Картер взял себя в руки и тихо сказал:
— Полковник Рейд, скажите — на какое время мы можем остановить сердце Бинеса без особого для него вреда?
У Рейда округлились глаза.
— Ненадолго.
— Знаю. Мне нужно точное время.
— Гм, он в коме и в состоянии гипотермии… Но, принимая во внимание повреждение мозга, я бы сказал — секунд шестьдесят, никак не больше. Притом по нашему счету.
— «Протей» успеет проскочить через сердце меньше чем за шестьдесят секунд, так ведь? — спросил Картер.
— Я не знаю.
— Они просто должны успеть. Исключив все заведомо невозможное, мы постараемся сделать то, что осталось. Мы должны попытаться, невзирая на риск и сложность задачи. Трудно ли остановить сердце?
— Отнюдь. Можно свести все концы ударом кинжала, если перефразировать Гамлета. Вот запустить обратно будет действительно трудно.
— А это уже, мой дорогой полковник, ваша задача и на вас лежит ответственность. — Картер снова посмотрел на хронометр, на котором светилось «пятьдесят», — Мы понапрасну теряем время. За дело! Пните ваших кардиологов, а я передам инструкции на «Протей».
В кабине «Протея» горели все огни. Микаэлс, Дюваль и Кора, растрепанные и взвинченные донельзя, сгрудились возле Гранта.
— Вот так, — сказал Грант. — Когда мы подойдем к сердцу, они остановят его электрошоком и запустят снова, как только мы проскользнем через него.
— Запустят! — возмутился Микаэлс, — Они что, с ума посходили? У Бинеса не то состояние, чтобы выдержать подобные штучки!
— Полагаю, — ответил Грант, — что это единственный шанс выполнить нашу миссию.
— И этот единственный шанс закончит наш бренный путь!
Тут заговорил Дюваль:
— Знаете, Микаэлс, мне доводилось проводить операции на сердце. То, что они задумали, вполне выполнимо. Сердце — более живучий орган, чем вам кажется. Оуэнс, сколько времени займет путешествие сквозь сердце?
Оуэнс высунулся из своего пузыря.
— Я только что все подсчитал, Дюваль. Если нас ничто не задержит, мы проскочим за пятьдесят пять или пятьдесят семь секунд.
Дюваль пожал плечами.
— У нас будет три секунды форы.
— Тогда поехали, — сказал Грант.
— Сейчас течение и так несет нас к сердцу, — сказал Оуэнс. — Я уже запускаю двигатель. На полную мощность — нужно же его проверить. Слишком сильно нас потрепало.
Где-то раздался глухой рев, и судно явственно двинулось вперед, так что надоевшее уже хаотичное потряхивание от броуновского движения перестало ощущаться.
— Выключите свет, — приказал Оуэнс, — и постарайтесь расслабиться. Я сам управлюсь с нашей крошкой.
Когда погас свет, все — даже Микаэлс — сгрудились у иллюминатора.
Мир вокруг них совершенно преобразился. Да, это была кровь. Да, все вокруг состояло из кусочков и мелких частиц, фрагментов и соединений всяческих молекул, тромбоцитов и эритроцитов, но разница… разница…
Теперь они были в верхней полой вене, самой крупной вене, идущей от головы и шеи. Весь кислород был использован без остатка. Красные кровяные тельца отдали его, и в них остался лишь гемоглобин, а не оксигемоглобин — ярко-алый, насыщенный кислородом.
Гемоглобин был синевато-лилового цвета, и в рассеянных миниатюризированных световых волнах корабля каждый эритроцит вспыхивал переливами голубого и зеленого на постоянном фиолетовом фоне. На всем вокруг лежал отблеск этих лишенных кислорода частиц.
Тромбоциты проносились мимо, оставаясь в тени, и дважды субмарина миновала — на вполне приличной дистанции — расползшиеся туши белых кровяных телец, окрашенных теперь в зеленовато-бежевые цвета.
Грант снова скосил глаза на лицо Коры, на котором проступил почти благоговейный восторг, и в призрачном голубоватом свете, струящемся извне, она сама казалась фантасмагорическим видением. Она была Снежной Королевой далекого северного царства, на которое изливала сияние сине-зеленая заря. Так галантно подумал Грант и внезапно почувствовал прилив тоски и опустошенности.
— Великолепно! — проворчал Дюваль. Но смотрел он совсем не на Кору.
— Вы готовы, Оуэнс? — обратился Микаэлс к капитану. — Я буду показывать вам путь через сердце.
Он подошел к своим картам и включил небольшую лампу, которая несколько рассеяла сказочную синюю мглу, затопившую «Протей».
— Оуэнс! — окликнул он, — Карта сердца, A-два. Входное отверстие верхней полой вены. Правое предсердие. Нашли?
— Нашел.
— Мы что, уже в сердце? — удивился Грант.
— А вы прислушайтесь, — вспыхнул Микаэлс. — Не смотрите, а слушайте!
В «Протее» воцарилась гробовая тишина.
И они услышали. Это напоминало далекий гром канонады. Пол под ногами дрожал, ритмично вибрировал, медленно и размеренно, но с каждым мгновением все сильнее и сильнее. Глухой удар, за ним — еще глуше, потом пауза, снова два удара, и снова, и снова — все громче и громче.
— Сердце! — вскрикнула Кора, — Это сердце!
— Правильно, — согласился Микаэлс — Замедленное во много раз.
— И мы неправильно слышим его, — недовольно поморщился Дюваль. — Звуковые волны слишком велики, чтобы мы воспринимали их ушами. Они заставляют судно вибрировать, но это совсем не одно и то же. При скрупулезном исследовании тела человека…
— Как-нибудь в другой раз, доктор, — перебил его Микаэлс.
— А звук довольно привычный, — заметил Грант.
— Да, но ниже границы нашего восприятия. Два биллиона ударов за семьдесят лет, — произнес Микаэлс. — И более.
— И каждый удар, — подхватил Дюваль, — это тонкая грань, отделяющая нас от Вечности, которая дарит мгновение, чтобы мы примирились с…
— Конкретно эти удары, — перебил его Микаэлс, — как раз приблизят нас к Вечности и не подарят ни одного лишнего мгновения. Заткнитесь, вы все. Вы готовы, Оуэнс?
— Да. По крайней мере, я у руля, а перед носом у меня висит карта. Но как отыскать на ней правильный путь?
— Мы никак не потеряемся, даже при всем желании. Сейчас мы в верхней полой вене, у места впадения в предсердие. Нашли?
— Да.
— Хорошо. Через минуту мы войдем в правое предсердие, в первую камеру. А они должны остановить сердце. Грант, займите пост у радио.
В это время Грант забыл обо всем, захваченный грандиозным зрелищем за иллюминатором. Полая вена — самая крупная вена человеческого тела, которая на последнем отрезке несет кровь от всех органов, кроме легких. На подходах к предсердию она разрослась до гигантских размеров, ее стенки терялись из виду, и казалось, что «Протей» несется в безграничном океане тьмы. Сердце медленно и страшно грохотало, и с каждым раскатом корабль подбрасывало и трясло.
Микаэлсу пришлось окликнуть Гранта дважды, прежде чем он очнулся и сел за передатчик.
— Впереди трехстворчатый клапан! — крикнул Оуэнс.
Все задрали головы. В конце длинного-длинного коридора показался этот самый клапан. Три сияющие красные заслонки, которые раздвинулись, раскрылись, взметнулись назад, открывая кораблю путь. Показался проход, он все увеличивался, а лепестки клапана развевались, цепляясь друг за друга. Внизу находился правый желудочек, одна из двух основных камер сердца.
Кровь хлынула в этот провал, словно втянутая мощным глотком. «Протей» понесло следом, как раз когда проход раскрылся во всю свою необъятную ширь. Впрочем, течение оказалось не таким уж и бурным, и субмарина плыла, лишь слегка подрагивая.
Потом их оглушил громовой раскат — это желудочки, главные мышечные камеры сердца, сжались от систолического сокращения сердечных мышц. Лепестки трехстворчатого клапана вспорхнули навстречу судну, смыкаясь — медленно, с сочным влажным всхлипом. Впереди оказалась стена с вертикальной бороздой, которая расходилась вверху на еще две.
По другую сторону закрытого теперь клапана находился правый желудочек. Когда он сокращается, кровь не поступает в предсердие, а выталкивается через легочную артерию, клапаны которой в это время открыты.
Грант попытался перекричать оглушительное громыхание:
— Следующий удар сердца будет последним, так передали сверху!
— Хорошо бы, иначе для нас это будет действительно последний удар, — отозвался Микаэлс. — Полный вперед, Оуэнс, клапан снова открывается!
Лицо Микаэлса дышало решимостью, но ни тени страха Грант не заметил.
Датчики радиоактивности, покрывавшие раньше шею и голову Бинеса, теперь облепили его грудь, с которой стащили термическое покрывало.
Мониторы с картами кровеносной системы показывали область сердца, а именно — правый желудочек. Мигающая точка, указывавшая месторасположение «Протея», постепенно спускалась по полой вене в предсердие, мышечные стенки которого были не особенно толстыми. Как только они подошли, предсердие расширилось, а потом сократилось.
Одним скачком корабль пронесся по предсердию к трехстворчатому клапану, и тот закрылся, когда они были у самого прохода. Осциллограф отражал каждый удар сердца в виде волнообразных электронных сигналов, амплитуда которых, похоже, все уменьшалась.
Прибор для электрошока был наготове, у груди Бинеса уже нависли электроды.
Пошел последний удар. Кривая на экране начала подъем. Левый желудочек раздался для новой порции крови, и, как только это произошло, трехстворчатый клапан открылся.
— Давай! — крикнул оператор, следивший за работой сердца.
Два электрода коснулись груди Бинеса, стрелка на экранчике кардиографа тут же упала до красной отметки, и зазвучал тревожный зуммер. Потом умолк. Осциллограф вычертил прямую линию.
В контрольный зал передали, кратко и ясно: «Сердце остановлено!»
Картер нахмурился и щелкнул секундомером, который не выпускал из рук. И с тихим тиканьем полетели отсчитываемые драгоценные секунды.
Пять пар глаз не отрываясь смотрели на трехстворчатый клапан. Рука Оуэнса твердо сжимала акселератор. Желудочек сердца расслабился, и где-то в конце легочной артерии сомкнулся полулунный клапан. Ни капли крови не вернется из артерии обратно в желудочек, клапан об этом позаботится. Звук, с которым захлопнулся этот клапан, заставил завибрировать все вокруг.