— Не проскочим. Как только ты прикажешь остановить двигатели, ход замедлится из-за вязкости крови. Сопротивление усилится, и через десять секунд мы остановимся. Если бы у нас была наша обычная масса и инерция, при быстром торможении нас бы просто расплющило о стену.
— В таком случае остановись, когда я скажу.
Моррисон поднялся и вновь через плечо Конева взглянул на экран церебрографа. Он решил, что прибор работает с максимально возможным увеличением. Тонкая красная линия, показывающая движение корабля, приближалась к маленькому зеленому кружку, который, как догадался Моррисон, означал местонахождение иглы.
Но это было навигационное счисление, а энергия заканчивалась.
И Моррисон неожиданно сказал:
— Неплохо бы воспользоваться одной из артерий, они ведь пусты после смерти. Нам не пришлось бы тратить энергию на вязкость крови и сопротивление.
Конев ответил:
— Бесполезно. Корабль не способен двигаться в воздухе.
Он хотел продолжить, но в этот момент выпрямился и закричал:
— Стоп, Аркадий! Стоп!
Дежнев резко нажал на кнопку, и почти сразу же корабль остановился.
Конев указал рукой на большой светящийся оранжевый круг и сказал:
— Они используют волокнооптические методы, чтобы осветить кончик иглы. Грот заверил, что мы не пропустим ее.
— Но мы пропустили ее, — обреченно откликнулся Моррисон. — Смотрим на нее, но мы не в ней. Чтобы попасть туда, придется развернуться, а это значит, что Аркадию снова придется разобрать систему связи.
— Бесполезно, — сказал Дежнев. — Энергии хватило бы еще секунд на сорок пять, но начать движение с нуля нельзя.
— И что же теперь? — Моррисон вновь был на грани истерики.
— Ну что ж, теперь они будут двигаться к нам, — ответил Конев. — На том конце иглы тоже есть кое-какой интеллект. Аркадий, скажи им, чтобы они медленно приблизились к нам.
Оранжевый круг начал увеличиваться, постепенно превращаясь в эллипс.
Моррисон выдохнул:
— Они опять пропустят нас.
Конев ничего не ответил, но перегнулся через Дежнева, чтобы самому связаться с Гротом. На какой-то момент оранжевый эллипс еще больше вытянулся, но после резкого окрика Конева вновь превратился в круг. Игла была теперь рядом и направлена прямо на них. Неожиданно все вокруг пришло в движение. Неясные очертания эритроцитов и случайных лейкоцитов задвигались в направлении иглы. Корабль двинулся вместе с ними.
Моррисон видел, как оранжевый круг придвинулся и внезапно исчез. Конев констатировал с мрачным удовлетворением:
— Они всосали нас. Так что теперь мы в безопасности. Грот обо всем позаботится.
Моррисон собрался как мог, чтобы прогнать мрачные мысли, отключиться от происходящего. Будет ли он возвращен в нормальный мир или ему суждено провести остаток своих дней в пробирке — теперь от него не зависит.
Он закрыл глаза и попытался ни на что не обращать внимания, даже на биение сердца. В какой-то момент ощутил легкое прикосновение к своей руке. Это, наверное, была Калинина. Моррисон медленно убрал руку, словно говоря: «Не сейчас».
Через некоторое время раздался голос Барановой:
— Аркадий, передай им, пусть эвакуируют сектор С.
Моррисон невольно задумался, будет ли проведена эвакуация.
Сам бы он эвакуировался и без приказа, но там могли оказаться безумцы, готовые отдать все, лишь бы оказаться рядом при возвращении первого экипажа, исследовавшего живое тело. «Будет что порассказать внукам», — усмехнулся он. Доктор стал рассуждать, каково тем, у кого нет внуков или кто уходит из жизни слишком молодым и не успевает никому поведать о своих открытиях.
Смутно он осознавал, что намеренно морочит себе голову философиями. Нельзя не думать абсолютно ни о чем, особенно если ты провел большую часть жизни в размышлениях, но когда надо, можно мыслить о чем-нибудь незначительном. В конце концов, на свете столько всего, что…
Он, должно быть, уснул. Никогда бы не подумал, что может быть таким хладнокровным. Но это не хладнокровие.
Это усталость, спад напряжения, чувство, что кто-то другой, а не он готов принимать решение. И возможно, хотя он не хотел признаваться в этом, нагрузка была слишком велика для него, и он просто отключился.
Доктор вновь почувствовал легкое прикосновение к руке, пошевелился, открыл глаза. Слишком яркий и слишком обычный свет заставил его быстро заморгать, на глазах появились слезы.
На него смотрела Калинина:
— Просыпайтесь, Альберт.
Он вытер глаза, начиная осознавать окружающее, и спросил:
— Мы вернулись?
— Вернулись. Все в порядке. Мы в безопасности и ждем, пока вы придете в себя. Вы ближе всех к двери.
Моррисон оглянулся на открытую дверь, попытался приподняться и рухнул в кресло:
— Я слишком тяжел.
Калинина ответила:
— Я знаю. Я тоже чувствую себя слонихой. Не спешите, я помогу вам.
— Нет-нет, все в порядке. — Он отстранил ее.
Комната была заполнена людьми. Он замечал чужие лица, наблюдавшие за ним, улыбающиеся ему. Моррисон не хотел, чтобы они видели, как молодая советская женщина помогает американцу встать на ноги.
Медленно, слегка покачиваясь, он поднялся и очень осторожно направился к выходу. Несколько рук тут же подхватили его, не обращая внимания на уверения: «Все в порядке. Мне не нужна помощь».
Внезапно он остановился:
— Подождите.
Перед тем как ступить на землю, он обернулся и поймал взгляд Калининой.
— Что случилось? — спросила она.
Он ответил:
— Мне просто захотелось последний раз взглянуть на корабль, потому что вряд ли я когда-нибудь еще увижу его.
Моррисон с облегчением заметил, что сойти на землю помогали не только ему, но и всем членам экипажа. Казалось, для них готовили особое торжество, но Баранова сделала шаг вперед и сказала:
— Товарищи, уверена, у нас еще будет время для торжеств, но сейчас мы просто не в состоянии присоединиться к вам. Нам нужно отдохнуть и прийти в себя после трудного путешествия.
Ее слова были встречены приветственными криками. И только Дежнев сохранил присутствие духа. Он взял стакан с какой-то прозрачной жидкостью, доктор мог поручиться, что с водкой. Широкая улыбка на влажном лице Дежнева подтверждала догадку.
Моррисон спросил у Калининой:
— Сколько прошло времени?
— Думаю, больше одиннадцати часов, — ответила она.
Моррисон покачал головой:
— Словно больше одиннадцати лет.
Она слабо улыбнулась:
— Знаю, но часам не хватает воображения.
— Еще один из афоризмов Дежнева-старшего?
— Нет. Он мой.
— Чего я по-настоящему хочу, так это ванну, душ, свежую одежду, хороший обед, возможность покричать вволю и хорошенько выспаться. И именно в этом порядке, на первом месте — ванна.
— Вы все это получите, — ответила Калинина, — как и все мы.
Так и было. Обед показался Моррисону в высшей степени вкусным. Во время плавания напряжение подавляло аппетит, и теперь, когда он чувствовал себя в безопасности, голод дал о себе знать. Главным блюдом за обедом был жареный гусь огромных размеров. Разрезая его, Дежнев приговаривал:
— Не торопитесь, друзья мои. Отец говорил: «Переедание убивает быстрее, чем недоедание».
Сказав это, он положил себе на тарелку самый огромный кусок.
Единственным гостем за столом был высокий светловолосый мужчина. Его представили как военного представителя Грота, что и так сразу бросалось в глаза. Он был в форме и бряцал множеством наград. Все были чрезвычайно вежливы с ним и в то же время скованны.
Во время обеда Моррисон снова почувствовал напряжение. Военный часто посматривал на него, но молчал. Из-за его присутствия Моррисон так и не сумел задать самый важный вопрос, а когда тот ушел, Альберта разморило. Он был не способен сейчас отстаивать свою точку зрения. Когда он наконец-то бросился в постель, то его последней мыслью было то, что осложнений не избежать.
Завтракали поздно, в два часа дня. К Моррисону присоединилась только Баранова. Он был слегка разочарован, так как ожидал увидеть Калинину, но раз ее все равно не было, он решил не спрашивать о ней. Накопилось много других вопросов.
Баранова выглядела усталой, невыспавшейся, но счастливой. «Нет, пожалуй “счастлива” — это слишком сильное слово, — подумал Моррисон, — скорее она удовлетворена».
— У меня, — сказала она, — состоялся серьезный ночной разговор с представителем вооруженных сил и с Москвой. Товарищ Рощин сам беседовал со мной и остался очень доволен. Он не любит выставлять напоказ свои чувства, но сказал, что все время был в курсе событий. Когда мы отключили связь, у него пропал аппетит. Преувеличил, конечно, но приятно. Даже сказал, что прослезился, когда узнал, что мы в безопасности, и это похоже на правду. Сдержанные люди могут быть очень эмоциональными, когда прорывает дамбу чувств.
— Звучит неплохо, Наталья.
— Для всего проекта. Вы понимаете, что путешествие в живой человеческий организм планировалось не раньше чем через пять лет? Совершить его в несовершенном корабле и остаться в живых — настоящая победа. Даже бюрократы в Москве понимают, в каких чрезвычайных условиях мы работали.
— Сомневаюсь, что мы получили то, за чем отправлялись.
— Вы имеете в виду мысли Шапирова? Это, конечно же, было мечтой Юрия. В целом хорошо, что он уговорил нас. Если бы не он, мы бы не решились. Но неудача не умаляет нашего успеха. Если бы мы не вернулись, то наверняка было бы много нападок и критики. А так как мы первыми побывали в живом человеческом организме и благополучно вернулись — это навеки войдет в историю как подвиг советских людей. Еще долгие годы никто не сможет повторить ничего подобного, нам обеспечено лидерство в этой области. Я думаю, проект обеспечат финансами на долгое время.
Она широко улыбалась, и Моррисон вежливо кивнул. Он положил себе на тарелку омлет с ветчиной и спросил:
— Будет ли дипломатично подчеркнуто в этой ситуации, что одним членом экипажа был американец?