Прощать такую гадость было нельзя. Не тот случай, когда правую щёку подставляют. И плевать на последствия!
Он легко вскочил на ноги — и быстро, хлёстко врезал Валере по физиономии. Намеревался влепить пощёчину, но вышло — в нос.
Наверняка Валера, ожидай он удара, легко блокировал бы его руку. Но тот, видать, слишком увлёкся разоблачениями — и упустил момент.
Кровь из разбитого носа стекала на его светло-бежевые брюки — а он недоумённо смотрел на Дмитрия. Таким взглядом, будто у него, детсадовца из младшей группы, отобрали обещанную за прилежание шоколадку.
А пассажиры вокруг ничего не замечали. Даже капли крови, угодившие на плащ сидевшего рядом с Валерой дедушки, оставили того совершенно безучастным. Дедушка, шевеля губами, разгадывал кроссворд. Интересно, мимоходом подумал Дмитрий, это магия действует или просто никто не хочет ввязываться в чужие разборки?
Валера между тем опомнился. Страшен стал Валера, багров лицом. Глаза, казалось, вот прямо сейчас выкатятся из орбит.
— Ты — меня?! — взревел он и мгновенно сгрёб Дмитрия за ворот. — Ты на кого катишь, козёл? Да я тебя сейчас в блин сплющу! А ну, пошли!
Не отпуская Дмитрия, он устремился к тамбуру. Тоже наверняка переполненному. Впрочем, люди послушно расступались перед ними, не прерывая прочих своих дел — чтения, разговоров, еды.
Сперва Дмитрий растерялся. Не часто приходилось ему драться с бандитами. Сказать по правде, ни разу ещё не приходилось. Пара-тройка стычек с пьяными подростками не считается, не тот уровень.
А потом он понял, что сейчас его, вполне возможно, будут убивать. Умело, деловито, и главное — совершенно безнаказанно. Кого бояться Иному? Не милиции же. Да он бы её и так не боялся. Случись что — отмажут братки.
Умереть сейчас? Не увидев Сашку, не успев, быть может, попрощаться с ним? Сделать Аню вдобавок ко всему ещё и вдовой? А мама? На миг он представил её лицо, когда ей сообщат… А кто будет вести шестые, а главное, девятые классы? Господи! Ну сделай же хоть что-нибудь!
Ничего не сделал Господь. Ни молнии не послал, ни милицейского наряда. И волна обжигающего, ослепительного гнева, поднявшись откуда-то снизу, затопила Дмитрию голову. Всё расплылось перед глазами, всё смазалось, утекли куда-то цвета и звуки. Зато накатил холод, продрал по спине ледяными коготками. Серая мгла клубилась вокруг, дышала первозданной тишиной, и лишь у невидимого горизонта что-то угрожающе рокотало.
Заплёванный тамбур, хлопающая дверца между вагонами, вдумчиво курившие мужики — всё это осталось, но замерло, напоминая музей восковых фигур. Они были здесь — и вместе с тем где-то далеко-далеко, в каком-то ином слое.
Зато Валера был тут, рядом. Правда, не так уж легко было его узнать — и следа не осталось от его полноты. Гибкий, поджарый, совершенно лысый. Заострившиеся уши, узенькие буравчики глаз, и оскаленная морда… нет, не бывает у людей столько зубов. И когтей таких тоже не бывает. Какая мерзость!
Дмитрий задыхался от отвращения. От ненависти к этому отвратительному созданию, поднявшему свой поганый язык на Господа, на Спасителя мира. Такой твари не место под солнцем! И под луной тоже.
В руке как-то сам собой обнаружился меч — багровый, пылающий немыслимым жаром. И не требовалось даже махать им, меч сам знал, что делать. Вырвавшись из его ладони, точно освободившаяся птица, клинок полетел навстречу Валере, на миг задрожал в сером воздухе у самого его лица — и беззвучно впился между глаз.
Если Валера и кричал, то услышать его было нельзя. Все его крики вобрала в себя равнодушная тишина. Как губка.
Враг, ещё недавно столь жуткий, упал сперва на колени, а потом тяжело завалился набок. Хлестала из него серая, как осенний дождик, кровь. Впитывалась в пыльный пол, и жадно тянулись к ней ворсинки сизого мха — эта странная растительность, оказывается, водилась и тут.
А пылающий клинок исчез. Выполнил дело — и хватит.
Дмитрий стоял над трупом, не чувствуя ни торжества, ни гнева, ни даже горечи. Опять всё та же пустота. Может, остаться навсегда в этой серости, где ни радости, ни боли, где вообще нет никакого смысла?
На миг его замутило, и машинально он произнёс: «Помилуй, Господи! Защити и сохрани».
И разом вернулись звуки. Схлынула серость, появились краски, и время, спохватившись, поплыло в обычном ритме. Точно ничего и не было — ни меча, ни трупа.
Трупа и впрямь не было. Живой Валера сидел на полу, тихо скулил, размазывая кровь по бритой физиономии. Воинственности в нём не осталось ни на грош. В его бормотании трудно было что-либо разобрать — разве только повторяющееся: «Гады! Суки! Ведь обещали же! Обвели!»
Потом он скользнул по Дмитрию взглядом уличной дворняжки, тоненько взвизгнул — и, вскочив на ноги, рванул на себя дверь в соседний тамбур.
И сейчас же курившие мужики оживились. «Слышь, Андрюха, это чего было-то?» — «Да бомжара какой-то. А может, по обкурке?» — «Да не было тут никого, зуб даю!»
Не дожидаясь, пока комментарии перекинутся на его персону, Дмитрий вернулся в вагон.
Как и следовало ожидать, место его оказалось занято пухлой дамой с «химией» на голове. Дама одарила его взглядом змеи, готовой защищать своё гнездо до последней капли яда. Дмитрий, впрочем, и не посягал. Молча забрав свою сумку, он пристроился неподалёку в проходе.
11
— Привет, привет! Проходи на кухню. Там у нас, извини, малость не прибрано… Ну, сам понимаешь.
Иван кивнул. Чего уж не понять — когда у людей такое горе, не до веника с совком.
Дмитрий потащился следом за гостем. За вторым.
Первый уже сидел за столом, задумчиво прихлёбывал чай и деловито копался ложечкой в розеточке с вишнёвым вареньем. Игорь всегда был сладкоежкой. Ещё со школы.
— Приветствую, — входя, пробасил Иван, и Игорь, приподнявшись, вяло пожал ему руку.
Игорь с Иваном вообще держались друг с другом настороженно. Слишком уж разные позиции.
— Чаю наливать? — гостеприимно спросил Дмитрий.
— Давай, — разрешил Иван, опускаясь всей своей могучей массой на жалобно всхлипнувшую под ним табуретку. — Ну как там?
— Да всё так же, — вздохнул Дмитрий, выцеживая из заварочного чайника последние жалкие остатки. — Был я там сегодня. Сразу как из монастыря приехал.
— Так ты не рассказал, чего это вдруг тебя к старцу Сергию понесло? — подал голос Игорь.
— Да вот… — замялся Дмитрий. — Это вообще отдельная тема, Игрек. Потом как-нибудь.
Игоря ещё со школы называли Игреком. Никто уже и не помнил, почему. Возможно, так трансформировалось имя «Игорёк».
— В общем, Сашка по-прежнему в реанимации. Ну что сказать? Состояние тяжелое, прогнозы неопределённые. Остаётся лишь на Господа уповать.
Все трое одновременно перекрестились.
— Переломы — это ещё ладно, — продолжал Дмитрий. — Там такие переломы, что легко срослись бы. Главное — это черепно-мозговая травма. Из-за неё он и в коме. Томографию надо делать, но сегодня какие-то проблемы были с техникой…
— Да это они толсто на деньги намекают! — предположил Иван. — На баксы! Небось, сразу бы и аппаратура заработала.
— Да не похоже вроде, — усомнился Дмитрий. — Там лечащая врачиха — тётка вполне нормальная, Лариса Викторовна. Тоже православная, кстати. Мы с ней поговорили… К отцу Григорию ходит, на Малой Никитской. И Сашку ей действительно жалко. А деньги… Деньги, конечно, понадобятся… у них же некоторых препаратов нет, надо самим доставать. У меня где-то было записано, полез он за бумажкой.
— Ты, если надо, сразу говори, не стесняйся, — предложил Иван. — Долларов пятьсот я тебе хоть сегодня занять могу, если больше — с народом потолкую, у нас в приходе. Есть, представь себе, и вполне денежные люди, притом воистину благочестивые.
— Я у себя уже договорился, — перебил его Игорь. — У нас люди тоже скинуться готовы.
Дмитрий с благодарностью посмотрел на друзей. Вот ведь сами узнали, примчались, денег дают. Эх, если бы эта проблема решалась деньгами!
— Спаси Господи, ребята, — сказал он. — Пока у меня кое-какие сбережения есть, если надо будет, я свистну. Только там ведь действительно всё очень плохо.
— Анька-то как? — глядя в пол, глухо спросил Иван.
— Ну как? Сам понимаешь, как. Держится. Она молодец.
Она действительно держалась молодцом. Когда он, сразу с вокзала, примчался в больницу — молча прижалась к нему, несколько секунд стояла молча, а он с болью вглядывался в её лицо. Такое родное — и такое изменившееся. Тени под глазами, заострившиеся скулы, тонкая, едва заметно подрагивающая розовая веточка губ. «Ну, пойдём к нему! — наконец прошептала она. — Только не пугайся».
Там было от чего испугаться. Бледного до синевы Сашку (и куда делся летний загар!) всего истыкали какими-то гибкими шлангами, трубками. Голову выбрили до гладкости — и она оказалась ещё бледнее, чем неподвижное лицо. К голове тоже тянулись чёрные провода датчиков. Рядом тихонько жужжал приборчик с бледно-зеленоватым дисплеем. Там, на дисплее, струилась кривая, более всего походившая на сплющенную синусоиду. «Энцефалограмму снимают, — тем же свистящим шопотом прокомментировала Аня. — Говорят, не лучше и не хуже. Ровная такая…»
Дмитрий понимал, что держится-то она держится, но из последних сил. А ещё ведь Тамара Михайловна… У тёщи от переживаний случился микроинфаркт, и сейчас она лежала дома, под наблюдением двоюродной сестры. Тоже немолодой и не слишком здоровой. Надо было и туда ездить, продукты возить.
— Батюшка ваш знает? — поинтересовался Иван.
— Нет, — Дмитрий мотнул головой. — Он в санатории сейчас. Я позвонил, с Таней, с дочерью его, разговаривал. Обещала, что передаст, как навещать поедет.
— А сорокоуст о здравии?
— Не успел, — виновато пожал плечами Дмитрий. — Я ж сразу с поезда к Сашке, там побыл, потом к тёще помчался, она с сердечным приступом, продуктов всяких накупил ей. И домой, а тут и вы, один за другим.
— А я — заказал! — с некоторой гордостью заявил Игорь. — В нашем храме. Так что можешь не суетиться, всё готово.