перегружать двигатели.
— Ага, — проворчал Дежнев, — слова знатока проблемы. К твоему сведению, оно произойдет за счет нашего поля, и на это потребуется еще больше энергии, чем на прокладывание пути силой.
— Аркадий, не сердись. Время от времени запускай двигатели и используй ослабление стенки вены, возникающее из-за минимизационного поля. Комбинируя оба способа, мы в результате затратим меньше энергии, чем при использовании одного.
— Надеяться-то можно, — отозвался Дежнев, — но сказать — еще не значит сделать. Когда я был маленький, мой отец однажды сказал: «Горячность — не доказательство правды». Он сказал мне это, когда я со страстностью клялся, что не ломал его трубку. Он спросил, понял ли я урок. А потом задал трепку.
— Хорошо, Аркадий, на твое усмотрение, — сказала Баранова, — а теперь двигайся вперед.
Вмешался Конев:
— Ты не зальешь мозг кровью. Шапиров мертв, кровотечения не будет.
— Ага, — отозвался Дежнев, — ты затронул интересную проблему. При обычных обстоятельствах, стоило нам войти в вену, как поток крови подхватил бы нас и понес в нужном направлении. Так когда кровь не движется, придется включить двигатели — но в каком направлении держать путь?
— Раз уж мы заговорили об этом, — спокойно ответил Конев, — тебе нужно повернуть направо. Так говорит цереброграф.
— Но если там нет течения, чтобы повернуть направо, а мы войдем под углом налево?
— Аркадий, ты войдешь под углом направо. Это тоже показывает цереброграф. Главное — войди в вену.
— Давай, Аркадий, — сказала Баранова, — нам не остается ничего другого, только полагаться на показания церебрографа.
Корабль быстро двинулся вперед, и как только нос корабля коснулся стенки вены, Моррисон почувствовал слабую дрожь работающих двигателей. Затем стенка просто поддалась, корабль оказался внутри вены.
Дежнев сразу же остановил моторы. Корабль двигался с быстро уменьшавшейся скоростью, оттолкнувшись от дальней стенки так аккуратно, что Моррисон не заметил никаких повреждений. Ширина корабля была примерно в два раза меньше ширины вены.
— Ну что, — сказал Дежнев, — направление верное? Если нет, то мы пропали. Я не смогу развернуться. Тут слишком тесно, Альберт не сможет выйти наружу, чтобы повернуть корабль, а энергии на минимизацию не хватит.
— Направление верное, — строго резюмировал Конев. — Двигайся вперед, и мы скоро выберемся. По мере продвижения вена расширится.
— Будем надеяться. Какое расстояние предстоит преодолеть?
— Пока не могу сказать, — ответил Конев. — Мне нужно проследить вену по церебрографу, посоветоваться с Гротом, подготовиться к введению иглы в вену как можно ближе к тому месту, где мы выйдем из черепа.
Дежнев сказал:
— Просто хочу напомнить, что наши запасы энергии ограниченны, так же как и способность двигаться. С минимизацией и деминимизацией, движением с низкой эффективностью, беготней не по тем капиллярам, с поисками Альберта мы использовали гораздо больше энергии, чем могли себе позволить.
Баранова спросила:
— Ты хочешь сказать, мы использовали всю энергию?
— Почти. Я только и делаю, что пытаюсь это донести до вашего сведения, — ответил Дежнев.
— Неужели нам не хватит ее, чтобы выбраться из черепа?
— В обычных условиях хватило бы даже сейчас. Если бы мы находились в вене живого организма, нас подхватил бы поток крови. Но движения нет. Шапиров мертв, и сердце его не бьется. Это значит, что мне придется прокладывать путь с помощью двигателей, и чем холоднее и гуще станет кровь, тем интенсивнее придется работать моторам, тем быстрее будет расходоваться энергия.
Вмешался Конев:
— Но нам нужно пройти всего лишь несколько сантиметров.
Дежнев яростно набросился на него:
— Всего лишь несколько? Неужели? При наших размерах нам придется пройти километры.
Моррисон спросил:
— Может, еще раз деминимизироваться?
— Нельзя. — Дежнев говорил на повышенных тонах. — У нас не хватит энергии. Неконтролируемая деминимизация не требует энергии, она высвобождает ее. Но контролируемая… Послушайте, Альберт, если вы спрыгнете с верхнего этажа небоскреба, вам не придется прилагать усилия, чтобы достичь земли. Но если вы захотите остаться в живых и спуститься с помощью веревки, то придется потрудиться, понимаете?
— Понимаю, — проворчал Моррисон.
Рука Калининой коснулась его руки и нежно пожала ее. Софья тихо сказала:
— Не обижайся на Дежнева. Он ворчит и рычит, но вытащит нас отсюда.
Баранова обратилась к Аркадию:
— Если горячность не является гарантией правды, как ты нам только что объяснил, то не гарантируют ее даже холодная голова и рассудочность. Скорее даже наоборот. Почему бы тебе просто не начать двигаться, может быть, нам хватит энергии, чтобы добраться до иглы?
Дежнев хмуро ответил:
— Это как раз то, что я собираюсь сделать, но если ты хочешь, чтобы я не терял головы, дай мне выпустить пар и выговориться.
Корабль тронулся, и Моррисон подумал про себя: «С каждым метром мы приближаемся к игле».
Это было не слишком успокаивающее рассуждение, так как остановиться в метре от иглы было не менее опасно, чем встать с заглохшими моторами в километре от нее. Тем не менее его сердце билось ровнее.
Теперь им попадалось больше эритроцитов и лейкоцитов, чем в артериях и капиллярах каких-то несколько часов назад.
Тогда существовало движение крови, и в непосредственной близости находилось не так уж много предметов. Сейчас же корабль двигался, расталкивая налево и направо бесчисленные объекты, оставляя их безмолвно раскачивающимися в кильватере.
Конев сказал:
— Мы идем правильным курсом. Вена становится заметно шире.
И это действительно было правдой. Моррисон заметил и сам, но не придал данному факту особого значения. Он слишком сосредоточился на самом движении.
Альберт почувствовал, что к нему возвращается надежда. Ошибка при выборе курса могла стать непоправимой. Вена начала бы сужаться, и они вновь попали бы в мозг. В этом случае у них вряд ли хватило бы энергии, чтобы еще раз найти выход в другую вену.
Конев что-то записал под диктовку Дежнева, затем кивнул:
— Пусть Грот подтвердит расчеты. Отлично.
Он на некоторое время склонился над церебрографом и затем сказал:
— Послушайте, они знают, в какой вене мы находимся, и введут иглу в том самом месте, которое я отметил на церебрографе. Мы будем там примерно через полчаса или даже раньше. Продержимся еще полчаса, Аркадий?
— Пожалуй, нет. Если бы сердце билось…
— Да, знаю, но оно не бьется.
Затем он обратился к Барановой:
— Наталья, ты можешь дать мне записи, все, что мы узнали о мыслительном процессе Шапирова? Я передам эту информацию, пусть и необработанную, в Грот.
— На тот случай, если мы не выберемся?
— Именно так. Мы здесь ради этих данных, им нельзя погибнуть вместе с нами.
— Ты прав, — ответила Баранова.
— При условии, — и его голос приобрел твердость, — что они вообще имеют хоть какую-то ценность.
Он бросил быстрый взгляд на Моррисона.
Конев придвинулся к Дежневу, и они занялись передачей информации от компьютера к компьютеру, от маленького к большому, из вены мертвого человека во внешний мир.
Калинина все еще держала руку Моррисона.
«Может быть, больше для своего собственного спокойствия, чем из интереса ко мне», — подумал Альберт.
Он тихо произнес:
— Софья, что произойдет, если энергия иссякнет раньше, чем мы подойдем к игле?
Она приподняла брови:
— Нам придется остаться на месте и ждать. Люди из Грота постараются помочь нам.
— Но разве сразу после того, как закончится энергия, не начнется спонтанная деминимизация?
— Да нет же. Минимизация — метастабильное состояние. Помнишь, мы говорили об этом? Просто останемся здесь на неопределенное время. В конечном счете когда-нибудь это случайное псевдоброуновское расширение и сжатие подтолкнет спонтанную деминимизацию, но кто знает, когда оно произойдет?
— Может быть, через годы?
— Возможно.
— Что толку? — спросил Моррисон, — Мы умрем от асфиксии. Без энергии мы не сможем восстанавливать запас воздуха.
— Я уже говорила, люди в Гроте постараются вытащить нас отсюда. Компьютеры работают, и они всегда смогут определить наше местонахождение.
— Но как они смогут найти нашу клетку среди пятидесяти триллионов таких же?
Калинина погладила его руку:
— Не надо пессимизма, Альберт. Нашу клетку легко отличить от других, к тому же именно из нее идет передача сигналов.
— Думаю, почувствую себя намного лучше, когда мы доберемся до иглы и нас не придется искать.
— Я тоже. Просто хочу доказать вам, что даже если у нас закончится энергия и мы сможем сами добраться до иглы, то не все потеряно.
— А если мы не сможем добраться до нее?
— Тогда нас вытащат отсюда другим способом. Грот своими силами займется деминимизацией.
— А сейчас они не могут сделать это?
— Мы окружены огромной массой неминимизированного вещества, и слишком трудно сфокусировать поле с необходимой точностью. Как только они вычленят нас из общей массы, все будет гораздо проще.
В этот момент Дежнев спросил:
— Это все, Юрий?
— Да, все.
— Тогда обязан предупредить вас, что мы сможем двигаться еще пять минут. Может быть, меньше, но никак не больше.
Моррисон судорожно сжал руку Калининой, молодая женщина вздрогнула от боли.
Моррисон извинился, выпустил ее руку, Софья принялась энергично ее растирать.
Баранова уточнила:
— Где мы сейчас, Юрий? Сможем дойти до иглы?
— Пожалуй, да, — ответил Конев. — Замедляй ход, Аркадий. Экономь энергию.
— Нет, — сказал Дежнев. — При этой скорости я сталкиваюсь с относительно слабым сопротивлением. Если замедлю скорость, сопротивление усилится, и мы потеряем энергию.
Конев возразил:
— Но мы не должны проскочить отметку.