— Да, Альберт, но это имело значение раньше, когда мы были в капилляре. После этого вы вернулись на корабль, а затем во второй раз вышли, но уже в нервную клетку. Сейчас мы в нейроне. Вспомнили?
Моррисон нахмурился. Что все это значило?
Однако постепенно память восстановилась. Он закрыл глаза и постарался еще раз прокрутить недавние события. Затем спросил уже по-русски:
— Как вы нашли меня?
Ему ответил Конев:
— Я чувствовал, и довольно остро, волны мыслей Шапирова, когда они проходили через прибор.
— Мой компьютер! Он цел?
— Он был привязан к вам. Вы услышали что-нибудь важное?
— Мысли? — Моррисон тупо уставился на него. — Какие важ ные мысли? О чем вы говорите?
Коневу не терпелось узнать многое, но он стоически одергивал себя. Поджав губы, Юрий подчеркнуто вежливо произнес:
— Когда вы были снаружи, я мог различать волны мышления Шапирова, которые проходили через ваш прибор. Правда, не было никаких конкретных слов и образов.
— А что же вы тогда чувствовали?
— Мучение.
В разговор вступила Баранова:
— Никто из нас, кроме Юрия, ничего не почувствовал. Но по тому, как он это описал, оно напоминало муки мозга, понимающего, что он в коматозной ловушке. А слышали вы что-нибудь конкретное?
— Нет.
Моррисон осмотрел себя с ног до головы. Он лежал на двух креслах, его голову держала Калинина. Моррисон попросил воды. Жадно выпил и заговорил:
— Увы, я ничего там не услышал, не увидел и не почувствовал. В моем положении…
Конев резко оборвал его:
— При чем тут ваше положение? Ваш компьютер передавал информацию. Я почувствовал волны даже на большом расстоянии. А вы, вы находились рядом. Как же вы могли ничего не чувствовать?
— Знаете, у меня проблем хватало. Я остался в гордом одиночестве, без надежды на возвращение и под угрозой неминуемой смерти. Остальное как-то не представлялось важным.
— Не верю, Альберт. Вы лжете.
— Не лгу. Госпожа Баранова, — подчеркнуто официально обратился он к Наталье, — я требую вежливого отношения к себе.
— Юрий, — строго сказала Баранова. — Не нужно никого обвинять. Если есть вопросы — спрашивай, но не более того.
— Хорошо, попытаюсь по-другому, — продолжал Конев. — Я ощутил бурю эмоций даже на большом расстоянии от прибора, исходя, естественно, из наших размеров. Вы же, Альберт, были совсем рядом с компьютером. Кроме того, он настроен на ваш тип мозга, а не на мой. Может быть, оба наших мозга и принадлежат к одной категории, но они отнюдь не идентичны. Вам полагалось острее прочувствовать мысли Шапирова, чем мне. Как вы объясните, что я многое слышал, а вы, находясь в самом источнике, с компьютером в руках, остались ни с чем?
Моррисон с усилием ответил:
— Господи, где мне было взять желание видеть и слушать? Меня унесло с корабля. Я был один как перст, один — поймите наконец!
— Сочувствую, но вам не требовалось усилий, чтобы включиться в работу. Мысли должны были сами заползать к вам в голову, несмотря ни на что.
— Все равно я ничего не чувствовал. Меня доконало одиночество и осознание, что я скоро умру. Я думал, что поднимется температура и все кончится. Все было как в первый раз…
Тут он засомневался и спросил Калинину:
— Ведь я два раза выбирался наружу?
— Да, Альберт, — нежно ответила она.
— Но потом ощутил, что моя температура не повышается. Вместо этого я начал пульсировать: становился то меньше, то больше. Меня вовлекло в какой-то процесс передачи минимизации вместо ожидаемой передачи тепловой энергии. Это возможно, Наталья?
Баранова немного подумала:
— Подобный эффект проявился из-за выравнивания поля минимизации. Исследования на сей счет пока не проводились. Но, будучи там, вы нашли подтверждение теории.
— Все вокруг меня изменяло время от времени размеры. Молекулы воды то сокращались, то расширялись. Со мной, казалось, происходило то же самое.
— Правильное допущение. Ваш опыт воистину бесценен. Вы не зря прошли через это.
Конев возмутился:
— Альберт, только вы продемонстрировали явное доказательство того, что за пределами корабля вы сохранили способность слышать, видеть, чувствовать. Так почему вы считаете, что вашу непростительную глухоту мы воспримем как должное?
Моррисон повысил голос:
— Слушайте, вы что, фанатик с проявлениями маниакального бреда? Полагаете, что в такие минуты само собой разумеется мыслить рационально и логично? Меня сковал абсолютный страх. С каждым сокращением молекулы я приближался к смерти. Продлись сокращение бесконечно, я бы также бесконечно расширялся. И в конце концов процесс неуправляемой деминимизации отправил бы меня к праотцам. В тот момент мне было совершенно без разницы, что происходит с волнами. Честное слово.
Лицо Конева исказила гримаса презрения:
— Если бы мне поручили ответственную работу и мне пришлось бы выполнять ее под дулами сотен орудий, даже в последние секунды я бы нашел в себе силы сосредоточиться на главной задаче.
— Как говаривал мой отец: «Никто не боится охотиться на медведя, особенно когда его нет», — сказал Дежнев.
Конев в бешенстве накинулся:
— Ты достал меня до печенок с папашиными прибаутками, ты, пьянь подзаборная.
— Дружок, ты повторишь мне это слово в слово, когда мы вернемся в Грот. Но имей в виду, тогда придется охотиться на медведя, который рядом, — ответил Дежнев.
— Юрий, не пора ли заткнуться? Ты не успокоишься, пока не переругаешься со всеми? — поинтересовалась Баранова.
— Наталья, я намерен продолжить работу. Альберт должен снова выйти наружу.
— Нет, — в ужасе шепнул Моррисон. — Никогда!
Дежнев, чей взгляд не светился доброжелательностью, съязвил:
— И это мы слышим от великого героя, готового помереть на боевом посту! Он должен делать свою работу. Поэтому необходимо снова вытолкать за борт бедолагу Альберта?!
Баранова поддержала Дежнева:
— Он прав, Юрий. Ты же не боишься и тысячи орудий, твое бесстрашие восхищает. И тем не менее Альберт был там уже дважды. Пришел твой черед.
Конев не соглашался:
— Но компьютер-то его изобретение. Он ориентирован на его мозг.
— Понимаю, — кивнула Баранова, — но ты сам заявлял, что у тебя тот же тип мозга. По крайней мере, ты чувствуешь те же волны, что и он. Ты же принимал сигналы, когда Альберта отнесло от нас на значительное расстояние? Так что, выбравшись наружу вместе с компьютером, ты запросто сможешь добыть ценнейшие данные для исследований. Что толку от ощущений Альберта, если ты не веришь ни единому слову.
Все смотрели на Конева. Даже Калинина отважилась бросить взгляд.
Моррисон кашлянул:
— Боюсь, что я с перепугу немного обмочил костюм. Чуть-чуть… Я испугался, и…
— Знаю, — ответила Баранова. — Я продезинфицировала и высушила его. Подобная мелочь не должна помешать Юрию самоотверженно исполнить свой долг.
— Мне не нравится ваш сарказм в мой адрес, но я выйду в клетку, — парировал Конев. — Неужели вы и в самом деле думаете, что боюсь этого? Единственное, в чем я уверен, так это в том, что Альберт больше настроен на прием информации. Но если он не выйдет еще раз, то это сделаю я. В надежде…
Он сделал паузу, а Дежнев добавил:
— В надежде, что не придется встретиться с медведем.
С горечью в голосе Конев ответил:
— Нет, старина, в надежде на то, что меня крепко пришпилят к кораблю. Альберт чуть не погиб из-за слабого притяжения, когда один из членов экипажа сработал не должным образом. Я бы не хотел, чтобы так поступили и со мной.
Калинина проговорила, ни к кому не обращаясь:
— Просто Альберт встретился со структурой, заряд которой идеально дополнял его заряд. Вероятность того, что это вообще могло произойти, был чрезвычайно мал. Но если и так, в следующий раз я попытаюсь использовать другие варианты заряд-ности корабля, чтобы избежать подобных неприятностей.
Конев согласно кивнул.
— Принимаю ответ, — сказал он, обращаясь к Барановой. А затем Моррисону: — Ты говорил, там отсутствует передача тепловой энергии?
— По крайней мере, если передача и есть, то очень незначительная. Только в изменении размеров.
— Тогда я не стану переодеваться.
— Юрий, ты пробудешь там недолго. Но мы не можем постоянно рисковать людьми, — отрезала Баранова.
— Понимаю, — ответил Конев.
С помощью Моррисона он натянул гидрокостюм.
Моррисон посмотрел сквозь корпус корабля и разглядел Конева. В прошлые разы все было с точностью до наоборот. Он торчал снаружи и посматривал внутрь. А потом и посматривать стало некуда, разве что по сторонам, утешая себя жалкими надеждами на спасение. Вряд ли он когда-нибудь забудет, как остался один в бескрайней вселенной человеческого разума.
Моррисона слегка раздражало слоновье спокойствие Конева. Тот даже не повернулся и не посмотрел в сторону товарищей. Он цепко держал компьютер, следуя поспешным инструкциям Моррисона об элементарных приемах настройки. Казалось, ученый с головой ушел в работу. Неужели и в самом деле этот тип до безрассудства храбр? Неужели у него хватило бы силы воли сконцентрироваться на работе, окажись он в ситуации, когда корабль сгинул вдали, а шансы на выживание растаяли, как первый снег? Моррисон, рассуждая о подвигах во имя науки, даже украдкой почувствовал стыд за свою трусость.
Он осторожно посмотрел на остальных членов экипажа. Дежнев оставался за пультом управления. Ему пришлось поставить корабль прямо у самой мембраны. Он предложил развернуться и встать на линии, разделяющей оба потока. В этом месте практически не ощущалось течения, и им не пришлось бы снова рисковать. Однако Конев тут же отверг предложение. Его тянуло туда, где проходила основная масса скептических волн. А для этого следовало двигаться вдоль самой мембраны.
Дежнев предложил еще перевернуть корабль вверх дном. Здесь, в клетке, точно так же как и в космосе, подобный финт не имел значения. Если встать вверх дном, камера подачи воздуха, к которой прикреплен Конев, выйдет не на мембрану, а на противоположную сторону. Опять же с целью предотвращения столкновения с цитоскелетными структурами.