Андрей хотел, чтобы микрочип поступил во всеобщее применение до дня смерти родителей. Последних людей, которые не побоялись воспитать собственных детей.
И годовщина трагедии станет днем траура, когда весь мир будет плакать.
Юрий МаксимовДВАДЦАТЬ МИНУТ
Тихо. Дело к шести. Сумрак в храме понемногу сгущается. Синие огоньки лампадок, кажется, проступают ярче перед высокими, тёмными иконами. От приоткрытых дверей с улицы тянет прохладой и сиренью.
Влад потянулся к включателю и зажёг настольную лампу. Вспыхнувший жёлтый круг выхватил стопки рыжих свечей, иконки и крестики с той стороны стола. Почесав подбородок с проступающим пушком, парень достал из кармана книгу и углубился в чтение.
«Начало колонизации Ио было положено в 2117 году совместной экспедицией…»
Влад зевнул и выдвинул ящик стола. Где-то у Вити здесь мятные ледяшки обретались. Так, листки для записок, коробка с, мелочью, карандаши, поминальная тетрадь — нету, облом. Надо было спросить, когда сменял. Теперь уж Витя небось на полпути к дому. Ладно, всего полчаса осталось до закрытия. А потом — в сторожку, чай пить с пряниками. И — снова читать эту нудятину про спутники Юпитера. Послезавтра зачёт по «освоению».
Хорошо хоть народу нет. Вообще вечером, когда не служат, людей заходит мало. Так и сегодня. Только один пилот заглянул, из Космопорта, трёхкредитку на канун поставил; да ещё две тётки, проездом с Марса, — вон их свечки мерцают на золотистых подсвечниках перед Спасителем и Богородицей.
Влад уж было вернулся к конспекту, как дверь приоткрылась, и в храм протиснулся заросший серой шерстью гигант в бежевом халате. Цистерцианин. Сторож невольно нахмурился.
Гость, не оглянувшись на него, «покачивающейся» походкой прошёл к центру храма и встал аккурат под куполом. И смотрит неотрывно на лики святых в иконостасе. «Будто молится», — усмехнулся про себя Влад, но тут же отогнал эту мысль.
Видно, турист. Зашёл поглазеть. Обычно такие днём приходят. С ними Витя хорошо толкует. Глядит мечтательными голубыми глазами, бородищу свою рыжую теребит, то слушает, то говорит… Шутили, что одна пара ригелиан каждый год специально сюда прилетает, чтобы с ним поболтать. Да, Витя — мужик разговорчивый. А вот Влада такие вещи напрягают. Надо ж было припереться этой мохнатой зверюге за полчаса до закрытия!
«Впрочем, для туриста одет он странновато», — подумал Влад, разглядывая пришельца со спины. Цистерциан не часто встретишь даже здесь, в Космопорте, но несколько раз он их всё же видел. Всегда на них роскошная одежда из тонкой ткани, и всегда они подчёркнуто опрятны. А этот весь помятый, вон, уже испачкался где-то, шерсть какая-то… всклокоченная. «Только цистерцианских бомжей нам здесь не хватало. От своих отбою нет».
Двухметровый гость неторопливо развернулся и двинул к выходу.
Влад демонстративно уткнулся в книгу. «Пусть бы хоть прошёл побыстрее», — но внутри уже зрело досадное предчувствие, что нет, не пройдёт, полезет ещё разговаривать.
Так и случилось. Цистерцианин подобрался и встал по ту сторону стола. Кажется, с минуту он стоял молча, а Влад упрямо продолжал «читать книгу». В конце концов он — сторож, а не продавец. Не ему лезть первым с разговорами.
Наконец сухой, явно непривыкший к человеческой речи, голос пробормотал:
— Извиняюсь.
Тут уж делать нечего, пришлось поднять голову. С невольной неприязнью Влад глянул в заросшее лицо пришельца. Чёрные глаза-пуговицы блестели совершенно бесстрастно. «Как у плюшевых игрушек».
— Щенник, — донеслось из-под серых усов.
— Чего? — сощурился Влад.
— Щенник, — повторил цистерцианин и добавил: — Ся.
— Священник? — внезапно догадался Влад.
— Ся щенник, — кивнул гость.
— Священника нет, — объяснил сторож. — Домой уехал. Завтра утром приходите на службу. Тогда будет священник.
— Утром поздно. — Цистерцианин шевельнул ушами. — Утром сутки кончатся.
Владу стало совсем муторно от этой галиматьи.
— Тогда послезавтра, — буркнул он. — А ещё лучше в воскресенье. В это или ещё когда-нибудь… Потом.
— Потом сложно, — сообщил пришелец. — Потом меня не будет.
«Понятное дело, рейс», — подумал Влад, но вслух ничего не сказал. И ещё подумал: «Чего бы тебе, милый, не пойти в своё капище, или как оно там у вас называется?»
Цистерцианин тем временем тоже о чём-то соображал.
— А других церковь здесь есть? — спросил он вдруг.
— Есть. — На секунду охватило желание отправить его в Скорбященку, чтобы отделаться поскорей, но Влад справился с искушением — жалко всё-таки. — Там сейчас тоже службы нет. Не положена сегодня служба. Нет священников.
Мохнатый гость снова замолчал. Чёрные, без зрачков, глаза невыразительно блестели бликами от лампы.
— Можно я посижу здесь?
Влад нахмурился и кинул взгляд на часы.
— Через двадцать минут церковь закроется. Двадцать минут можете посидеть.
— Спасибо.
Цистерцианин повернулся и всё той же «качающейся» походкой прошёл к левому окну. Там присел на лавку у кануна, молча созерцая, как перед распятием потрескивает трёхкредитка пилота, на квадратном столе для заупокойных свечек.
Влад попытался было вернуться к «началу колонизации Ио», но — куда там. Чтение уже не шло. То и дело приходилось поглядывать на застывшую перед окном фигуру, — а ну как сопрёт чего? Минут через пять цистерцианин поднялся. Тут уж Влад и не тешился надеждами, обречённо наблюдая, как двухметровая мохнатая туша снова приближается к столу.
— А ты не можешь… поговорить?
— В смысле?
— Как ся щенник, — объяснил пришелец и ткнул себе в грудь пальцем. — Дела плохие. Надо говорить. Чтоб не было.
— А, исповедь, — снова догадался Влад. — Нет, не могу. Только священник. А я здесь просто сторож.
— А ся щенник завтра?
— Да, завтра утром.
— Поздно, — констатировал собеседник.
«Надо же, про исповедь знает!» — вдруг дошло до Влада. Впрочем, он не шибко удивился. Многие инопланетяне почитают какие-нибудь церковные обряды. Ригелиане, например, всё время пытаются детей своих покрестить. Хотя имеют на это, видимо, какие-то свои причины, ведь и жизнь, и мораль их от христианства отстоят весьма далеко. А уж что творится на богоявление! Тут и гаотрейды, и ялмезяне, и имкейцы приползают, в общем, всякой твари по паре. И все толкаются в километровых очередях за крещенской водой, а при самом разливе чуть не до драк дело доходит, таким всем отчего-то вода святая нужна. Хотя собственно верующих-то среди них — единицы…
— А чего ты… того… — Влад покрутил в воздухе пальцами, — к своим священникам не пойдёшь? Ну, цистерцианским?
— У нас нет. Жрецы у цистерциан. А я не такой. Я у вас здесь… — гость задвигал бровями, силясь подобрать слова, — в воде меня… ся щенник…
— Так ты крещёный? — с некоторым удивлением выговорил Влад. Ригелиане-то — известное дело, а вот про цистерциан он ещё такого не слышал.
— Крещённый, — повторил гость. — Отец меня. У вас. Другая церковь. Катон. Много зим назад. Солнце было яркое. Маленькие огоньки. Окна с лицами. Вода. Вибрация звука приятная. Ся щенник говорил со мной. — Пришелец прервался, а потом добавил: — Хороший был день.
— Понятно. — Влад покосился на часы. До шести осталось 12 минут. — Может, на Катоне когда будешь, там и по-исповедуешься.
— Не успею. Утром сутки кончаются.
— А потом куда?
Цистерцианин наклонил голову.
— Хорошо бы… к Богу, — ответил он.
— Чего? — оторопел сторож.
— Завтра угасну я, — постарался объяснить пришелец. — Старики так решили. Виноват я. Плохое дело сделал. Сутки мне дали. Спасибо. Это ради отца. Хороший он у меня потому что был.
Влад захлопнул книгу.
— Погоди-ка, тебя что, завтра… убьют?
— Убьют.
Сторож ошалело заморгал на невозмутимого пришельца.
— Серьёзно?
— Сутки дали, — повторил цистерцианин. — Спасибо, не всем дают. Жену вот устроил. Дочку. Завещание. Долги отдал. Сюда пришёл поздно. Ся щенник нет. Я не знал, что нет. Надо было утром прийти. Не знал. — Он опять шевельнул ушами.
— Так что ж ты здесь? — Влад всё никак не мог поверить. — Тебе в полицию надо. Беги скорей, скажи, что тебя убить хотят!
— Старики у нас… как полиция.
— Да ты сюда, в земную!
— Нельзя так.
Влад уже и сам догадался, что нельзя. Цистерциане сделают официальный запрос и его всё равно выдадут…
— Слушай, да ты же в Космопорте. Садись сейчас на любой звездолёт и дуй куда подальше!
— Нельзя так. Найдут.
— Можно улететь туда, где не найдут, — заверил Влад, силясь припомнить названия окраинных планет. Чего там Сухарь на «планетологии» втирал?..
— Можно, — согласился цистерцианин.. — Но так нехорошо. Жену мою тогда. И дочку. Угаснут. Вместо меня. Разве лучше? Нехорошо так. Люблю я их. Я сам должен.
Они помолчали.
— К тому же искать когда. Сюда придут. Тебя спрашивать будут. Разве хорошо?
Влад представил допрос цистерциан и невольно поёжился.
— А может… ещё обойдётся, а? — предположил он. — Поговори со стариками своими. Скажи, мол, виноват, исправлюсь. Про дочку скажи. Может, простят они тебя?
Цистерцианин качнул головой по диагонали:
— Такого у нас не бывает. Старики… не как Бог. Я виноват. Они не простят. Спасибо им. Сутки дали. Другим не часто дают.
— Да что ж ты натворил-то такого?
— Виноват. Сильно виноват. Угасли три цистерцианина. Моя вина. Хотел вот говорить ся щенник. Ся щенник скажет, простит меня Бог или нет.
— Ты что же… убил их?
— Нет. Не я. Руда. Камень падал. Внизу они. Я виноват. Из-за меня.
— Несчастный случай, что ли?
— Так.
— Так объясни им, что ты не хотел. Что это случайно всё. Скажи, пусть по-другому накажут, убивать-то зачем?
— Они Знают. Разницы мало. Три из-за меня. Плохое дело. Я виноват.
Цистерцианин замолчал. Влад тоже. Чего уж тут скажешь? Дичь какая-то. Витьке, что ли, позвонить, посоветоваться? Ан нет, тот ещё в дороге, а у него тариф экономный — в космосе не берёт.