Альберт Джонас Моррисон от неожиданности замер на стуле, пытаясь собраться с мыслями. В темноте, на мониторе маячила заставка, но он не обращал на нее внимания. Кажется, его угораздило вырубиться прямо у компьютера. Правда, он четко помнил, что когда вошел в комнату и уселся на свое место, справа от него определенно находился мужчина. Куда делся тот человек, не превратился же в женщину? Или он растворился в воздухе?
Моррисон откашлялся и подал голос:
— Вы что-то сказали, мэм?
Как ни силился Моррисон, ему не удавалось разглядеть посетительницу, мерцающие блики компьютера только мешали. Единственное, что он заметил, — длинные темные волосы, собранные на затылке в узел.
Она снова обратилась к нему:
— Я поинтересовалась, говорите ли вы по-русски?
— Да. А к чему вам?
— Мне легче общаться на родном языке. К сожалению, мой английский оставляет желать лучшего. Вы доктор Моррисон? Здесь такая темень, что я могла и обознаться.
— Я — Альберт Джонас Моррисон. Мы знакомы?
— Нет, но я вас знаю. — Она коснулась его рукава, — Вы мне нужны. Слышите? По-моему, вы даже не слушаете меня.
Они беседовали очень тихо. Моррисон настороженно огляделся по сторонам. В пустой просторной комнате, кроме них, никого не было. Но он все равно предпочел перейти на еле слышный шепот.
— А вдруг вы ошиблись? Что тогда?
— Идемте со мной, меня зовут Наталья Баранова.
Она умоляющим жестом указала на дверь.
— С вами? И куда же, госпожа Баранова?
— В кафе. Там можно спокойно поговорить, не опасаясь чужих ушей. Это очень важно.
Вот так все и началось.
Впоследствии Моррисон посчитал, что все случившееся не имело ровным счетом никакого значения. Да, он находился в комнате, он, не раздумывая, пошел за той женщиной, намереваясь поговорить с ней. В конце концов она бы достала его из-под земли и заставила себя выслушать. При других обстоятельствах ей пришлось бы, конечно, проявить выдержку и смекалку, чтобы заполучить его. Но тут уж все пошло, как и должно было пойти. Он был в этом уверен.
Выбора у него не было.
При нормальном освещении он наконец рассмотрел ее, и она оказалась гораздо моложе, чем он подумал. Тридцать шесть? Может быть, сорок?
Темные волосы, не тронутые сединой. Правильные черты лица, густые брови. Статная фигура. Почти одного роста с ним, даже без каблуков. В целом привлекательная женщина, с шармом. Такой легко увлечься.
Он вздохнул, увидев свое отражение в зеркале. Редеющие волосы песочного цвета. Выцветшие голубые глаза. Худое лицо, жилистое тело. Крючковатый нос. Приятная, как он надеялся, улыбка. Увы, его нельзя назвать привлекательным мужчиной. Бренда так и не полюбила его по-настоящему за десять с лишним лет супружеской жизни. Пять лет прошло после развода, и вот сейчас, через пять дней, ему предстоит отмечать сорокалетие в полном одиночестве.
Официантка принесла кофе. Собеседники молча разглядывали друг друга. Наконец Моррисон попробовал разрядить обстановку:
— Водку пить не будем?
Она улыбнулась, доказывая русское происхождение:
— Тогда и кока-колу. Американская привычка, хотя кока гораздо дешевле.
— Разумно. — Моррисон засмеялся.
— Вы на самом деле хорошо знаете русский?
— Сейчас увидите. Давайте говорить по-русски.
— И будем походить на парочку шпионов.
Ее последняя фраза прозвучала на русском. Смена языка не имела для него значения. Он говорил на русском и понимал его так же легко, как и английский. Ничего удивительного. Если американец жаждет заниматься наукой, жаждет первым узнавать о новых исследованиях, он должен знать русский язык так же хорошо, как русский ученый — английский.
Эта женщина, Наталья Баранова, явно лукавила, утверждая, что слаба в английском. Говорила она бегло, с небольшим акцентом, как отметил про себя Моррисон.
— Почему сразу шпионы? Сотни тысяч американцев говорят по-английски в Советском Союзе, и сотни тысяч советских граждан говорят на родном языке в Соединенных Штатах. Не то что в старые времена, — парировала она.
— Вы правы. Но в таком случае, зачем говорить по-русски?
— Сейчас мы находимся на территории вашей страны, что дает вам неоспоримое психологическое преимущество. Если перейти на мой родной язык, чаша весов хотя бы слегка уравновесится.
Моррисон пригубил кофе.
— Как хотите.
— Доктор Моррисон, вы меня знаете?
— Нет. Никогда раньше не встречал.
— А мое имя? Наталья Баранова? Оно вам знакомо?
— Извините, вот если бы вы работали в моей научной области — тогда конечно. С какой стати я должен о вас знать?
— Это значительно облегчило бы положение, но пусть будет так, как есть. Тем не менее я много знаю о вас. Дату и место рождения, как вы провели школьные годы. В курсе, что у вас есть две дочери, которые живут с бывшей женой. Наслышана о вашем положении в университете и об исследованиях.
Моррисон пожал плечами:
— В наше компьютеризованное время трудно оставаться неизвестным. Не знаю, льстит мне это или, наоборот, досаждает.
— Это почему же?
— В зависимости от ваших намерений. Мне льстит известность в Советском Союзе. Но если я стал объектом слежки, то это может только раздражать.
— Буду честна. Я интересовалась вами по серьезным для меня причинам.
Моррисон холодно произнес:
— По каким?
— Во-первых, вы — нейрофизик.
Моррисон допил кофе и рассеянно дал знак официантке принести еще. Баранова, очевидно, потеряла интерес к ароматному напитку, оставив полчашки не допитым.
— Но есть и другие нейрофизики, — пробурчал Моррисон.
— Не такие, как вы.
— Очевидно, вы пытаетесь мне польстить. Однако вам известно обо мне не все. Вы не знаете главного.
— Безуспешность попыток? Что ваши методы анализа импульсов мозга не признают?
— Но если вы в курсе, что вам нужно от меня?
— В нашей стране есть нейрофизик, который считает вашу работу блестящей. Вы, по его словам, рискнули шагнуть в неведомое, и даже если вы не правы, то блестяще не правы.
— Блестяще не прав?
— Он считает, нельзя блестяще ошибаться, не будучи одновременно правым. Даже если вы в чем-то ошибаетесь, все равно то, что вы пытаетесь доказать, оказывается полезным. И выходит, вы совершенно правы.
— Как зовут этого святого человека? Помяну его добрым словом в своих будущих статьях.
— Петр Леонидович Шапиров. Слышали о таком?
Моррисон откинулся на спинку кресла. Подобного он не ожидал.
— Слышал ли я о нем? — сказал он. — Я хорошо знаком с ним. Я называл его Пит Шапиро. Здесь, в Соединенных Штатах, его окрестили сумасшедшим, как, впрочем, и меня. Придерживаясь моей теории, он забьет очередной гвоздь в крышку моего гроба. Послушайте, передайте Питу, я ценю его веру в меня, но если он действительно желает помочь, пожалуйста, попросите его никогда не упоминать, что он на моей стороне.
Баранова неодобрительно на него посмотрела.
— Вы способны хоть на миг стать серьезным?
— Что вы, всерьез я не воспринимаю только себя. Действительно, я совершил великое открытие, но никто, кроме меня, его не оценил. Кроме Пита — как оказалось. Но он не в счет. Я не могу сейчас опубликовать свои работы.
— Приезжайте в Советский Союз. Мы готовы использовать вас и ваши идеи.
— Нет-нет. Вопрос эмиграции даже не рассматривается.
— Я вам и не предлагаю. Хотите быть американцем, будьте им. Когда-то вы посещали СССР, так почему бы снова не провести там некоторое время во благо науки?
— Зачем?
— У вас есть безумные идеи, у нас — тоже. Мы объединим их.
— О чем вы?
— Никаких пустых разговоров, пока я не удостоверюсь, что вы готовы помогать нам.
Моррисон вдруг ощутил, что вокруг кипит жизнь. За соседними столиками люди пили, ели, разговаривали, многие из них, так же как и доктор, прибыли на конференцию.
Он внимательно рассматривал эту сильную русскую женщину, жертву сумасшедших идей.
Неожиданно память прояснилась, и он воскликнул:
— Баранова! Я же слышал о вас. Конечно! От Пита Шапиро. Вы…
В возбуждении Моррисон перешел на английский, и Наталья предостерегающе впилась ногтями в его руку.
Доктор вздрогнул от боли, и она убрала руку с словами:
— Простите, мистер Моррисон, я не хотела сделать вам больно.
Он посмотрел на следы ногтей, оставившие на его руке легкие кровоподтеки, и тихо сказал по-русски:
— Вы — минимизатор!
Баранова смотрела на него с непринужденным спокойствием.
— Может, пройдемся к реке, посидим немного у воды? Погода сегодня просто замечательная.
Моррисон потирал поцарапанную руку. Доктор подумал, что вряд ли кто-нибудь в кафе расслышал его слова, да и вообще обратил на них внимание.
— К сожалению, я вынужден присутствовать на конференции.
Лицо Барановой осветилось улыбкой, словно они продолжали болтать о погоде:
— Мне думается, прогулка у реки будет для вас куда интереснее.
На какое-то мгновение Моррисону почудилось, что улыбка у нее соблазняющая. Но разумеется, Наталья ни на что не намекала.
Моррисон усмехнулся, поймав себя на мысли: «Прекрасная русская шпионка соблазняет наивного американца». Во-первых, Наталью нельзя было назвать красавицей, и ее фигура не была идеальной. Во-вторых, она вовсе не помышляла о соблазнении, а сам Моррисон не проявлял к ней явного интереса. Кроме того, доктора вряд ли можно было назвать наивным. Тем не менее он даже не заметил, как уже шел с Натальей к реке. Они неспешно брели по университетской территории. Она оживленно болтала о муже Николае, о сыне Александре, который ходил в школу и по какой-то непонятной причине увлекся биологией, хотя она сама занималась термодинамикой. К большому разочарованию отца, мальчик ужасно играл в шахматы, зато подавал большие надежды в игре на скрипке.
Моррисон почти не слушал. Он погрузился в собственные мысли, пытаясь вспомнить все о заинтересованности русских в минимизации и найти связь со своей работой.