— Здравствуйте, Диночка! — Арбушев вошел в аудиторию, с разлета швырнул папку на стол. — Рад вас видеть. Очень красивая юбочка. С каждым разом все короче и короче. Ну что ж, я дождусь, вероятно, и того счастливого момента, когда от юбки останется один пояс. К пятнадцатой пересдаче получится? Вот и чудно. Ну что, успели списать, пока я прохлаждался в деканате?
Среди привычек Арбушева была известная снисходительность к пересдающим — билеты они брали при методистке, а он с полчаса гулял по коридорам корпуса, давая «хвостистам» возможность подготовиться.
— Вы несправедливо ко мне относитесь, Алексей Константинович! — сразу перешла в агрессивную оборону Дина. — Я уже шестой раз к вам прихожу, а вы все меня мучаете и мучаете!
— И седьмой раз встретимся, и восьмой. — Арбушев был настроен радушно и благодушно. — Какой у вас билет, Диночка?
— Восьмой… А можно я другой возьму?
— Что, шпору дома забыли? А вы в косметичку кладите. Тогда не забудете. Идите тяните, но только если вы сразу отвечать будете. Могли бы, кстати, пока меня полчаса не было, сами другой взять. На который у вас шпора есть.
Дина, цокая неудобными каблуками — обычно она ходила в кожаных кроссовках, — подошла к столу и, зажмурившись, протянула руку. Посмотрела билет, подняла на доцента жалобный взгляд.
— Ну-с? — Арбушев, сложив на груди руки, с ангельским терпением во взоре наблюдал за хлопающими ресницами студентки.
— А еще можно?
— Можно, можно. Можно подумать, среди билетов есть хотя бы один, который вы знаете.
— Тридцать четыре… А еще?
— Еще? Да ради бога, хоть все заберите! Люблю ненасытных женщин.
Дина глядела на него, кусая губы.
— Ну, какой вам нужен? Какой вы знаете?
— Семнадцатый!
— Хорошо, — терпеливо вздохнул Арбушев. — Давайте в четвертый раз послушаем ответ на билет номер семнадцать.
Он вполне резонно полагал себя мучеником, потому что билет помер семнадцать оказывался у Дианы «единственным выученным назубок» вот уже четвертую пересдачу подряд.
Дина расправила на коленях юбку, начала с выражением:
— Биологическое происхождение человека методом ферментативной амплификации ДНК… Ой нет, не то. Ну, то есть анализ распределения аллелей… Нет, подождите, я все вспомню! Аллельный полиморфизм двух тетранику… тетракуниклои…
— Тетрануклеотидных.
— Тетрануде…
— Не старайтесь, не выговорите.
— Ну, эти… они — митохондрии. Сначала научились определять женщин по митохондриям.
— Как интересно.
— Да. — Дина взбодрилась от одобрения. — Нашли семь женщин, которые нас прародили.
— Вот как? И где нашли?
Тон Арбушева был заботлив до невозможности.
— Одну в Африке. Другую… ну, в общем, тоже в Азии. Это по митохондриям. Но мужских предков научились определять позже. До этого никто не знал, кто их отец.
— Безотцовщина, — посочувствовал Арбушев. — Темные века. И что дальше?
— Ну вот… у женщин митохондрии… а у мужчин…
Дина теребила юбку, отчаянно пытаясь вспомнить, в левом или правом чулке у нее шпора по семнадцатому билету.
— Понятно, проехали. Все с митохондриями ясно, давайте дальше. Какие типы ДНК-маркеров используют при создании генетических паспортов лаборатории глобальной мировой сети «Интергеном»?
— Ну, — бодро начала Дина, памятуя, что чем увереннее отвечаешь, тем выше оценка, — для этого исследуются… берутся… методическими указаниями регламентируются…
— Регламентируется что?
— Регламентируются независимые локусы ДНК…
Арбушев налил воды в стакан, глотнул. Дина тем временем неслась по буреломам:
— Бывает еще генотипирование при сложных вариантах родства — ну, если человек детдомовец… Можно найти родственников. У них будут митохондрии… нет, митохондрии бывают только у женщин…
— Да что вы говорите!
— Да… у мужчин другое. Только я забыла как.
— Я понял. Это, наверное, такие первичные половые признаки — митохондрии ваши. Диночка, вы диссертацию писать не пробовали? Вы бы могли сказать много новых слов в науке. Пять или шесть. А то и все тридцать, как небезызвестная Эллочка-людоедка. Ладно, опишите мне индивидуализирующие возможности маркерных систем.
— Что? — Дина глядела на Арбушева во все глаза, на которые неотвратимо наворачивались слезы.
— Это я у вас хочу спросить — что. Что мне ставить вам за такой ответ? Ладно, давайте перейдем к практике. К вашей непосредственной работе в «Геносети»… Ну, к примеру, как в ваших лабораториях борются с проблемой чужеродного загрязнения образцов на стадиях забора и транспортировки?
— Ну, на анализы берутся митохондрии…
— Что сейчас используется в качестве антикоагулянта?
— Митохондрии.
— Что?! Диночка, скажите, пожалуйста, вы хоть понимаете, что вы несете? Выучили одно слово и лепите теперь куда ни попадя. Как вы себе хоть представляете эту митохондрию?
По лицу Арбушева было заметно, что он ожидает, как вот прямо сейчас из-под стола вылезет митохондрия и сожрет его наподобие динозавра — с ботинками и зачеткой Дины в рука:
— Ну, митохондрии — они такие маленькие…
— Да, Диночка, они такие ма-а-а-а-аленькие, и кладут их в пробирку маникюрными щипчиками. Маленькие потому что. Идите, учите, встретимся с вами в седьмой раз. Хлобысько, хватит списывать, идите сюда, попытаемся разобраться, что вы там содрали с манжеты…
— Ну Алексей Константинови-и-ич… — Девушка, казалось, сейчас заплачет. И заплакала бы, если б тушь была водостойкая. — Ну поставьте, ну что вам стоит?
— Вы, Дина, где работаете? Как же вы можете работать над реализацией нацпроекта «Геносеть», если не можете ген от хромосомы отличить?
— А зачем мне их отличать! Если я все равно в каталоге карточки перебираю и в комп заношу! Я всех родов в Европе генеалогии наизусть знаю! А вы мне — аллели какие-то!
Вспыхнув от обиды, Дина вылетела из аудитории. Даже дверью немножко хлопнула. И всхлипнула.
Бывают же на свете такие черствые существа! Это потому что у них митохондрий нет.
В кабинете Сергея Николаевича было прохладно и пахло сандаловыми палочками. Со стен скалились каннибальские маски, а в стекле витрины гордо задирали носы фрегаты и каравеллы. Тополев удобно устроился в кожаном кресле и наблюдал, как хозяин аккуратно разливает ройбуш.
В полупрозрачных матовых чашках туманом оседал красноватый напиток.
— Слыхал, сколько воплей по поводу нацпроекта? — спросил у Михаила хозяин кабинета. — Блоги сетевой либерастии почитай: «тотальный контроль», «глобальный охват», «насилие над личностью» и «кондовый фашизм» — самые мягкие определения. Стрелять их, может, а? Немного тоскую по твердой руке.
— Да какой там глобальный охват… Еще зияют такие бреши, что говорить о развитой геносети нет смысла.
— Да, — согласился Сергей Николаевич, отставляя заварник из старинного российского порцелана — только так, считал он, можно называть это антикварное «белое золото» и никак иначе. — Бреши есть, но картинка уже вырисовывается та еще… Рогов рвет и мечет. Слыхал? — поднял он глаза на Тополева.
— А он-то чего? — пожал плечами Михаил. Кипяток обжигал, но был приятен душе и телу в разгар полузимней весны.
— Говорит, «Геносеть» — очередной глобальный жидо-масонский заговор. В предвыборную программу специальный пункт включил.
— Идиот.
— Угу. Дедушка-то у него Гершезон. А мама — Мария Шнобелевна. Простите, Израилевна. Хотя по паспорту проходит как Ивановна. Бабушка дошла до Берлина с замполитом Гершезоном, а замуж вышла за лейтенанта Семенова. И правильно, Гершезона в пятьдесят третьем замели.
— У-у, так это у нас Ленин намбе ту… — усмехнулся Михаил. — И что, это ему таки сильно мешает?
— Орет и вопит, что все это подстроили клятые космополиты. Призывает арийцев на баррикады. Все «русише фашисте» беснуются только так. А у одного прадед — цыган, у другого тетя в Израиле. Как начали скрести этих арийцев — так везде что ни еврей, то татарин. Вот они и бесятся. Погромы обещают. Мол, все проклятый сионизм на них клевещет…
— Диагноз ясен. Ну, общество должно ветрянкой переболеть. Ты только об этом со мной поговорить хотел?
— Не только. — Сергей Николаевич откинулся в кожаном кресле, выпустил клубок дыма в недра кондиционера. — Есть ряд непростых юридических проблем. Например, спермодоноры вопят и глотают валидол. Сама концепция анонимных спермобанков под угрозой! Кто теперь пойдет плодить потомство, когда правовая база не проработана — возьмут папашку за шкирку и будет платить алименты, как миленький. Сдал «живчиков» на пятьдесят баксов — получил ярмо на шею лет на восемнадцать. Логично?
— Логично, — сказал Михаил. — Это же начальный период, что-то ясно — не досмотрели, не додумали… Щепкам, конечно, не сладко, но лес рубить надо. Все утрясется.
— Не дай нам бог жить в эпоху перемен, — заключил Сергей Николаевич и опрокинул чашку ройбуша, будто бокал коньяка. — Лига «За безопасное отцовство» организовалась.
— О боже.
— От феминисток КДПВСЖ — три дня учился произносить — отпочковался. Такой себе дочерний маразм. Английскую аббревиатуру, извини, не выговорю. «Конфиденциальность детских приютов — выбор свободной женщины». Вот и думай теперь, как это все юридически утрясти. Права личности, конфиденциальность и все такое. А еще вопрос тайны усыновления.
— Сразу подумать нельзя было?
— А ты всегда думал, прежде чем в бабу втыкать? Так ведь это и в государственной политике так — сначала делают, потом думают. Государственные соображения, а последствия потом.
Тополев мрачно постукивал ложечкой по стеклянной столешнице стола.
— Я понял тебя, Серега. — Так он не называл однокашника давно, с университетской, пожалуй, скамьи. — Что предлагаешь делать?
— Тебе — заниматься нацпроектом, как занимался… но быть готовым к тому, что часть генеалогической информации может быть засекречена.
— Вот даже как? — поднял брови Михаил. — Официально?