— С названиями.
Вечером разразилась гроза.
Грозы на планете бывали и раньше. Радовали обитателей станции: молнии, гром были как на Земле.
— Смотрите, смотрите! — вскрикивал кто-нибудь. — Какая резкая молния!
Ветвистый огонь обнимал небо, все вспыхивало синим или оранжевым.
— А вон шаровая!
— Еще, еще!..
Шаровые молнии появлялись в каждой грозе. Плыли над лесом, над станцией, вызывая общий восторг: — Чудо!..
Сейчас в воздухе кружились хороводы шаровых молний, гирлянды. Никто не кричал: «Смотрите!» В пляске шаров можно было увидеть закономерность. Появляясь из туч — гроза была сухой, ни капли дождя, — шары падали на здание станции, казалось, вот-вот коснутся крыш. Но крыш они не касались. Взмывали свечой, кружились цепочкой вокруг построек, даже перегоняли друг друга.
Обитатели станции толпились у окон. Удары грома сотрясали воздух и станцию. Ветвистые молнии были выше туч, били почти беспрерывно; сполохи белого и фиолетового огня проглядывали сквозь тучи, охватывая их с одного, с другого конца, словно грозя поджечь.
— Выключите свет! — распорядился Геннадий.
Электричество выключили. Тьма вошла в залу, сполохи бились за стеклами.
— Все вокруг станции… — сказал кто-то.
— Кажется.
— Нет, не кажется! Станция в центре грозы.
В ряду противоположных окон вспыхивали те же молнии, сыпались огненные шары.
— Несдобровать нам сегодня, — мрачно бросил Василий.
— Ну, ну… — возразили ему, но в голосах звучала тревога.
Между тем пляска шаров становилась неистовой.
— Видео… — попросил Геннадий в надежде связаться с Серенгой.
Видео не работало.
— Защитное поле!
Голубая завеса не вспыхнула. Самдар включал и выключал рубильники: — Нет тока…
— Зашторить окна!
Заслонки не опустились. Геннадий забыл, что нет тока.
— Волнуешься, командир? — спросил Василий.
Геннадий пожал плечами. Люди перед стихией были полностью беззащитными.
Круговерть огненных шаров вдруг замедлилась.
— Смотрите!..
В ответ раздался звон лопнувшего стекла. Осколки посыпались на подоконник, люди шарахнулись от окна.
Шар величиной с арбуз втиснулся в разбитую шибку, секунду поколебался на месте, словно отряхиваясь, не зацепил ли пылинки с металлической рамы?…
— Стойте не шевелясь! — сказал Геннадий.
Шар покружился под потолком, спустился к столу. Задержался над картой Симоцы — карта была почти заполнена, — неторопливо двинулся к сейфу. Вел себя как обычная шаровая молния, которая может обойти комнату, покачаться над металлическими предметами и выйти в то же разбитое окно, в какое влетела. Главное в этих случаях — не шевелиться, не создавать тока воздуха, чтобы не привлечь к себе молнию.
Геннадий повтори еще раз: — Не шевелитесь!
Над сейфом шар задержался, проделывая круговые и в то же время колебательные движения. В комнате почувствовался запах горного снега, озона.
— Долго это будет? — спросил Самдар.
— Тише! — сказала Симона.
Шар продолжал колебаться над сейфом.
— Что его привлекло? — спросила шепотом Майя.
— Тише…
Шар оторвался от сейфа, поплыл к окну.
— Так-то лучше… — сказал кто-то с иронией.
Страха у людей не было — присмотрелись, Да и ни к кому из людей шар не приближался.
— Поди, поди прочь, — приговаривал Берни. — Чего тебе здесь?
Шар пересек комнату, был у окна.
— Ну вот, — сказал тот же Берни. — До свиданья.
Шар не ушел на волю. Приблизился к призме, коснулся ее верхней плоскости. Будет взрыв — шар впервые задел предмет!.. Но взрыва не последовало. Призма вспыхнула изнутри, ее пронизали искры, покружились и застыли горсткой смородины или крупной рыбьей икры.
— Аккумулятор! — сказал Самдар, — Инкубатор… — поправила его Симона.
Шар еще раз коснулся поверхности, и еще горсть искр застыла в призме.
— Симона права! — сказал Геннадий.
Шар поднялся к выбитой шибке, задержался, словно прощаясь или желая что-то сказать. «Кажется, усмехнулся», — заметит после Самдар. После — когда все станет ясным.
Сейчас все следили за молнией и хотели лишь одного: уйди.
Шар ушел, словно растворился в воздухе.
Зажегся свет.
— Пронесло! — вздохнули картографы.
Заговорили наперебой: — Что это было?
— Празднество?…
— Ничего подобного не видела в жизни, — говорила Симона. — Ничего подобного!
Наклонилась над картой.
— Ребята!.. — отшатнулась, лицо ее побелело.
— Что с тобой? — кинулись к ней.
— Карта… — шепотом произнесла Симона, опустилась на стул.
Карта была другой. Названия, придуманные горам, холмам, были другими, горы вместо Алмазных назывались Тахее, холмы из Пологих превратились в Баата. То же самое с ручьями, лесом. Только река со странным названием Аунауна так и осталась — Аунауна…
— Это сделал шар?…
Люди, не дыша, сгрудились вокруг карты.
— Шар?… — спрашивала Симона.
Фаготин шагнул к сейфу, распахнул дверцы. Выхватил атлас — руки его дрожали, швырнул на стол. Все названия в картах — до единого — были изменены.
— Электронная жизнь, — сказал Геннадий. — Вот кто хозяин планеты — не мы!
Василий шумно вздохнул, Самдар повернулся к окну: — Силы небесные!..
За окном была ночь — черная и чужая. Зигзаг расколотого стекла блестел росчерком, перечеркнувшим работу и присутствие людей на планете.
— Еще!.. — указала Майя на титульный лист, до которого добралась, перелистывая страницы атласа.
На первом листе осталось слово НАДЕЖДА — единственное, написанное по-русски. Исчезла только большая буква в начале слова — стояла маленькая!..
Как ни удивительны были события последнего часа, перемена буквы с заглавной на маленькую поразила всех как громом. С минуту в зале царила растерянность. Искали объяснение и не находили слов высказаться. Самдар пришел в себя раньше всех: — Что это — шанс?…
Фаготин крутил тумблеры передатчика, вызывал корабль: — «Юнона»! — повторял он. — «Юнона»!
Ребята все еще рассматривали титульный лист.
— Может быть, они хотят с нами контакта? — продолжал спрашивать Самдар.
— «Юнона»! — вызывал Геннадий.
— Слушаю! — ответил корабль. По голосу картографы узнали капитана Гулаева.
— Свертываю работы по картографии. Объявляю эвакуацию, — сказал Фаготин.
— В чем дело? — Наладилась видеосвязь, встревоженные глаза Гулаева смотрели с экрана.
Геннадий коротко доложил о происшедшем. Показал несколько карт с неведомыми названиями. Гулаев слушал, кивал головой.
Подключился к видео Виктор Серенга, показал станцию: — Призмы полны икрой. Прекращаю работы.
Капитан «Юноны» согласился с руководителями: — Меняю курс. Ждите.
Помедлил секунду. Спросил: — Как же теперь с Надеждой?
— Надежда останется, — ответил Геннадий. — Подлинная надежда на диалог с хозяевами. Нужна комиссия по контактам.
Владимир ЩербаковБОЛИД НАД ОЗЕРОМ
Девушка прошла первой, поздоровалась и поманила рукой спутника. Я пригласил их в кабинет, извинился за беспорядок (стол был завален книгами, журналами и рукописями больше обычного) и попробовал угадать, зачем они пожаловали. Студенты? Но своих студентов я помню… Быть может, с другого курса, факультета?
Рассеивая мои сомнения, девушка сказала: — Мы с физического отделения. Пришли вот к вам.
— Быть может, по ошибке? — спросил я.
— Нет. Нам нужны именно вы. Мы читали вашу статью «Болид над озером»…
— Да когда же это было?… Лет двадцать назад, не меньше!
— Статья опубликована в пятьдесят пятом в журнале… — и девушка назвала номер журнала, в котором увидела свет моя заметка.
— Расскажите, — попросили они, — расскажите поподробнее о болиде!
Наверное, они занимаются парапсихологией, решил я, сейчас это даже модно, да вот незадача: сколько бы ни собирали фактов специалисты в этой интересной области, их всегда оказывается чуточку меньше, чем требуется для доказательства истины. Но два студента, которым я дал бы не больше сорока на двоих, два моих гостя, разумеется, имели право на то, чтобы найти наконец решающие доводы. Ведь и мне, и моим друзьям было по восемнадцать, когда мы впервые соприкоснулись с настоящей тайной… Конечно, в заметке моей об этом сказано слишком уж мало, несколько туманных фраз, и мне пришлось кое-что припомнить. Чем старательней я припоминал весь эпизод, тем значительней он казался мне самому — бывает, что интерес, проявленный другими, восстанавливает ценность случившегося.
…Мы прошли тогда километров триста лесными дорогами, мощенными стволами берез и осин. Удивительно пустынны были эти лесные пути, разбегавшиеся на запад, север и юг от Селигера, на сотни километров раскинулась их сеть. Когда-то по ним шли автомобили с потушенными фарами, и неурочный крик выпи, шумный взлет птиц выдавали это непрерывное движение.
В зимние ночи, быть может, солдаты засыпали на заснеженных обочинах во время коротких привалов. А в пятьдесят пятом здесь стояла тишина, было безлюдно. Окопы на опушках березовых рощ, простреленные каски, деревья, скошенные, как трава, рассказывали молчаливо о минувших боях за холмы и реки, за озера, острова и косогоры, за околицы сожженных деревень. Здесь остановили немецкую военную машину.
От Октябрьской железной дороги мы пешком добрались до Селигера, обошли его с севера, через Полново, сели на катер и добрались до Осташкова. Но и Осташков не был последней точкой нашего маршрута. Еще один день мы провели на острове Кличен, и с его высокого берега открылось пространство страны озер, островов и рек — Валдая…
Где-то по пути, у безымянного озера с песчаными берегами, почти ключевой прохладной водой, со звоном трубок камыша и янтарными заводями, в один из пятнадцати валдайских вечеров мы увидели яркий белый болид. Похож он был на ракету, но прочертил зеленое и ясное закатное небо стремительней — линия его пути наклонно вела к середине озера и была прямолинейна.