— Надеюсь, мне не обязательно ожидать официальной церемонии, — настороженно уточнил Моррисон.
— Официальные церемонии пройдут прямо здесь, в Гроте. И вам передадут вашу награду. Возможно, это сделает наш посол в Вашингтоне.
— Ни к чему лишние заботы, — ответил Моррисон. — Я бы предпочел получить ее по почте.
Они свернули в незнакомый коридор, шли по нему так долго, что Альберт начал беспокоиться. Но вскоре они попали на небольшой аэродром и тревоги рассеялись.
Подошли к скиммеру. У него были длинные крылья, поблескивающие от фотогальванического покрытия, совсем как у американских флайеров. Но их самолеты полностью полагались на солнечные батареи, а у советского скиммера имелись небольшие моторы. Калинина многословно рассуждала об улучшении конструкции, но Моррисон подозревал, что советское фотогальваническое покрытие не так эффективно, как американское.
Девушка обратилась к механику, стоящему возле скиммера:
— Как прошла проверка?
— На ура, будто сладкий сон, — ответил тот.
Она улыбнулась и кивнула, но как только механик отошел, прошептала Моррисону:
— Я проверю еще раз. Не хотела бы потом участвовать в незапланированном ночном кошмаре.
Моррисон разглядывал скиммер со смешанным чувством любопытства и опаски. Машина походила на скелет самолета, каждая деталь казалась тоньше и длиннее, чем положено. Кабина же вообще была крошечной, напоминавшей мыльный пузырь.
Калинина забралась на место пилота и склонилась над приборами. Через некоторое время она развернула скиммер, проехала по взлетной полосе и вернулась обратно, проверила работу двигателей и наконец сказала:
— Мотор работает отлично, запас топлива предостаточный, и солнце светит вовсю. Что еще нужно для счастья?
Моррисон кивнул и оглянулся:
— Нужен пилот. Где он?
Калинина сразу же посерьезнела:
— Он? Разве существуют сексуальные ограничения? Я сама вожу свой скиммер.
— Вы?! — непроизвольно воскликнул Моррисон.
— Да, я. У меня есть права и даже квалификация пилота. Забирайтесь, Альберт.
— Извините, — запинаясь, пробормотал краснеющий Альберт. — Я… Я редко летаю и ничего не смыслю в самолетах. Просто считал, что пилот — это профессия, а не хобби, а самолет не автомобиль. Вы понимаете, что я имею в виду?
— И думать не хочу об этих глупостях. Забирайтесь.
Моррисон вскарабкался в кабину, следуя ее указаниям и стараясь не удариться ни обо что головой.
Сел на сиденье и с ужасом осознал, что справа от него скиммер совершенно открыт.
— Здесь что, нет двери?
— Зачем она? Дверь только испортит замечательное ощущение полета. Пристегнитесь, и вы будете в полной безопасности. Вот здесь, я покажу. Теперь готовы?
Она выглядела абсолютно уверенной и довольной.
— Насколько это вообще возможно, — ответил он.
— Не глупите. Вам понравится. Мы взлетим с помощью моторов.
Раздались резкий гул и ритмичные хлопки пропеллеров. Скиммер медленно поднялся в воздух и так же медленно развернулся.
Во время поворота он накренился в правую сторону, и если бы не ремни, то Моррисон запросто бы вывалился из кабины. Он с трудом удержался от страстного желания обхватить обеими руками Софью, при этом им руководили отнюдь не сексуальные побуждения.
Скиммер выпрямился, и Калинина торжественно изрекла:
— А теперь слушайте.
Она выключила двигатели и нажала на кнопку, над которой кириллицей было написано: «СОЛНЦЕ». Моторы умолкли, передний пропеллер начала вращаться. Скиммер медленно и практически бесшумно продолжал движение.
Девушка прошептала:
— Послушайте, это музыка тишины.
Моррисон напряженно глянул вниз.
Калинина сказала:
— Мы не упадем. Даже если облако закроет солнце или короткое замыкание выведет из строя фотогальваническое покрытие, у нас хватит топлива на много километров. Мы сможем благополучно приземлиться. А если топливо закончится, скиммер приземлится как планер. Даже если очень захочется побывать в авиакатастрофе, ничего не получится. Единственная настоящая опасность — сильный ветер, но его нет.
Моррисон с трудом проглотил слюну и сказал:
— Очень плавное движение.
— Конечно. Мы движемся не быстрее автомобиля, но ощущения намного приятнее. Я обожаю летать. Попытайтесь расслабиться и посмотрите в небо. Нет ничего более мирного, чем скиммер.
Он спросил:
— Когда вы начали летать?
— В двадцать четыре года я получила права мастера. Так же, как и Ю… Как и он. Сколько прекрасных летних часов мы провели в воздухе вместе!
Прекрасное лицо исказила нервная гримаса, и Моррисону внезапно пришло в голову, что она выбрала скиммер для полета в Мал оград исключительно ради воспоминаний.
— Опасно самостоятельно управлять самолетом, — сказал он.
— Не очень, если ты знаешь, что делать. Однажды мы летали в предгорьях Кавказа, вот там опасность была. Шквал ветра запросто может подхватить самолет и ударить о склон горы, и тут уже не до смеха. Но мы были молодыми и беспечными. Хотя для меня, может быть, это был бы счастливый конец.
Помрачневшее лицо через секунду осветилось улыбкой.
Моррисон снова запутался в женской психологии. Если сама мысль о Коневе делает ее такой счастливой, то почему на корабле она не могла себя заставить даже взглянуть на него?
Он сказал:
— Я вижу, ты не прочь поговорить о Юрии, Софья… — Он намеренно обратился к ней на «ты» и произнес запрещенное имя. — Похоже, это доставляет тебе даже удовольствие.
Калинина процедила сквозь зубы:
— Удовольствие мне доставляют вовсе не сентиментальные воспоминания, смею вас заверить, Альберт. Гнев, разочарование и разбитое сердце способны испортить человека. А мой характер достаточно подл, чтобы наслаждаться местью.
— Месть? Я не понимаю.
— Все очень просто, Альберт. Он лишил меня любви, а мою дочь — отца в тот момент, когда я не могла защищаться. Ему было наплевать на нас. У него одна мечта — воплотить в жизнь минимизационный проект и стать самым известным ученым в мире, а может быть, и в истории.
— Но у него ничего не вышло. Мы не получили необходимой информации из мозга Шапирова.
— Вы не знаете его. Он никогда не сдается. Я случайно увидела, как он смотрел на вас после возвращения. Я знаю этот взгляд, Альберт, по взмаху ресниц я способна читать его мысли. Так вот, он уверен, что вы лжете и скрываете ценную информацию.
— Мысли Шапирова? Но откуда?
— Знаете вы или не знаете — не имеет никакого значения. Он считает, что знаете, а потому спит и видит заполучить и вас и ваш прибор уж, конечно, больше, чем хотел меня или ребенка. А мне поручено проводить вас до трапа самолета и отправить на родину. И я с удовольствием погляжу, как он искусает себе локти.
Моррисон с изумлением взглянул на возбужденную девушку. Он и не подозревал, что Калинина способна быть злорадной.
Баранова внимательно выслушала сбивчивый рассказ и почувствовала, как заражается его убежденностью. Так случалось и раньше — когда он смог убедить ее, что можно изучить мозг умирающего Шапирова, а американский нейрофизик — ключ к нему.
На этот раз она пыталась сопротивляться.
— Это звучит невероятно.
Конев спросил:
— Какая разница, как это звучит, если такова правда?
— А это правда?
— Я уверен.
— По моему мнению, нам не хватает Дежнева. Он бы напомнил тебе отцовское высказывание, что убежденность — еще не гарантия правды.
— Не гарантирует ее и обратное. Пойми, его нельзя отпускать. Ни в коем случае, вполне вероятно, что его вообще нельзя от нас отпускать.
Баранова решительно покачала головой:
— Слишком поздно. Ничего нельзя поделать. Штаты хотят получить его обратно, и наше правительство согласилось. Отказываться от собственного слова — провоцировать кризис.
— Принимая во внимание, что поставлено на карту, мы должны рискнуть. Месяц-другой поголосят и бросят, зато мы получим то, что нам нужно… А затем, так и быть, выпустим… Или устроим несчастный случай…
Баранова вскочила на ноги:
— Нет! То, что ты предлагаешь, — немыслимо. На дворе двадцать первый век!
— Наталья, какой бы век ни был, перед нами стоит один и тот же вопрос: кто станет властителем Вселенной?
— Ты же знаешь, что не сможешь убедить Москву. Правительство получило желаемое — благополучно завершившееся путешествие в человеческое тело. Они никогда не поймут, что мы хотели узнать. Мы не объясняли им это.
— И зря.
— Юрий, ты знаешь, сколько времени пришлось убеждать их в необходимости заполучить Моррисона любым способом? Они не хотели рисковать тогда, а уж сейчас и подавно откажут.
— Правительство — это не один человек. Есть много высокопоставленных чиновников, убежденных, что мы слишком легко уступаем первенство Америке. Есть люди, к которым я могу обратиться…
— Знаю. Ты играешь в опасную игру, Юрий. Более опытные люди запутывались в подобных интригах и бесславно завершали жизненный путь.
— У меня есть шанс, и я должен воспользоваться им. А с правительством договорюсь. Но мы должны вернуть Альберта Моррисона. Без него проекту не бывать. Когда он должен улететь?
— Поздней ночью. Мы с Софьей решили не привлекать тех, кто негативно воспринимает сотрудничество с Америкой.
Его глаза округлились.
— С Софьей? А она тут при чем?
— Калинина отвечает за его возвращение. Она сама так захотела.
— Сама захотела?
— Мне показалось, она захотела побыть с ним еще немного. — В ее голосе прорезалась теплая нотка. — Может, ты и не заметил, но ей понравился этот американец.
Конев с презрением хмыкнул:
— Глупости. Уж я-то ее знаю как облупленную. Она увозит его от меня. Сидя рядом с ним в корабле, видя каждое его движение, она догадалась обо всем. И сейчас ее главная задача — оставить меня ни с чем.
Он вскочил на ноги и выбежал из комнаты.
— Юрий! — крикнула ему вдогонку Баранова. — Юрий, что ты собираешься делать?