с черными лохмами. Он был на два года старше Томми и его одноклассников, но уже дважды оставался на второй год и умел читать только по слогам. Его отец Дом владел свалкой, из-за чего все обзывали Джоуи вонючкой.
Стиви Брудер был заметно крупнее, но Джоуи было наплевать – что тогда, что сейчас. Он схватил Стиви за шкирку, встряхнул и со всей силы пнул по яйцам. Следом он наподдал и псине, а вот Джош Джонс убежал, не дожидаясь, пока достанется и ему. Однако вслед ему все равно прилетела дохлая черепаха, смачно ударив в толстый красный загривок.
Джоуи заметил это
– Как ты это сделал? – изумился он.
Пока он этого не сказал, Томми и думать не мог, что его черепахи умели летать из-за его собственных способностей.