Шеф резко отодвинул ладонью недопитую чашку и наклонился к Дмитрию. Под глазами у него отчётливо набухли желваки. Похоже было, что прошлой ночью не спал и он.
— Да. Ни к чему играть в кошки-мышки. Вы правы. Я действительно очень хочу принять вас к себе в Дозор. Мне не хватает людей.
— Вы, наверное, хотели сказать «Иных»? — поправил его Дмитрий.
— Я сказал то, что сказал! Обычные ли, Иные ли — это всё равно люди. И можно быть человеком, а можно… — он брезгливо махнул ладонью, будто отгоняя комара. — И тут не столь важен уровень силы… Просто вот вам, Дима, я мог бы доверять стопроцентно. Увы, далеко не о каждом Светлом я могу это сказать.
— А я вам? — Дмитрий украдкой посмотрел на часы. — Мог бы я вам доверять стопроцентно? Не думаю. Впрочем, это беспредметный разговор. Из разряда детских вопросов, кто кого поборет, кит или лев.
— Дмитрий, — устало протянул Борис Игнатьевич. — Поймите, что именно в Ночном Дозоре вы как раз и могли бы приносить наибольшую пользу. Не мне, не Светлым — а людям. Обычным людям. Которых вы, вообще-то говоря, обязаны любить как самого себя. По заповеди Спасителя. Как знать, не этого ли в сложившихся обстоятельствах требует ваш долг христианина? И не бежите ли вы сейчас от своего креста?
И что ему ответить? Звучало это заманчиво, открывало лазейку… и даже не слишком обдерёшь бока, протискиваясь. Господи, взмолился Дмитрий, ну помоги… Снова помоги, как утром. Дай разумение… Ведь я же не выстою. Сломает он меня… это не Антон с Леной… это настоящий…
Он сам не знал, кто «настоящий». Искуситель? Князь ада? Нет, не чувствовалось в пожилом Ином ничего этакого… инфернального. На какие бы чудеса он ни был способен — всё равно ведь человеческое… слишком человеческое.
Но старик в кресле ждал ответа. А слов не было. Господь не спешил с подсказкой.
Почему-то вдруг Дмитрию стало скучно. И он вновь взглянул на часы — теперь уже в открытую.
— Вы очень складно говорите. Но ведь вы же сами не верите во Христа? Значит, все ваши слова — это попытка посмотреть на вещи моими глазами. Но этого у вас никогда не получится, потому что у вас нет веры. Я… извините, но я уж как-нибудь сам разберусь со своей совестью и со своим крестом. А сейчас… Вы извините, но мне пора. Меня жена в больнице ждёт. И сын… Борис Игнатьевич… Ну вы что, силой меня тут будете держать?
— Ладно, идите, — шеф Ночного Дозора махнул рукой. — Но вы же понимаете, что этот разговор будет не последним?
— Да уж понимаю, — вздохнул Дмитрий.
— И, пожалуйста, ни во что больше не встревайте, — попросил Борис Игнатьевич. — Тёмные же теперь от вас не отстанут. Охоту они на вас начали. Вы, чуть что — звоните обязательно. Антону или лучше сразу мне. В вашем мобильном уже есть мой номер. До встречи, Дмитрий. Скажите Наташе, чтобы вас подвезли до больницы.
Выходя из кабинета, он вдруг остановился на пороге. Внезапная мысль наивная, полудетская, заставила его обернуться.
— Борис Игнатьевич… Вот объясните… Раз уж вы следили тогда за мной в электричке… Вы помните, что сказал Валера об Иисусе? За что получил по физиономии? А вот вы… Вы что об этом скажете? О его словах?
Старик в чёрном кожаном кресле молчал долго. А ответил — коротко.
— Без комментариев. Легенды такие действительно среди Иных ходили, а уж насколько им доверять… Иные живут долго. Очень долго. Но сейчас на Земле нет ни одного Иного, своими глазами видевшего Христа. Значит, всё это — вопрос веры.
Дмитрий кивнул и вышел из кабинета. Выпрашивать автотранспорт у секретарши он не стал. На метро доедет, не развалится…
14
Аня отговорила его ехать первой электричкой. Ну, не успеет к ранней литургии, так успеет к поздней. А надо же ему хоть немного выспаться, после всех переживаний.
Самой ей тоже не мешало бы отоспаться, но куда там! Она прочно прописалась в больнице, не отходила от Сашки. Объективной нужды не было, функции коры восстановились полностью, стопроцентно. Лариса Викторовна сперва всё поговаривала о научной публикации — неслыханно, сенсационно. Но потом осознала а о чём писать-то? Никаких новых методик не применялось. Просто разрушенный мозг вдруг оказался здоров. Ни с того ни с сего. Засмеют коллеги. Чудо Господне к диссертации не подошьёшь.
Оставались, конечно, переломы. Но это, по словам врачей, был вопрос даже не месяцев — недель.
Дмитрию не пришлось ничего доказывать жене — та сама велела ему завтра же ехать в Лавру. Приложиться к раке преподобного Сергия, помолиться, поблагодарить Господа за чудесное исцеление.
— И Татьяне сегодня же позвони, пускай батюшке передаст! Это ж такое чудо… мы оба недостойны его.
В последнем Дмитрий нисколько не сомневался. Насчёт себя так уж точно.
…На Ярославском вокзале было людно, шумно, суетливо. Подходил к концу дачный сезон — и горожане стремились доделать бесконечные садовые дела. Даже хмурое небо, намекавшее на скорый дождь, никого не пугало. Москвичам ли шарахаться от капризов погоды?
В каждую кассу стояла изрядная толпища, и двигались очереди в темпе медленного танца. Дмитрий уж всерьёз прикидывал, а успеет ли он на отходящую через десять минут Александровскую электричку, как откуда-то спереди его окликнули:
— Дмитрий Александрович! Здравствуйте.
Он машинально шагнул вперёд на голос — и тут же очередь сзади плотно сомкнулась. Теперь если что — «вас тут не стояло, мужчина».
— Дмитрий Александрович! Вы тоже куда-то едете?
Максим Ткачёв стоял почти у самого окошка кассы. В синей джинсовой куртке, с маленьким рюкзачком на плече. Очень обрадованный встрече.
— Доброе утро, Максим!
— Вам куда билет брать? — деловито спросил мальчик. — Давайте деньги.
Стоявшая за ним старуха высказалась в пространство, что вот, мол, всякие там норовят по блату влезть без очереди, а электрички у всех уходят. На что Максим, повернувшись к скандальной бабке, совершенно спокойно ответил:
— Ну как же вы не понимаете? Ведь это же мой классный руководитель!
Оказалось, им на одну и ту же электричку. Максим ехал до конца, до Александрова.
— У меня там бабушка живёт, — пояснил он, когда они вышли через турникеты на платформу. — Вот я и еду…
Вид у него почему-то был не особо весёлый.
— А нам сказали, что вы болеете, — сообщил Максим в тамбуре. Только туда и удалось войти — вагон был набит под завязку. — У нас алгебру Наталья Афанасьевна замещает. А геометрию пока никто. А вы когда вернётесь?
— Да завтра уже выйду, — сказал Дмитрий. — У меня тут, понимаешь, проблемы были. Сын попал в аварию, несколько дней в реанимации. Но вот вчера дело пошло на поправку. Так что с завтрашнего дня продолжу вас мучить графиками парабол.
— А… — махнул рукой Максим. — Параболы мы с Натальей Афанасьевной уже начали. Это нестрашно. А в Сергиев Посад вы зачем?
— В Лавру. Помолиться о выздоровлении Сашки… сына. Поблагодарить Бога, что помог. Ведь вчера утром уже всё казалось безнадёжным. И только в самый последний момент… Так что обязательно надо съездить.
— Я понимаю, — согласился Максим. — Я хоть в Бога и не верю, но вы правильно едете. — Он помолчал и вдруг добавил глухо: — А я вот не знаю, правильно ли еду.
Веяло от его тона чем-то промозглым, скучным. Как мокрая серость за окном.
— Что-то случилось? — осторожно спросил Дмитрий.
Максим помолчал. Видимо, решал, стоит ли рассказывать.
— Я с мамой поссорился, — наконец сообщил он, глядя в заплёванный пол. — Ну и решил уехать к бабушке пока… чтобы она поняла, что я не просто так… что это серьёзно.
Вот это номер! Максим, доселе казавшийся не по годам спокойным и рассудительным, вдруг выкинул фортель!
— Причина серьёзная? — Дмитрий чувствовал, что серьёзная. Не стал бы Максим устраивать такое по пустякам.
— Понимаете, — вздохнул Максим, — у мамы последнее время всё хуже и хуже было на работе. Она же на телевидении работает, выпускающим редактором. Ну вот, их телеканал кто-то сейчас перекупил… там какой-то контрольный пакет акций, которые считали по одному, а теперь оказывается, что надо было по-другому. Был какой-то суд… В общем, им уже два месяца зарплату не платят и вообще обещают всех поувольнять, а потом взять на контракты. Но не всех, а некоторых… Маме, наверное, не светит.
— Да, ситуация понятная, — кивнул Дмитрий. — Но какая связь? Ты-то тут при чём?
— А вы не дослушали, — мягко упрекнул Максим. — В пятницу маме позвонил один её знакомый с питерского телевидения. И предложил работу, там, в Питере. Там у них новая программа открывается, «Второй взгляд». В смысле, что на первый взгляд всем кажется одно, а на второй… Короче, её зовут туда ведущей. И обещают всякие перспективы…
— Так это же хорошо!
— Кому как, — Максим упрямо качнул вихрастой головой. — Это ж значит, надо переезжать туда, в Питер. Продавать здесь квартиру, покупать там и ехать. На всю жизнь. А я не хочу. У меня тут друзей полно, и по старой школе, и… — он замолчал, поморщился, словно прислушиваясь к дёргающей боли в зубе. — Я не хочу всё это бросать. Тут всё своё, а там чужой город. Чужие люди. И ещё неизвестно, как там сложится мамина карьера, — приплюсовал он взрослый аргумент. — Может, и там всё развалится, но в Москву уже не вернёшься… представьте, снова продавать квартиру… а тут ведь они гораздо дороже. А мама ведь и здесь могла бы работу найти. Просто ей очень захотелось в этот «второй взгляд». Она увлекающаяся натура…
Дмитрий едва сдержал улыбку. Сказать, что Максим нетипичный подросток — это ничего не сказать.
— Послушай, — стараясь изгнать из своего голоса педагогические нотки, начал он. — Я тебя понимаю. Но уверен ли ты, что такими вот демаршами сможешь изменить ситуацию? Ну, приедешь ты к бабушке. Она, кстати, знает, что ты едешь?
— Нет, — сознался Максим. — У них там до сих пор телефон не провели. Она же на окраине живёт, в деревянном доме. Считается, что город, но на самом деле это посёлок.
— Ну вот, — кивнул Дмитрий. — Значит, когда ты внезапно к ней заявишься, она испугается, перенервничает. Пожилой человек всё-таки, надо бы поаккуратнее. У меня вон тёща, когда с Сашкой беда случилась, тоже слегла. Сердце… Ну хорошо, допустим, с этим всё будет в порядке. Но вот мама… она, кстати, в курсе, куда ты собрался?