ы, наконец, можем передать вам этот листок с обращением. Ученые нашей Родины работают, не покладая рук, чтобы получить возможность передавать вам новости, лекарства, биодобавки, и мы надеемся, что в будущем нам удастся установить полноценный двусторонний контакт. С уважением, правительство Китая».
Как только старейшина закончил чтение, все встали и зааплодировали. Тут же включили Гимн, и мы трижды его пропели.
А мне это письмо совсем не понравилось. И не одному мне. Потому что встал мой дед, долго молчал, тщательно обдумывая слова, а затем сказал очень правильно.
Он сказал, что Родина может остаться недовольной уровнем нашей боеготовности, если мы слепо поверим каждому слову этого послания. Ведь в Инструкции ничего не говорится о том, что Родина с нами свяжется. И это могут оказаться… — дед замялся, подбирая слова, — не уполномоченные Родиной лица с враждебными намерениями.
Совет зашумел, но дед строго поднял руку и продолжил: например, вызывает неясность, как Родина гордится своими верными сынами, в то время как ее правительство забывает, что верные сыны летят не к Южному, а к Северному краю галактики?
Советники призадумались, а я мысленно зааплодировал деду — мне тоже резануло слух это место в обращении. А дед закончил свою речь предложением не терять пока бдительности, больше не прикасаться к листку, а отдать его в лабораторию на экспертизу, чтобы постараться найти там отпечатки живых человеческих пальцев наших земных братьев.
По-моему очень разумно. На том и решили. К вечеру человеческий отпечаток пальца там действительно нашли, напечатали его крупно и повесили на всеобщее обозрение в столовой рядом с увеличенной копией обращения.
Этот листок провисел всего час, когда меня срочно вызвали на внеочередное заседание Совета. Новость пришла от господина Юаня, много лет возглавлявшего отдел безопасности корабля и имевшего в своем распоряжении все отпечатки пальцев. Все мы знали, что господин Юань сейчас стар и немощен, он редко выходит из каюты и память его слаба. Но господин Юань утверждал, что узнал бы этот палец из миллиона, потому что это палец пресловутого господина Су. К сожалению, подтвердить это было нельзя, потому что снимки пальца Су не сохранились. Кому бы пришло в голову хранить снимки хулигана и предателя, выброшенного голым в открытый космос?
Следующее письмо явилось к нам только через два месяца, когда спало напряжение и было отменено военное положение. Появилось оно точно так же — во время заседания. И тут же было отправлено на экспертизу, но никаких отпечатков там уже не нашли.
Письмо оказалось куда содержательнее прежнего — это была объемная кипа листов. Начиналось оно обращением к доблестным покорителям Северного края галактики — видимо, ошибку поняли. А далее шли многочисленные поздравления от родственников тех, кто семьдесят лет назад отправился в путь. То есть полный список первого экипажа, из которого в живых сегодня оставалось лишь семеро стариков, включая моего деда и парализованную старую Лунь. В частности, сынов Родины поздравлял господин Цунь, должность которого была обозначена «нуль-почтовый печатник». Как было подчеркнуто, отец господина Цунь и отец господина Су были близнецами. И это было правдой. То, как благородный отец господина Су во имя Родины расстался на Земле со своим братом-близнецом — было одной из самых трогательных легенд нашего корабля, пока его сын не бросил тень на весь свой род недостойным поведением и бранью в адрес Совета и старейшины. Оканчивался манифест обещаниями в ближайшем будущем наладить двустороннюю связь.
Если у кого-то были сомнения в том, что с нами говорит именно Родина — теперь они исчезли. Никто, кроме Родины, не мог знать таких подробностей. Манифест был снова вывешен на всеобщее обозрение, на корабле объявлен праздник, во время ужина трижды пели гимн и все получили пирожки из соевого шоколада.
А я тем же вечером отправился к Яну узнать, что он думает обо всем этом. Выяснилось, что Ян думает обо всем плохо.
Во-первых, ему совершенно неясно, почему так редко работает эта загадочная связь, если технология уже существует. Что мешает делать это регулярно? Хотя он признался, что принцип неслыханный, и он даже близко не представляет, как такая телепортация на такие расстояния может работать.
Во-вторых, он выразил сомнения, что в эпоху столь развитой технологии Родина присылает депеши на древней рисовой бумаге, которой и в год старта было уже не найти. Мода на ретро?
Ну и, в-третьих, ему очень не понравилось, как гибко реагирует Родина на все происходящее у нас. Потому что если они не подслушивают, что происходит на корабле, то почему они так поспешно исправили ошибку в письме и дали нам такие ненавязчивые объяснения, откуда взялся отпечаток господина Су? А если подслушивают — почему они об этом не скажут? Может, мы тоже хотим выстроиться шеренгой на Красной палубе, помахать руками и передать приветы Родине и нашим родственникам?
Тут я не выдержал и, в свою очередь, сообщил Яну что, даже у близнецов отпечатки разные, а уж у их сыновей — тем более. Как биолог говорю.
Ян помолчал и констатировал, что за последние семь лет на корабле случилось подозрительно много событий, не укладывающихся ни в какие схемы. И даже с физикой корабля далеко не все в порядке.
Я удивился, потому что приборные сводки были общедоступны в терминальном зале, и все они соответствовали нормативам Инструкции. На что Ян пробормотал фразу, которую я хорошо запомнил: «электронные приборы обмануть легко — маятник обмануть невозможно». С маятниками у меня были связаны плохие ассоциации, и уточнять я не стал. И очень зря.
Я пошел спать в свою каюту, а Ян сказал, что отправится в лабораторию и будет там работать всю ночь до утра. Мы вышли вместе в коридор, я пошел к себе, а Ян почему-то в сторону ангара.
Я уже заснул, когда раздался звонок селектора. Ян спрашивал, не помню ли я, хоть примерно, в котором часу зашел в ангар в тот злополучный день? Потому что тогда ему, понятное дело, было не до подробных расчетов, но сейчас он хочет выяснить кое-то.
Это я помнил прекрасно — сразу после обеденного гимна.
Ян призадумался, и сказал, что запустил свой маятник утром за пять минут до школьного звонка. И это оправдывает его худшие предположения. И эта история с маятником ему теперь уже совсем не нравится.
Я обиделся — это прозвучало так, будто все эти годы ему нравилось, как он вернулся в ангар и обнаружил младшего брата на полу без сознания с выбитым глазом. Почему может не нравиться интервал времени — мне тогда не пришло в голову. Я вообще не думал о том, что его эксперимент продолжался. Мне казалось, что Ян раскачал маятник, что-то там себе подсчитал и ушел, а маятник остался.
Я спросил у Яна, что же все-таки случилось с нашей гравитацией?
Ян удивился — причем тут гравитация?
Пришлось напомнить ему, что он свой маятник построил вскоре после того странного гравитационного толчка.
Ян ответил довольно раздраженно, что с гравитацией на нашем корабле как раз полный порядок, а если я полагаю, что маятником можно измерить ее ничтожные колебания, то я двоечник.
Тут я разозлился и потребовал, наконец, объяснений.
Ян ответил, что это разговор не для селектора и пообещал мне рассказать обо всем завтра, после того, как все проверит еще раз.
На этом мы попрощались. Больше его никто не видел.
Ян исчез с корабля бесследно. Мы искали его две недели, облазили все закоулки. Я взял рубашку Яна и пытался обучить Ливэя искать следы по запаху. Поросенок, похоже, не понимал что от него хотят — он беспокойно крутился в каюте Яна и в его лаборатории, фыркал носом, с визгом носился по столовой и коридорам, и, наконец, мне велели прекратить безобразие.
Я уже и сам начал догадываться, что искать следы по запаху умеют не все животные, а только земные собаки. А он был всего-навсего смышленым поросенком. На всякий случай я предпринял последнюю вылазку с Ливэем на дремучие нижние палубы.
Ливэй трусил впереди, чуть похрюкивая. Иногда мне казалось, что он ведет себя как собака, ищущая след. Иногда — что он просто радуется прогулке по необитаемым этажам.
Вдруг Ливэй замер и тревожно подбежал к стене. Я оглядел коридор — он был совершенно пуст. Ливэй посмотрел на меня, встал на задние лапки и начал тыкаться пятачком в листы облицовки.
Я подошел поближе и отогнул квадрат пластика. Здесь не могло быть Яна — в узких проемах под облицовкой были только провода и датчики, которые собирали самую разную информацию о состоянии корабля.
В тусклом коридорном свете я разглядел стальную опорку, на которой стоял датчик колебаний. Или вибраций? Это Ян был специалистом. Датчик был старый и весь зарос пылью.
Ливэй тревожно хрюкнул.
Я достал из кармана фонарик, который таскал с собой повсюду последние семь лет — так мне было спокойнее.
Посветил на опору, на датчик, — и остолбенел. Датчик был покрыт летучими муравьями. Они сидели неподвижно, словно медитировали, но когда их коснулся луч, зашевелились.
Я не стал ждать, что произойдет дальше, просто схватил Ливэя в охапку и бросился бежать. И только поднявшись на следующую палубу, достал селектор, позвонил старейшине Цы и сбивчиво рассказал ему про муравьев, облепивших датчик.
Старейшина Цы отреагировал спокойно. Он ответил, что Родина наверняка сама знает, чем и, главное, зачем проверять наши датчики. Но вызвал группу безопасности.
Когда я привел их к тому месту — муравьев там уже не было. Ни одного.
Господа из группы безопасности пожали плечами и сказали, что мне могло показаться. Я пришел в ярость, набрал номер старейшины Цы и заявил, что если Родина так о нас заботится, то почему она так заботливо от нас прячется?
Старейшина Цы ответил, что прекрасно понимает, как тяжела для меня гибель брата. Но просит держать себя в руках и не позволять себе преступные высказывания в адрес Родины.