Я много думал об этом, старина. Я уж решил, что на Азазела нельзя рассчитывать; кроме того, мне не хотелось, чтобы Ван нашел работу. Конечно, работать кто-то должен, но только не я, не мои друзья и любимые. Поэтому у меня возникла идея.
Вана я нашел в его клубе.
— Ван, — сказал я, — я до сих пор не знаком с твоей Дульсинеей.
Он посмотрел на меня с выражением, которое я мог описать только как неприятное подозрение.
— Она слишком молода для тебя, — сказал он.
— Ван, — сказал я, — ты меня неправильно понял. Женщинам, с моей стороны, ничего не грозит. Они могут умолять или предлагать деньги, что часто делают, но, уверяю тебя, я никогда ничем не буду с ними заниматься, кроме как из чистой доброты или чтобы облегчить их страдания.
Моя искренность и очевидная честность повлияли на него.
— Ладно, хорошо, — сказал он. — Я тебя представлю.
Как-то раз он сделал это, и я с ней познакомился. Она оказалась девушкой достаточно небольшого роста, стройная, с хорошей фигурой, темными волосами и глазами с пристальным взглядом. Она быстро двигалась, и могло показаться, что она постоянно сдерживает заключенную в ней энергию. Она, честно говоря, была полной противоположностью Вана, который был беспечным юношей и предпочитал не вмешиваться в течение жизни. Дульсинея, напротив, как мне определенно показалось, держала жизнь за горло, трясла ее и бросала в том направлении, в котором собиралась двигаться.
Честно говоря, я никогда не испытывал желания жениться, но если бы такое желание возникло, если бы можно было представить такую нелепую ситуацию, то ни за что не выбрал бы Дульсинею. Ты словно находился слишком близко к костру, тебе становилось слишком жарко. Конечно, противоположности притягиваются, и я не собирался возражать против женитьбы Вана на Дульсинее. В конце концов, это вывело бы ее из оборота и облегчило жизнь другим мужчинам, с которыми она могла познакомиться.
— Я с нетерпением ждал знакомства с вами, мисс Гринвич, — сказал я самым учтивым тоном, произнеся ее фамилию «Грин’ич», как и подобало воспитанному человеку.
— Моя фамилия произносится «Грин’уич», но вы можете называть меня Дульси. Как я понимаю, вы — Джордж, Друг, о котором Ван так много рассказывал. — Она посмотрела на меня оценивающим взглядом, словно сдирая кожу.
— Близкий друг, — уточнил я.
Она фыркнула.
— Ладно, когда он наконец разберется с работой, придется заняться другими вопросами. Очевидно, другого выхода нет.
Честно говоря, ее тон мне совсем не понравился, но я сказал:
— Именно о работе я хотел бы с вами поговорить. С какой стати вы решили, что Ван должен работать?
— Потому что мужчина не должен шататься без дела и растрачивать жизнь на пустяки.
— Мужчина? — уточнил я. — Но не женщина?
Она моргнула несколько раз.
— Женщина тоже должна чем-то заниматься.
— Разве не должен кто-нибудь из пары заботиться о доме, пока другой охотится в джунглях?
— Очевидная мужская шовинистическая пропаганда.
— Чепуха! Я сказал «кто-нибудь из пары», не указал кто именно. В зависимости от того, кто лучше подходит к определенной работе. Полагаю, вы — феминистка.
— Безусловно. В моем роду все женщины были феминистками. Одна из моих прародительниц дала по носу генералу Эмброузу Бернсайду только за то, что он посмел подмигнуть ей. Уверяю, она хорошо взъерошила ему бакенбарды.
— Не сомневаюсь. Мне кажется, что вы гораздо более приспособлены к этому жестокому миру, чем бедняга Ван. Ван — мягкий и добрый человек…
— Да, он такой, — сказала она. Голос ее стал мягче, во взгляде появились почти человеческие оттенки чувств. — Он — мой маленький ягненочек.
Я едва сдержал дрожь и продолжил без запинки:
— А вы крепки, как гвоздь.
— Я всегда считала себя крепкой, как кованая легированная сталь.
— В таком случае, может быть, это вы должны устроиться на работу?
— Гм, — сказала она.
— По моему мнению, — сказал я, — вы должны заняться политикой. Нам нужны энергичные, упрямые, бессердечные, грубые Американцы с большой буквы, которые говорили бы остальным беспринципным, вечно колеблющимся людям, что делать.
— Гм, — сказала она.
— А если вы станете заниматься политикой, что может быть лучше богатого мужа, который будет оплачивать все эти выступления по телевидению? Уверяю вас, деньги не будут потрачены зря, потому что когда вы будете избраны, то найдете тысячи способов вернуть их, причем некоторые из них будут почти законными.
— Гм, — сказала она.
— А Ван — как раз такой человек, в котором нуждается политик слева от себя и в шаге за спиной. Он будет улыбаться в камеры, что, несомненно, завоюет голоса пожилых избирательниц, будет смотреть на вас с обожанием, когда вы будете произносить речи. Меньше всего вам захочется, чтобы у него была работа. Ему потребуется время на благотворительность, чтобы к вам хорошо относились, например на дома престарелых, лошадей для игры в поло, где он будет учить их ржать.
— Гм, — сказала она. — В ваших словах есть большой смысл.
— Обычно так и бывает, — согласился я.
— Я должна об этом подумать.
— Конечно, но думайте быстрее. В противном случае Ван может найти работу и уже не будет подходить для роли Первого Джентльмена.
— Первого Джентльмена, — несколько раз повторила она. — Госпожа президент, — пробормотала она. — Сегодня вечером я буду у него, — добавила она решительным тоном.
Она так и поступила, а результаты можно было легко предугадать.
Крайне взволнованный, Ван позвонил мне на следующий день.
— Джордж, — сказал он, — Дульсинея хочет выйти за меня замуж. Я не должен искать никакой работы с девяти до пяти. Она говорит, у меня будет достаточно забот, когда я женюсь на ней, что она не может больше ждать, чтобы выполнить веление своего сердца. Ты понимаешь, она имела в виду меня, когда говорила о велении сердца.
— Несомненно, — сказал я. Возможно, она имела в виду Белый дом, но я не видел оснований говорить об этом Вану в самый счастливый момент в его жизни.
Менее чем через месяц он женился. Я был одним из церемониймейстеров, шампанское было великолепным. А если я добавлю, что мне удалось воздержаться от поцелуя невесты, ты поймешь, что это был праздник, которому улыбались сами небеса.
Счастливая пара отправилась в свадебное путешествие, а потом поселилась в пригородном особняке.
Они были сильно заняты, потому что Дульсинея Глиц, так теперь ее стали называть, действительно занялась политикой. Не знаю, насколько внимательно ты следишь за политической жизнью, старина, сидя здесь, постоянно уткнувшись носом в экран процессора текстов, но всего через несколько лет она, ярко сверкнув в городском совете, уже баллотировалась в сенат штата.
Должен заметить, я весьма гордился собой. Впервые в жизни я не стал полагаться на Азазела, а все сделал сам, да так ловко, ты не можешь этого не признать. Мне было абсолютно ясно, что на этот раз Азазел потерпел неудачу. Не возникло никакого странного эмоционального поля, которое заставило бы работодателей требовать услуг Вана, и у самого Вана не возникло никакого страстного стремления. Он просто женился на любимой девушке.
Все было просто здорово.
По крайней мере, мне так казалось, пока я не встретился с Ваном примерно месяц тому назад. Он сильно постарел. Загар исчез, руки немного дрожали, он горбился при ходьбе, и у него был затравленный вид.
Я решил не обращать на все это внимания и весело воскликнул:
— Ван! Давно не виделись!
Он обернулся и посмотрел на меня, и мне показалось, что узнал не сразу.
— Это ты, Джордж?
— А кто еще?
— Как поживаешь, Джордж? Встреча с тобой — такая сладостная мука. Она напоминает мне о старых деньках, которые, увы, уже никогда не вернутся.
Про его щекам потекли слезы.
Я опешил.
— Ван! — воскликнул я, — Что случилось, дружище? Только не говори, что она все-таки заставила тебя устроиться на работу!
— Нет-нет, — поспешил заверить он, — Если бы это. Я занят совсем другим. Я должен советоваться с главным садовником по поводу лужаек и парков, составлять меню с поваром, обсуждать с экономкой приемы, которые мы постоянно устраиваем, нанимать нянек для близнецов, уходу за которыми любимая Дульси посвятила целых два дня после родов. В общем, работа очень, очень тяжелая, и в добавление ко всему…
— Да?
— В добавление ко всему, она занимается политикой, понимаешь? Кто-то, очевидно, посоветовал ей так поступить. Какой-то законченный идиот, который вмешался не в свое дело, — сказал он раздраженно, — Если бы я его нашел! Треснул бы по башке клюшкой для поло. В конце концов, для другого она уже не пригодится. Джордж, ты не знаешь, кто ей это предложил?
— Думаю, это — ее собственная идея, — сказал я. — Не могу представить, что мог найтись дурак, который додумался бы предложить такое. Но скажи, что плохого в том, что она занимается политикой?
— Что плохого? Из-за этого я полностью лишился индивидуальности. Репортеры постоянно спрашивают меня, в какой степени я влияю на принимаемые ею решения, действительно ли я сплю с ней, верно ли то, что я консультируюсь с астрологом по поводу самого благоприятного времени доя выступления с речью. Говорю тебе, Джордж, у меня больше нет личной жизни. Никто не знает моего имени, да и кого оно интересует? Ты знаешь, как зовут мужа Маргарет Тэтчер? Конечно нет. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу.
У меня сжалось сердце.
— Ван, а ты пытался с ней поговорить?
— Да, и очень часто. Но она отвечала, что я идеальный супруг политика, что когда-нибудь, когда закончится второй срок ее президентства, я снова могу посещать пляжи и ночные клубы.
— Мне не хотелось бы говорить об этом, Ван, но ты не думал о разводе? Она — политик, которому скандал ни к чему, поэтому она тихо тебя отпустит, возможно, даже оставит опекунство над детьми. И ты снова станешь свободным человеком.
Ван повесил голову.