Конев обозлился. Он заявил, что таких структур кругом как грязи, а вся суть эксперимента в том, чтобы он практически вплотную приблизился к мембране. Что ж, сейчас он снаружи, и пока никаких эксцессов. Дежнев занимался управлением, насвистывая себе под нос веселую мелодию. Баранова следила за приборами, время от времени задумчиво поглядывая на Конева. Только Соня выглядела обеспокоенной, каждую минуту поглядывая на Конева.
Внезапно Баранова спросила:
— Альберт, этот ваш прибор. Как вы думаете, Юрий справится с ним? Слышит он сейчас хоть что-нибудь?
Моррисон улыбнулся:
— В меру возможностей я настроил компьютер на него. Ему ничего не нужно делать. Только, при необходимости, отрегулировать фокус. Но, Наталья, гарантирую, он ничего не слышит и не чувствует.
— Почему?
— Если бы он уловил даже слабые волны, я бы тоже это услышал. Точно так же как и Юрий чувствовал меня, когда я барахтался в потоке жидкости. Сейчас я же не чувствую ничего. Абсолютно.
Баранова выглядела потрясенной.
— Но как же так? Если он получал какие-то сигналы, когда вы были там, то почему он ничего не чувствует, держа в руках ваш прибор?
— Возможно, изменились условия. Не забывайте о состоянии агонии, пойманном Коневым в процессе приема мыслей Шапирова. До того момента все проходило мирно, спокойно. И нате вам, такая неожиданность.
— Да, почти идиллия. Зеленые поля. Математические уравнения…
— Возможно, живая часть мозга Шапирова, если она еще способна к мышлению, наконец осознала то коматозное состояние, в котором находился организм. И случилось это как раз в течение часа, когда…
— Но почему именно в течение последнего часа? Очень странно. Именно тогда, когда мы находимся в мозге.
— Может, мы стимулировали процесс активным вторжением, что привело к осознанию сложившейся ситуации? А может, совпадение? Самая невероятная закономерность совпадений — это то, что они иногда случаются. А теперь на смену агонии и боли пришло состояние абсолютной апатии.
Баранова пребывала в нерешительности:
— Я не могу поверить. Неужели Юрий действительно ничего не чувствует?
— Попробуйте вернуть его. Он там уже десять минут. Более чем достаточно.
— А вдруг он что-то улавливает?
— Тогда категорически откажется вернуться. Ты же знаешь Конева.
— Постучите по обшивке, Альберт. Вы ближе, — попросила Баранова.
Моррисон выполнил просьбу, Конев повернулся к ним. Пластиковый шлем искажал черты лица, но хмуро сдвинутые брови сразу бросались в глаза. Баранова жестом приказала ему возвращаться. Немного поколебавшись, Конев кивнул. Моррисон удовлетворенно молвил:
— Вот доказательство.
Коневу помогли попасть на корабль. Лицо его сильно горело. Он отстегнул шлем и вдохнул полной грудью:
— Ух, как хорошо! Там становится все жарче, а вибрация уменьшается. Помогите мне снять костюм.
— Ты согласился вернуться только из-за этого? Из-за жары? — с надеждой в голосе спросила Баранова.
— Конечно.
— Что-нибудь почувствовал?
Конев нахмурился:
— Нет, ничего. Совершенно ничего.
Моррисон спрятал лицо, едва сдерживая удовлетворенную улыбку. Всегда приятно осознавать собственную правоту.
— Ну, Наташа, наш бравый капитан, — с улыбкой сказал Дежнев, — что дальше? Есть идеи?
На Аркадия никто не отреагировал, его слова остались не услышанными. Женщины ждали отчета. Конев вытирал пот с лица и шеи, поглядывая с неприязнью на Моррисона.
— Когда вы находились снаружи, шла интенсивная передача сигналов…
— Я объяснял вам, что ничего подобного не припомню, — холодно возразил Моррисон, — Может быть, все зависит от того, кто держит прибор?
— Не верю. Наука базируется не на вере, а на доказательствах. Если закрепить компьютер, то вы сможете поработать снаружи еще немного, минут десять, не больше.
Моррисон ответил:
— Не согласен. Сыт по горло.
— Черт, ведь я чувствовал мысли Шапирова, хоть вы и утверждаете обратное.
— Вы уловили только эмоции, а не мысли. Бессловесные эмоциональные состояния. Попробуйте еще раз.
— Ни за что.
— Вы испугались из-за неприятности. Но на этот раз все пройдет гладко. Со мной же ничего не случилось. Бояться нечего.
— Не стоит недооценивать мое умение паниковать от страха, — горько улыбнулся Моррисон.
Конев возмутился:
— Нашли время для шуток!
— Заявляю без тени улыбки, по натуре я труслив. У меня нет вашей…
— Смелости?
— Честно признаю, я не смельчак, не храбрец.
Конев резко повернулся к Барановой:
— Наталья, ты — капитан. Отдай приказ Альберту.
— Нет смысла приказывать. Если он не в состоянии работать, мы ничего не добьемся. Насильно облачая его в скафандр и выпихивая наружу, мы не получим никакой пользы. Я могу лишь попросить. Альберт…
— Не стоит утруждаться.
— Еще одна попытка. Всего лишь три минуты. Если вы не получите сигнал…
— Не получу. Уверен, что не получу.
— Всего лишь три минуты, чтобы доказать это.
— Господи, к чему все это, Наталья? При нулевом результате Юрий обвинит меня в умышленном сокрытии ценных научных фактов и в сознательной порче компьютера. Между нами нет доверия, так что и разговаривать не о чем. Категорически заявляю, что я ничего не улавливал и не слышал. Наталья, а сама ты?
— Я ничего не чувствовала.
— Софья?
Калинина отрицательно покачала головой.
— Аркадий?
Дежнев произнес обиженно:
— Я вообще чурка бесчувственная.
— Что ж, остается один Юрий. Разве мы можем полностью положиться на его выводы? Я не буду так же суров, как он, и не стану обвинять его во лжи. Не виной ли всему его воображение и безумное желание услышать шапировские мысли? Легко выдать неосознанно желаемое за действительное.
Лицо Конева побледнело, но голос, слегка подрагивающий, оставался холодным:
— Забудем. Мы провели уже несколько часов в теле, и я прошу тебя об одном — о последнем эксперименте. Он может оправдать все.
— Нет, — ответил Моррисон, — я пас.
— Альберт, — уверенно заговорила Баранова. — На этот раз ошибки не будет. Последний эксперимент…
— Еще бы не последний, — вмешался Дежнев. — У нас энергия на исходе. Поиски Альберта изрядно истощили наши запасы.
— И тем не менее мы не посчитались с опасностью, — подхватил Конев. — Мы нашли тебя, Альберт, не оставили в беде. — А затем прибавил с нехорошей улыбкой — Кстати, если бы не твой прибор, я бы не смог указать твои координаты. Явное доказательство, что я не жертва воображения. Так что будь добр, рассчитайся со мной — и мы квиты.
Ноздри Моррисона стали раздуваться от ярости:
— Не смеши меня, воплощение милосердия: если бы меня не нашли, то тебе, как и всему экипажу, настал бы конец. Тебя бы первого разнесло на куски от спонтанной деминимизации.
Неожиданно корабль сильно тряхнуло, он даже накренился. Конев с трудом устоял на ногах, ухватившись за спинку кресла.
— Что это? — воскликнула Баранова.
Калинина сосредоточенно склонилась над компьютером:
— Я не уверена, но, похоже, рибосома.
— Рибосома? — изумленно переспросил Моррисон.
— Вы удивлены? Они здесь повсюду. Это органеллы, производящие белок.
— Я знаю, что это, — оскорбленно буркнул Моррисон.
— Одна из них нанесла нам удар. Вернее сказать, мы нанесли ей. Впрочем, это не имеет значения. Всего лишь броуновское движение…
— Увы, гораздо хуже, — с ужасом крикнул Дежнев. — Посмотрите на вибрацию поля.
Моррисон повернулся и сразу же узнал явление, с которым уже столкнулся, оказавшись один в клетке. Молекулы воды интенсивно расширялись и сокращались.
— Остановите это! Остановите! — закричал Конев.
— Я пытаюсь, — с трудом выдавила из себя Баранова.
— Аркадий, отключи двигатели, передай всю энергию мне. Отключи кондиционеры, свет — все.
Баранова склонилась над слабо мерцающим компьютером. Они находились в абсолютной темноте, в человеческом мозгу, в одной из миллионов клеток. Моррисон видел только свет компьютеров Натальи и Сони, но чувствовал, что кризис еще не миновал. Воды молекулы продолжали вибрировать. Вибрировало минимизированное поле — все предметы, оказавшиеся в нем. И он сам. Каждый раз, когда он расширялся (а молекулы воды, казалось, сжимались), поле превращало часть энергии в тепло, и доктор мог чувствовать, как жар волной проносится по кораблю. Но после того как Баранова сконцентрировала энергию в поле, жар исчез. На какое-то время вибрация уменьшилась. Однако ненадолго, приступив к своим разрушительным действиям с новой силой. Кажется, Баранова не в силах справиться с ситуацией, и он, доктор Моррисон, через несколько минут погибнет. Корабль и экипаж, все превратится в пар. У него закружилась голова. В глазах потемнело. Опять доктор испытывал малодушие и трусость. И снова его захлестнуло чувство стыда.
Но время шло, а изменений не происходило. Моррисон шевельнулся. Итак, он уже умер, на том свете сейчас или на этом? Но эту мысль Моррисон туг же прогнал. Рядом послышались всхлипы. Нет, чье-то тяжелое дыхание. Он открыл глаза. И в тусклом свете разглядел чарующие черты Сони. Поскольку вся энергия была брошена на то, чтобы удержать корабль от деминимизации, единственным источником света служил лишь компьютер. Моррисон смог различить ее склоненную голову, растрепанные волосы и тяжелое, со свистом вырывающееся дыхание. Он с надеждой огляделся вокруг. Вибрация уменьшалась на глазах и через некоторое время совершенно прекратилась. Калинина подняла голову, на ее лице светилась счастливая улыбка.
— Вот и все, — произнесла она хрипловатым шепотом.
Корабль медленно осветился огнями. Первым, пытаясь восстановить прерывистое дыхание, заговорил Дежнев:
— Если я не умер, значит, еще поживу. Как говаривал мой отец: «Жизнь — не сахар, а смерть еще хуже». Спасибо, Наташа, низкий поклон.
— Не стоит меня благодарить, — ответила Баранова. Она как будто сильно постарела за эти минуты, и Моррисон не удивился бы, увидев седые пряди в ее волосах. — Я не смогла удержать энергию в поле. Это Софья спасла нас?