— Только это… — начал я, немного смутившись, когда деревня уже скрылась за поворотом дороги. — Денег у меня сейчас нет. Совсем. И до того, как я доберусь до Брукмера и встречусь с тем господином, с которым мы расстались в деревне, денег у меня не будет.
— Да это не беда, — махнул рукой Винс. — Я вам готов и просто за еду служить. Пока что. А там о жаловании условимся. Вы, я думаю, не обидите. Коли вы деревню, почитай, за просто так от этих страховидл избавили, значит, человек вы добрый.
К концу второго дня пути нас догнал на тракте караван: десяток повозок, запряженных меланхоличными длиннорогими быками, тащили тяжело нагруженные телеги, от которых исходил неприятный кислый запах. Их сопровождали несколько воинов в кожаных доспехах с мечами на поясе, возницы же держали под рукой топоры.
Когда первая телега поравнялась с нами, меня окликнул высокий и тощий, как жердь, мужчина с морщинистым лицом в стеганной синей куртке, массивных ботинках с высокими чулками и причудливом головном уборе, похожем на тюрбан. Говорил он на том же наречии, что и Винс с односельчанами, но с каким-то мягким картавящим акцентом.
— Эй, вы что за люди? — спросил он, настороженно оглядев мою странную одежду, а также барана, на спину которого я как раз сел, устав идти.
— Его инородие — егерь здешний, — поспешил ответить Винс, державший барана в поводу. — А я камардинер ихний.
— Ну, то-то, егерь, — проворчал себе под нос тощий. — Много вас тут таких по большой дороге ходит. Егерь-егерь, а потом свистнул, и такие же егеря из кустов выпрыгнули, и давай глотки резать. Коли ты егерь, так давай подорожную.
— Вы, господин, разве королевский капитан, чтобы подорожную спрашивать? — вежливо поинтересовался Винс. — Вы-то сами, например, кто будете? И почему везете товар чернолесским трактом? Не оттого ли, что здесь таможни нет?
— Чего?! — сморщенное лицо караванщика пошло пятнами. — Ты как с людьми разговариваешь, деревня?! Вы бы, господин, поучили своего камердинера, пока этого кто другой не сделал!
Последняя фраза была обращена уже ко мне, и оставаться в роли безмолвного свидетеля их пикировки было невозможно.
— Благодарю за совет, — ответил я, не без труда спустившись со спины барана. — Но учить моего слугу манерам — это, конечно, сугубо мое дело. Однако, в самом деле, с кем я имею честь говорить? Меня, например, зовут Руман из Чернолесья, и я к вашим услугам.
— Из Чернолесья, значит? — караващик снова смерил меня подозрительным взглядом. — Когда б оттуда что хорошее выходило. Коли вы, господин, егерь, так, может, чем докажете?
Я вытянул вперед руку и сжал кулак, вызвав лезвие, эффектно засветившееся в наступающих сумерках. Караванщик отступил на шаг назад и заслонился от меня ладонью со сложенными тремя пальцами — похоже, отгонял нечистого.
— Меня зовут Матеус Бажан, — неохотно произнес он, видимо, решив, что опасности мы с Винсом не представляем. — и везу я кожи из Кирхайма в Брукмер. Коли вы и правда егерь, так, может, с нами пойдете? На тракте нынче небезопасно. А у вас, все-таки, ружье.
— Сочту за честь, — ответил я. На пустой дороге в надвигающихся сумерках было, в самом деле, неуютно.
Лагерь разбили при дороге на большой вытянутой поляне. Быки, выпряженные из повозок, паслись чуть поодаль под присмотром одного из возниц, то и дело издавая печальное мычание. Туда же Винс отвел и нашего барана, и тот щипал траву чуть поодаль — быки посматривали на чужака с опаской. Примерно так же смотрели на нас с Винсом возницы и охранники, расположившиеся посреди поляны вокруг большого костра и ужинавшие вяленым мясом. Мы с Винсом сварили большой котелок каши и попросили спутников присоединяться, но большинство не захотело. Лишь немногие, опасливо глядя на товарищей, окунали свои ложки в кипящую гущу. Один протянул мне взамен шмат мяса, оказавшегося жестким, как подошва, и очень соленым.
Я все время старался рассмотреть в поведении наших спутников что-то похожее на скрипты, но, кажется, так ничего и не обнаружил. Все они вели себя, как люди: никаких повторяющихся движений и фраз, никаких реплик невпопад или еще какого-то странного поведения. Были это обычные люди: грубые, недалекие и давненько не мывшиеся, но совершенно живые. В свою очередь, они явно изучали меня, и тоже с опасливым интересом.
— Зря вы, ваше инородие, так легко с ними идтить согласились, — сказал мне на ухо Винс, едва прожевав половину полученного куска. — Другой бы поторговался, да плату за сопровождение с них слупил.
— Не подумал как-то, — ответил я
Минут через десять рядом с нами возник Матео Бажан, до того обходивший лагерь, чтобы убедиться, что все в порядке.
— Желаете? — спросил он, протянув мне глиняную бутыль.
Я поблагодарил его и опасливо отпил. Внутри оказалось вино — кажется, яблочное и остро пахнущее какой-то неизвестной мне специей, отдаленно похожей на анис. Я отпил пару глотков и протянул бутылку Винсу. Караванщик скривился — видимо, слуг он считал недостойными этого напитка — но возражать не стал.
— Куда путь держите? — спросил он, с кряхтением усаживаясь у костра и протягивая к нему бледные руки с тонкими длинными пальцами.
— В Брукмер, — ответил я. — На ярмарку.
— Добытое в лесу, стало быть, сбывать? Хорошее дело. Да и прикупить бы вам чего не мешало. Ружьишко-то у вас, гляжу, неважное, и с крестьянским топором ходите.
— Может, посоветуете, у кого экипироваться? — спросил я.
— Отчего нет? Старый Тийен, мой друг, торгует возле хлебного рынка. Скажите ему, что вы от меня — он вам обязательно сделает скидку.
— Благодарю, — ответил я. — А что, в самом деле, на дорогах сейчас опасно?
— О, а когда не было? — всплеснул руками Бажан. — Во-первых, орденские недобитки то и дело устраивают вылазки. Во-вторых, баронские дружинники так и норовят остановить обоз и обложить незаконной податью. Королевский указ о свободе торговли для этих медведей пустой звук. На все у них один ответ: король далеко, а мы — вот они, так что гони монету. Наконец, есть и просто разбойники. Хотя и все прочие — тоже разбойники, откровенно говоря.
Караванщик махнул рукой и сделал еще один лоток из бутылки, принятой у Винса, перед этим протерев ее горлышко рукавом.
— Да… дела, в общем, скверные в Карнарских землях… — произнес он, словно говоря сам с собой. — Торговля хиреет, спроса на кожу нет, казначейство портит монету, чернолесская нежить то и дело выходит прямо на тракт, наемники за сопровождение дерут втридорога. Похоже на то, что Мученики совсем оставили эту землю. Все девять.
— Между прочим, наш патер говорил, — встрял вдруг Винс, — что вера, будто Мучеников не восемь, а сколько-то еще — есть ересь.
— Ты бы, парень, не учил старших, — раздраженно произнес Бажан. — Тоже мне, богослов выискался. Тебя, поди, еще и на свете не было, когда брат Луциан у нас в Ансо проповедовал. А я помню! Я его сам видел, своими глазами! И как он моровое поветрие остановил, помню, и как войну прекратил между Ансо и Карнарой. Я тогда мальчишкой был, навроде тебя, но помню, как отец радовался: он тогда обоз готовился отправить с шелками из Ансо, почти все деньги вложил — а тут война. Кому во время войны шелка продашь? Да и не довезешь: ограбят или конфискуют. А Луциан два месяца из Карнары в Ансо и обратно носился — и уговорил-таки короля с великим канцлером примириться. Великий был человек, великий. Не иначе сам Создатель его к себе призвал, как и Восьмерых до него!
— А патер говорил, что он просто сгинул в Чернолесье, да и все. Что он хоть и хороший был человек, но считать его Мучеником — есть… это самое… как он говорил-то… суемыслие, вот!
Бажан бросил на Винса взгляд, полный презрения, но ничего не сказал.
— А что у вас, у егерей, об этом говорят, ваше инородие? — обратился он ко мне. — У вас Мученика Луциана почитают? Все-таки, ведь он хотел избавиться от нечисти чернолесской и много сил для того приложил. По моему скромному мнению, можно было бы его Светлым Покровителем вашего ремесла объявить.
Нужно ли говорить, что вопрос вызвал у меня затруднение, граничащее с паникой? Я понятия не имел, что думают прочие егеря о каком-то местном святом, про которого я услышал впервые только что.
— Откровенно говоря… я тут… совсем недавно… — промямлил я, не зная, как лучше описать свое положение.
— Признаться, никогда не общался раньше с егерями, — Бажан заложил руки за голову и облокотился на толстый сосновый ствол. — О вас столько всего рассказывают. Кем вы вообще были до всего этого? До того, как здесь оказались?
А на этот вопрос что ему отвечать? Честно сказать, что я был видеоблогером и обозревал инди-игры? Почему-то мне кажется, что его едва ли удовлетворит подобный ответ. Или что я собирался стать журналистом? Вряд ли и это слово вообще есть в местном языке.
— Я… учился в университете, — ответил я максимально обтекаемо.
— Студиозус, стало быть, — понимающе кивнул Бажан, отпив еще немного из бутылки и протянув ее мне. — Сынок мой, Микеле, тоже в Ансо на бакалавра права учится. Да какой из него бакалавр, между нами говоря? Оболтус он, каких поискать еще, а не бакалавр. Только бы девок тискать да добро родительское транжирить.
При этих словах Винс скорчил комично-скорбную мину, как бы намекая мне, что все отцы рассуждают совершенно одинаково.
— Н-да-с, — караванщик причмокнул губами. — Я бы еще хотел узнать, а насколько правдиво все то, что про вас говорят?
— А что про нас говорят? — осторожно уточнил я.
— Всякое, — Бажан потер спину. — Говорят, что меченые, на самом деле, из стали сделаны. Что возникают они прямо посреди Чернолесья из яркой молнии, а потом выходят голыми на дорогу и кого первого встретят, у того отнимут одежду, коня и оружие. А некоторые также говорят, что могут отнять и лицо — образ Господень.
— Бессовестно врут, — ответил я, невольно улыбнувшись. — У кого бы я мог такое отнять?