Спиридон торопливо ударил по рукам и метнулся вниз. Через несколько секунд в воротах приоткрылась маленькая дверца, не замеченная мной ранее. Я ужом проскользнул в открывшуюся щель.
— Камешек давай! — Спиридон торопливо выхватил его у меня, удовлетворённо кивнул, сжав в руке и, схватив за плечи, ткнул пальцем в одну из расходящихся веером улочек. — Дуй туда изо всех сил, никуда не сворачивай, пока на площадь не выскочишь. Слева большое здание будет, не перепутаешь. В него и ломись, — и крикнул мне уже в спину: — И стигму прикрой как–нибудь! Тут народ ушлый: затащат в переулок, и пропали мои денежки!
— До встречи, недошлёпок! — решил попрощаться со мной и второй стражник. — Обязательно приду посмотреть, как тебя отцы–вершители на лобное место сказнить поведут!
Сзади вновь лязгнул засов. Я заковылял изо всех сил, благо за время торга со стражниками успел немного отдышатся. На моё счастье улочка была пуста. Только мелькали мимо тусклые фонари, не дающие опуститься на дорогу полной темноте.
— Входи, давай! — толстый охранник в кожаной потёртой куртке лениво махнул рукой в сторону двери. — И шапку сними, бестолочь. Чай не в свинарник у себя в деревне входишь, а в келью отца–наставителя!
Я поспешно сдёрнул с головы свой треух и, переступив порог, низко поклонился. В этот момент решалась моя судьба и играть в игру под названием «мы нищие, но гордые» было не ко времени.
В келье скромного служителя храма Троих было уютно. Внушительный по своим размерам светоч разгонял утренний полумрак, уверенно вытесняя его на улицу сквозь большое, с настоящим стеклом вместо мутного пузыря окно. В углу весело потрескивала дровами небольшая печка, вдоль всей стены, справа от меня, были прибиты полки, нижние из которых были почти доверху заполнены кипой бумаги и свитков, а верхние занимали книги, причём пара из них была прикреплена к стене толстыми цепями, со свисающими амбарными замками устрашающего вида. Слева, рядом с печью и парой массивных сундуков накрытых плотной материей, была ещё одна дверь, за которой очевидно находилась спальня верного служителя Троих. Разбитые в кровь ноги утопали в меху какого–то неизвестного мне животного, чья шкура была небрежно брошена на пол. Сам же отец–наставитель, разместившись напротив меня в большом деревянном кресле обитом мягкой материей чёрного цвета, изволил завтракать, низко склонившись над изящным с витыми тоненькими ножками столом, заставленным едой. На моё появление он обратить внимание не соизволил.
Я стал молча ждать, буквально захлёбываясь заполнившей рот слюной и чувствуя, как в тугой узел заворачиваются возмущённые таким невниманием к ним кишки. Есть хотелось до судорог в животе. Вчера вечером, когда я, чудом успев к сроку, ввалился в школьную сторожку, покормить меня никто не удосужился. Сунули в сырой вонючий подвал, на том их гостеприимство и закончилось. Хорошо хоть по шее не надавали!
Пара охранников, один из которых сейчас так же ждал окончания трапезы жреца у меня за спиной, уже закрыли ворота на запор и собирались с чистой совестью угоститься копчёным окороком и парой бутылок местного вина. Поэтому моё появление они встретили без особого восторга. Слава Троим, что хоть пустить соизволили! Очевидно, желание как следует накостылять назойливому бродяге, бешено стучащему в ворота, пересилило природную лень. И накостыляли бы! Сжатые в руках дубинки сомнений в намерениях не вызывали, да и на выражения, открывая ворота, доблестная охрана тоже не скупилась, попутно подробно объясняя мне, что они сейчас со мной делать будут.
Как не странно, но от неминуемой расправы меня спасла стигма. Толстяк уже занёс свою дубинку, примериваясь, куда бы половчее ударить, как вдруг, вылупив глаза, опустил её и, тыкая пальцем мне на шею, дико заржал.
— Смотри Аникей! У этой деревенщины стигма побелела! Прямо у меня на глазах цвет сменила!
— Точно! — присоединился к веселью второй. — Ну, ты и везучий парень! — почти дружески хлопнул он меня по плечу. — В последний момент успел!
Я настороженно наблюдал за ржущими охранниками, чувствуя надвигающуюся очередную порцию неприятностей. Не к добру эти сволочи так веселятся. Явно не встрече со мной радуются. Уж лучше бы избили, что ли? Мне бы оно дешевле обошлось!
— Послушай Аникей, а он точно успел? — задумался, вволю насмеявшийся, толстяк. — Что–то я сомневаться стал.
— Думаешь, не успел? — даже расстроился его напарник крепкий жилистый вояка с немного приплюснутым носом и сокрушённо закачал головой. — Вот ведь! А я уже и обрадовался было! Не поверишь, Данила! За сына родного так никогда не переживал, как сейчас!
— Я же вовремя прибежал! Вы же видели! Стигма у вас на глазах побелела! — я почувствовал, как внутри у меня поднимается ярость. Столько всего пережить, столько препятствий преодолеть, каким–то чудом всё же успеть и теперь всё потерять из–за двух обленившихся негодяев, от скуки решивших покуражится! Что может быть обиднее?
— Парень утверждает, что ты там что–то выдел Данила! — требовательно уставился на своего напарника Аникей. — Ты давай уже, признавайся! Не видишь разве, переживаю я за него!
— А я и не отрицаю, — покорно кивнул в ответ толстяк, скорчив кислую физиономию. — Конечно, видел! Я ещё в окно из сторожки посмотрел, когда этот выродок айхи только к воротам подходил. Стигма уже тогда белой была!
— Пожалуй ты прав, — огорчённо вздохнув, почесал голову Данила. — Я тоже в это время в окно выглядывал, — и тоскливо закатив глаза, жалобным голосом резюмировал: — Значит, всё же, не успел! Вот досада то! Надо отцу–наставителю доложить!
— Что же вы творите то, а?! — сжав кулаки, заорал я. — Ведь знаете, что успел я вовремя! Что за корысть вам меня губить?!
— Может всё же намять ему бока? Как думаешь Данила? — Аникей выразительно покрутил зажатой в руке дубинкой. — Вежеству эту деревенщину поучить?
— Намни, коли желание есть, — лениво потянулся толстяк. — А мне что–то уже лень. Давай лучше сунем этого недошлёпка в поруб, да пойдём, выпьем. Всё одно отец–наставитель отдыхать уже изволит. Раньше утра им заниматься не будет.
— И то. Что–то в глотке пересохло. И так из–за него припозднились уже, — согласился с напарником Аникей, хватая меня за локоть. — Ступай, давай, пока бока не намяли! Завтра к отцам–вершителям отправишься. Помогать тебе, у нас корысти тоже нет!
— Постой! — настроившись, было врезать подонку в морду и рвануть к так и не закрытым пока воротам, я в последний момент передумал. Слава богам, Спиридон у городских ворот так переживал за свой спор, что, торопясь, не удосужился меня даже обыскать. И теперь появилась надежда, договорится с этими негодяями. — А если я заплачу?
— Чем ты можешь заплатить, голодранец? — фыркнул в ответ Аникей, продолжая тянуть меня к небольшим деревянным постройкам, стоящим рядом со сторожкой. — Коровьим помётом?
— Камень магический у меня есть!
— А я меня тех камней полный сундук в хате под полатями стоит! — заржал Данила, хватая меня с другой стороны. — Ну и здоров ты врать, паря!
— Вестимо, врёт, — согласился с напарником Аникей. — Откуда ему камешек мажеский взять? Или ты про сумеречницу толкуешь? — охранник угрожающе засопел. — Шутковать с нами удумал?
— Где взял, там уже нету! — объяснять что–то этим шакалам у меня никакого желания не было. — Не хотите брать и не надо! Я его отцу–наставителю поднесу, да, при этом, на ваш поклёп пожалуюсь!
— Да ты не горячись, паря, — почти ласково заулыбался мне Аникей. Вот только глаза у него сразу стали злыми и колючими. — Не видишь разве — шуткуем мы с дружком. Коль камушек есть, так давай. Мы же не звери. Добро понимаем!
— За хорошую мзду, мы, даже если бы ты и впрямь опоздал, подтвердили, что стигма чёрная была. А тут даже и врать не надо! — задушевно похлопал меня по плечу Данила. — Ну, так, где камешек то?
Тяжело вздохнув, я полез за пазуху. Уверенности, что эти два местных блюстителя порядка выполнят своё обещание, не было никакой, но и выхода другого я не видел. В ходоках мне от кристалла толку всё равно не будет, а так, какой–никакой, а шанс.
— Хорошая вещица! — причмокнул от удовольствия толстяк, вертя в руках камень. — Шибко тёплая! Знать бы ещё, что она делать может! С Хромого Винца за неё и целый золотой встребовать можно.
— Свезло нам, — согласился Аникей. — И как только стража у ворот его не обыскала! — и, повернувшись ко мне, прищурившись, спросил: — Слышь, паря, а ты случаем ещё ничего не припрятал? А мы бы за тебя заодно и словечко перед отцом–наставителем замолвили. Будешь, как сыр в масле кататься!
Мои заверения, что я отдал последнее и, ничего больше нет, разумеется, эффекта не возымели и следующие пять минут прошли в усердном обыскивании меня любимого и перетряхивании моего нехитрого скарба.
— Надо же. Нет больше ничего, — не на шутку расстроился Аникей. — А я надеялся, что соврал!
— Может и соврал, — задумчиво почесал подбородок толстяк. — Припрятал казну где–нибудь за городом до поры. Поговорить бы с ним обстоятельно, да кто же нам даст. На виду здесь всё.
— Ладно, — тряхнул головой Аникей. — И так день задался. Давай в поруб его, и пойдём за нашу удачу выпьем.
— Так что с договором? — решил всё же уточнить я, слизывая липкий пот с губ. Чтобы я ещё с этими артефактами связался! Так и запытать ни за что могут!
— Вот ты деревня! Деревня и есть! — вновь развеселился толстяк. — Мы и так бы отцу–наставителю правду сказали! Прибытку ведь с вранья никакого, а наказать за него строго могут! Я бы первый на Аникея и донёс. Ну, чтобы он меня не опередил!
— А то, — ничуть не обидевшись на товарища, согласился тот. — С той лишь разницей, что первым донёс бы я!
Оба охранника снова весело заржали, довольные друг другом.
— Но только ты не больно надейся, голуба! — голос Данилы вновь стал ласковым. — Не очень тебе наше свидетельство поможет, но за гостинец всё равно спасибо!
Отец–наставитель, между тем, наконец–то завершив трапезу, сыто рыгнул и, вытерев жирные губы, небольшим платочком, соизволил обратить внимание на меня. Это был преклонных лет сухонький старичок с всклокоченной, седой бородкой и жёстким, колючим взглядом из–под г