Впереди показались новые бактерии.
— Что это с ними? — удивился Грант.
— Мне кажется… — начал Микаэлс. — Я не могу сказать наверняка, но, похоже, мы наблюдаем столкновение бактерий с антителами. Лейкоциты пока в деле не участвуют. Смотрите! Присмотритесь к оболочке бактерии! Правда, это трудновато из-за наших уменьшенных световых волн, но все-таки… Видите?
— Боюсь, ничего такого особенного я не вижу, — признался Грант.
Сзади раздался голос Дюваля:
— Я тоже ничего не вижу.
Грант повернулся к нему.
— Проволока готова, доктор?
— Пока нет. Я не могу работать в таком бардаке. Придется обождать. Так что там с антителами?
Микаэлс сказал:
— Раз уж вы не работаете, давайте пока выключим внутреннее освещение. Оуэнс!
Освещение салона погасло, остались только призрачные серовато-багровые отблески света наружных прожекторов, окрасившие лица всех присутствующих в мрачные тона.
— Что там снаружи? — спросила Кора.
— Я как раз пытаюсь это объяснить, — сказал Микаэлс. — Присмотритесь к краям бактерий, там, впереди.
Грант изо всей силы напряг зрение, пытаясь увидеть хоть что-нибудь необычное в неровном, мерцающем свете.
— Вы имеете в виду вон те маленькие штучки, похожие на патроны от автомата?
— Именно! Это и есть антитела. Довольно крупные белковые молекулы — их можно разглядеть даже при наших нынешних размерах. Вот одна совсем близко — смотрите! Смотрите же!
Одно из антител проплыло мимо иллюминатора субмарины. Вблизи оно совсем не было похоже на автоматные патроны. Во-первых, эта молекула казалась гораздо больше целого автомата и по форме напоминала скорее макаронину, которую свернули в спираль, а потом скомкали в клубок. Из этого клубка тут и там торчали тоненькие ниточки, едва различимые в бликах света.
— И как они действуют? — поинтересовался Грант.
— У любой бактерии оболочка состоит из особых молекул, составленных вместе специфичным для этого вида бактерий образом. Нам эта оболочка кажется совершенно гладкой и одинаковой у всех бактерий. Но если бы мы были еще меньше — размером не с целую бактерию, а с отдельную молекулу, — мы бы увидели, что стенка клетки подобна мозаике. И рисунок этой мозаики разный у разных видов бактерий, но одинаковый у бактерий одного вида. Антитела способны приклеиваться к стенкам бактерий и распознавать рисунок мозаики. Как только им попадается знакомый рисунок, антитела проникают внутрь бактерии и парализуют ее. Бактерия от этого погибает. Это похоже на то, как если человеку зажать рот и нос — он задохнется и умрет.
Кора разволновалась.
— Смотрите, как их много! Как это… ужасно!
— Вам жаль бактерию, Кора? — с улыбкой спросил Микаэлс.
— Нет, но эти антитела кажутся такими злобными… Глядите, как набрасываются!
— Не наделяйте их человеческими эмоциями, — сказал Микаэлс. — Это всего-навсего молекулы, они действуют вслепую. Сила тяготения притягивает их к стенкам клеток, которым они соответствуют, и удерживает там. Все равно как магнит притягивает к железу. Вы же не станете говорить, что магнит злобно набросился на гвоздь?
Теперь, когда Грант знал, куда смотреть, он мог следить за происходящим. Бактерия, плывущая сквозь облако антител, действительно как будто притягивала их, втягивала в себя. Через несколько мгновений ее оболочка была облеплена антителами, как корова на пастбище — слепнями. Длинные молекулы спутывались между собой.
— А некоторые антитела словно бы не обращают на нее внимания, — заметил Грант. — Они даже не прикасаются к бактерии.
— Все антитела имеют свое специфическое назначение, — объяснил Микаэлс. — Каждое из них соответствует рисунку мозаики определенного вида бактерий или определенной молекуле протеина. Вот смотрите: среди этих антител почти — но не совсем — все подходят для тех бактерий, что мы видим. Наличие именно этих бактерий стимулировало быстрое формирование именно такой разновидности антител. Как это происходит — мы пока не знаем.
— Великий боже! — воскликнут Дюваль. — Вы только взгляните!
Одна из бактерий полностью скрылась под слоем антител, заполнивших каждую неровность ее поверхности, так что казалось, будто бактерия осталась прежней, но обросла мохнатой шкурой.
— Тютелька в тютельку! — сказала Кора.
— Да не в этом дело! Разве вы не видите? Межмолекулярные связи антител сдавливают бактерию! Такого не увидишь и в электронном микроскопе. Ведь в микроскоп можно рассматривать только мертвые ткани.
На борту «Протея» воцарилось молчание. Субмарина медленно проплывала мимо бактерии. Покрывавшие ее антитела, казалось, затвердели и напружинились. Находящаяся внутри бактерия корчилась. Антитела стянулись еще раз, потом еще — и внезапно бактерия подалась, точно раздавленная. Антитела сдвинулись еще плотнее — и палочка превратилась в бесформенную овальную массу.
— Они ее убили! Буквально раздавили! — с отвращением воскликнула Кора.
— Изумительно! — пробормотал Дюваль. — Этот «Протей» представляет собой великолепный инструмент для исследований.
— А вы уверены, что нам антитела ничего не сделают? — поинтересовался Грант.
— Похоже, что да, — ответил Микаэлс. — На нас антитела не рассчитаны.
— Точно? А то у меня такое ощущение, что при соответствующих обстоятельствах они могут быть рассчитаны на что угодно.
— Возможно, вы и правы. Но ведь мы не создаем соответствующих обстоятельств…
— Доктор Микаэлс! — окликнул Оуэнс, — Впереди еще волокна! А мы уже и так буквально обмотаны ими. Это сильно замедляет продвижение.
— Мы уже почти миновали узел, Оуэнс, — ответил Микаэлс.
Временами корабль сталкивался с извивающимися бактериями. Он содрогался от толчков. Но схватка, похоже, заканчивалась. Бактерии терпели поражение. И вот уже «Протей» снова пробирается сквозь волокна.
— Вперед! — сказал Микаэлс, — Еще один поворот налево — и мы окажемся в выходящем протоке.
— За нами тянутся эти волокна, — заметил Оуэнс, — «Протей» похож на собаку в репьях.
— Сколько еще лимфоузлов на пути к мозгу? — спросил Грант.
— Еще три. Один, возможно, удастся обойти — но я не уверен.
— Нет, так не пойдет! Мы теряем слишком много времени. Еще три подобные задержки мы себе позволить не можем. А напрямик срезать никак не получится?
Микаэлс покачал головой.
— На более коротком пути, возможно, придется столкнуться с еще худшими проблемами. Не волнуйтесь, через лимфоузлы мы проберемся. Волокна отвалятся сами, а если не задерживаться, чтобы полюбоваться войной с бактериями, мы минуем узлы куда быстрее.
— А что, если в следующий раз нам придется иметь дело с белыми кровяными тельцами? — спросил Грант, нахмурившись.
Дюваль подошел к картам Микаэлса.
— Микаэлс, где мы находимся?
— Вот тут, — сказал Микаэлс, пристально глядя на хирурга.
— Позвольте уточнить, — произнес Дюваль, немного поразмыслив. — Мы сейчас в шее, не так ли?
— Да.
«В шее? — подумал Грант. — Как раз там, откуда начали…» Он взглянул на хронометр. На табло стояло «двадцать восемь». Прошло больше половины отпущенного им срока, а они все еще там, где были с самого начала…
— А не могли бы мы миновать все эти узлы и срезать путь, если свернуть где-нибудь тут и направиться прямо к внутреннему уху? — спросил Дюваль. — А оттуда до тромба — рукой подать!
Микаэлс наморщил лоб так, что тот сделался похож на стиральную доску, и вздохнул.
— На карте-то оно кажется близко. Гладко было на бумаге… Вы себе представляете, что такое пробираться сквозь внутреннее ухо?
— Нет, — сказал Дюваль. — А что?
— Дорогой мой доктор! Вряд ли нужно вам напоминать, что ухо представляет собой инструмент для концентрации и усиления звуковых волн. Малейший — повторяю, малейший! — шум снаружи вызовет во внутреннем ухе сильные вибрации. Для нас, при наших размерах, эти вибрации могут оказаться смертельными.
Дюваль призадумался.
— Да, понимаю.
— Что, во внутреннем ухе все время вибрации? — вмешался Грант.
— Ну разве что вокруг царит полная тишина — отсутствие любых звуков, доступных человеческому слуху. Но и тогда мы, при наших размерах, возможно, будем ощущать колебания.
— Это хуже, чем броуновское движение?
— Может, и нет…
— Звук должен возникнуть снаружи, верно? — уточнил Грант, — В смысле, когда мы будем пробираться сквозь внутреннее ухо, шум двигателя и наши голоса на него никак не повлияют?
— Нет, ни в коем случае. Внутреннее ухо не рассчитано на наши миниатюризированные вибрации.
— Значит, если люди в операционной будут сохранять полное молчание…
— Да разве такое возможно? — возразил Микаэлс. И добавил, почти грубо: — Тем более вы же сами раскурочили рацию, так что с ними теперь не свяжешься!
— Но они ведь следят за нами! Они увидят, что мы направляемся во внутреннее ухо, и поймут, что надо соблюдать тишину.
— Вы так думаете?
— А вы — нет? — резко оборвал его Грант. — Большая часть присутствующих — медики. Кому, как не им, разбираться в подобных вещах?
— И вы готовы рискнуть?
Грант огляделся.
— А как думают остальные?
— Я буду следовать любым курсом, который для меня проложат, но сам его прокладывать не возьмусь, — ответил Оуэнс.
— Не знаю… — нерешительно протянул Дюваль.
— Зато я знаю! — сказал Микаэлс. — Я решительно против! Грант коротко взглянул на Кору. Та сидела молча.
— Ладно, — сказал Грант, — Решать все равно мне. Идем во внутреннее ухо. Прокладывайте курс, Микаэлс.
— Но послушайте… — начал Микаэлс.
— Решение принято, Микаэлс. Прокладывайте курс. Микаэлс побагровел, потом пожал плечами.
— Оуэнс, — холодно начал он, — нам нужно свернуть налево вот в этой точке…
Глава 15УХО
Картер с отсутствующим видом поднял свою чашечку с кофе. Несколько капель упало ему на брюки. Он это заметил, но не обратил внимания.
— То есть что значит — «свернули»?