— Только если это нужно для дела. Может, это и лишает удовольствия от дружеского общения, но так надо.
— Подобные ограничения замедляют прогресс, — заметил Моррисон.
— Но обеспечивают безопасность, — ответила Баранова. — Поэтому, если с вами не станут разговаривать, знайте, личная неприязнь ни при чем.
— Незнакомый человек неизбежно провоцирует любопытство.
— Я предусмотрела это. Вы для них — специалист, приглашенный со стороны.
Моррисон нахмурился:
— И они поверят, будто американца пригласили в качестве специалиста?
— Им неизвестно, что вы американец.
— Мой акцент, он выдаст меня, как произошло с официанткой.
— Но вы ни с кем не будете разговаривать, кроме тех, с кем я вас познакомлю.
— Как хотите, — равнодушно ответил Моррисон. Он все еще оглядывался.
Раз уж его занесло сюда, почему бы не изучить обстановку, вдруг подвернется что-то достойное внимания. Тем более, если ему доведется возвратиться на родину, вопросам не будет конца.
Он шепнул на ухо Барановой:
— Это место, должно быть, дорого обошлось государству. Какая часть госбюджета идет на обеспечение?
— Немалая, — ответила Баранова, не вдаваясь в подробности.
Дежнев продолжал жаловаться:
— Я сегодня утром битый час уговаривал их позволить провести ради вас небольшой дополнительный эксперимент — холера возьми этот комитет.
— Но холеры больше не существует, даже в Индии, — возразил Моррисон.
— Пусть появится, лично для комитета.
Баранова предупредила:
— Аркадий, если в комитете узнают о твоих шутках, ничего хорошего не жди.
— Я не боюсь этих свиней, Наташа.
— А я боюсь. Что будет с бюджетом на будущий год, если ты доведешь их до бешенства?
Моррисон заговорил раздраженно, но все же стараясь смягчить тон:
— Комитет и бюджет меня не касаются, я всего лишь хочу знать, что я здесь делаю.
Дежнев ответил:
— Вы пришли сюда для того, чтобы стать свидетелем минимизации и понять, почему мы нуждаемся в вашей помощи. Вы останетесь довольны, товарищ, э-э… товарищ заграничный эксперт.
Моррисон проследовал за остальными к чему-то похожему на маленький старомодный вагончик, стоящий на узкоколейке.
Баранова дотронулась большим пальцем до гладкой пластинки на дверях, и те поспешили плавно и бесшумно раскрыться.
— Пожалуйста, входите, доктор Моррисон.
Моррисон замешкался.
— Куда мы едем?
— В помещение минимизации, конечно.
— По железной дороге? Каких же размеров это место?
— Больших, доктор, но не очень. Тут все делается из соображений безопасности. Только избранные могут использовать этот прибор, и только этим путем можно проникнуть в самое сердце Грота.
— Неужели вы не доверяете даже собственным людям?
— Мир сложен, доктор Моррисон. Мы доверяем нашим людям, но не хотим вводить их в искушение. Пожалуйста, проходите.
Моррисон с трудом забрался в компактный вагон. Дежнев протиснулся за ним со словами:
— Еще один пример бессмысленной скупости. Почему он такой маленький? Почему, потратив миллиарды рублей на проект, бюрократы излучают добродетель, сэкономив несколько жалких сотен в ущерб трудящимся?
Баранова уселась на переднее сиденье. Моррисон не мог видеть, как она управлялась с этим чудом техники, если там вообще было какое-нибудь управление. Возможно, вагоном управлял компьютер.
В вагоне на уровне глаз располагалось небольшое окошко, но стекло в нем стояло тонированное. Возможно, окна существовали лишь для спокойствия тех, кто предрасположен к клаустрофобии, уменьшая таким образом ощущение невыносимой тесноты замкнутого пространства.
Моррисону казалось, что люди, мелькавшие за стеклом, не обращали никакого внимания на движущийся вагон. «Здесь все, — подумал он, — хорошо вымуштрованы. Проявление интереса к тому, к чему не имеешь отношения, у русских явный признак невоспитанности, если не хуже».
Моррисон почувствовал, что они приблизились ко входу в пещеру. Вагон резко сбросил скорость. Стены раздвинулись, и вагон, качнувшись, двинулся через проход.
Сразу стало почти совсем темно. Слабое освещение в потолке превратило ночь в сумерки.
Они находились в узком тоннеле, где едва хватало места для вагона. Слева Моррисон смог различить еще пару рельсов. «Должно быть, в тоннеле на скорости не может разъехаться больше двух вагонов», — подумал он.
Тоннель, как и вагон, не отличался хорошим освещением. Возможно, его прокладывали, следуя линиям наименьшего сопротивления и экономя деньги. Может быть, повороты делали преднамеренно, стремясь ради безопасности скрыть дорогу, усложнить ее. Потому, видимо, и освещение оставляло желать лучшего.
— Долго мы будем ехать, а? — спросил Моррисон.
Дежнев посмотрел на него с возмущением, которое ощущалось даже в темноте.
— Вижу, вы не знаете, как ко мне обращаться. У меня нет ученого звания, так почему бы вам не называть меня просто Аркадием? Здесь меня все так зовут.
Моррисон кивнул:
— Очень хорошо. Долго нам еще ехать, Аркадий?
— Нет, Альберт, — весело ответил Дежнев.
И Моррисон, которому навязали неофициальные отношения, вынужден был смириться.
Он сам себе немного удивился, уловив, что он в целом не против. Дежнев, со своими вечными афоризмами, даже стал ему симпатичен. И Моррисон в душе обрадовался возможности нарушить те границы, в которых Баранова, казалось, старалась его удержать.
Вагон двигался медленно, со скоростью праздного пешехода, немного раскачиваясь на поворотах. Неожиданно в окна ворвался поток света, и вагон остановился.
Выбираясь наружу, Моррисон сощурился. Комната, где они оказались, была меньше того первого помещения. В ней фактически ничего не было. Рельсы, делая широкий полукруг, поворачивали назад к стене. Он заметил еще один маленький вагончик, исчезающий в проходе закрывающейся за ним стены. Вагон, в котором они прибыли, медленно развернулся и остановился.
Моррисон осмотрелся. В стене было множество дверей, а потолок нависал сравнительно низко. У него возникло чувство, будто он фигура на огромной шахматной доске с пронумерованными клетками.
Баранова выжидательно погладывала на него, словно давая освоиться в новом месте.
— Вы готовы, доктор Моррисон?
— Нет, доктор Баранова, — огрызнулся Моррисон. — И не буду готов, пока не узнаю, куда иду и что должен делать. Тем не менее я готов следовать за вами, если покажете дорогу. Что мне остается?..
— Этого вполне достаточно. Сюда, пожалуйста. Вы должны познакомиться еще кое с кем.
Они прошли в одну из дверей и очутились в маленькой, ярко освещенной комнате, вдоль стен которой тянулись толстые провода.
В комнате у стола сидела молодая женщина. При виде вошедших она отодвинула в сторону папку, напоминающую по виду технический отчет. Девушка отличалась какой-то странной красотой, неявной, но притягательной. Короткие вьющиеся волосы соломенного цвета придавали ее лицу живость. Легкая хлопчатобумажная форма, которая, как заметил Моррисон, была одинаковой у всех работников Грота, не скрывала изящной и стройной фигуры, не такой пышной, как у Барановой. Лицо портила, а может, украшала (дело вкуса) только маленькая родинка прямо у левого края губ. На лице не было ни намека на улыбку.
Моррисон тем не менее улыбнулся. В первый раз с момента похищения ему показалось, что, несмотря на мрачность истории с похищением, его ожидают приятные сюрпризы.
— Добрый день, — поздоровался он. — Приятно вас видеть. — Он постарался говорить по-русски правильно, скрывая американский акцент, который так легко просекла официантка.
Молодая женщина, не ответив ему, хрипловатым голосом обратилась к Барановой:
— Американец?
— Да, — подтвердила Баранова. — Доктор Альберт Джонас Моррисон, профессор нейрофизики.
— Ассистент профессора, — поправил Моррисон.
Баранова не обратила внимания на реплику.
— А это, доктор Моррисон, доктор Софья Калинина, наш специалист по электромагнетизму.
— А с виду не скажешь, — галантно заметил Моррисон.
Было похоже, женщине это не понравилось.
— Возможно, я выгляжу моложе. Мне тридцать один год.
Моррисон смутился, а Баранова быстро вмешалась:
— Пойдемте, пора начинать. Пожалуйста, проверьте схемы и запускайте. И побыстрее.
Калинина поспешно вышла.
Дежнев с усмешкой посмотрел ей вслед.
— Я рад, что ей не по вкусу американцы. Это исключает как минимум сто миллионов потенциальных конкурентов. Если бы ей еще не нравились русские и она признала, что я, как и она, карелофинн…
— Ты — карелофинн? — Баранова насмешливо улыбнулась. — Кто в это поверит, болтун?
— Она, если будет в подходящем настроении.
— Не дождешься, — И Баранова обратилась к Моррисону: — Пожалуйста, не принимайте поведение Софьи на свой счет. Многие наши граждане переживают период ультрапатриотизма и считают самым правильным не любить американцев. Но это скорее поза, чем истина. Уверена, когда мы начнем работать в одной группе, Софья избавится от своих стереотипов.
— Я все понимаю. В моей стране тоже происходят подобные казусы. Если уж на то пошло, в настоящий момент я не очень-ТО люблю советских граждан. Причина ясна, я думаю. Но, — он улыбнулся, — я легко могу сделать исключение для доктора Калининой.
Баранова покачала головой.
— Американцы вроде вас и русские вроде Аркадия обладают особым мужским мышлением, стоящим выше национальных границ и культурных различий.
Моррисон оставался непреклонным:
— Но я не буду работать ни с ней, ни с кем-либо другим. Я устал напоминать вам, доктор Баранова, что не верю в существование минимизации и не буду вам помогать.
Дежнев засмеялся:
— Знаешь, Альберту можно верить. Он человек серьезный.
Баранова сказала:
— Доктор Моррисон. Это Катенька.
Она похлопала по клетке, которую Моррисон чуть было не проигнорировал. Доктор Калинина полностью завладела его вниманием. И даже после того, как она ушла, Моррисон продолжал поглядывать на дверь в ожидании ее появления.