И все же нападение произошло неожиданно. Из-за деревьев вылетело нечто бесформенное, расплывчатое. Существо безмолвно бросилось в сторону людей, но ружье двенадцатого калибра – это не жалкий «наган». Почти одновременный залп из трех стволов уложил чудовище наповал. Олеся схватилась за уши и присела. В ушах зазвенело. Ощутимо запахло порохом.
- Ничего себе маскировочка: почти камуфляж, - Максим достал фотоаппарат и сфотографировал зеленого с коричневыми пятнами монстра – безумного гибрида медведя и собаки. Объектив услужливо сфокусировался на пасти с множеством клыков.
- Такое ощущение, что здесь сумасшедшие биологи поработали. Прости, Олеся. Быстро ухлопали.
- Не извиняйся. Она… злая. Я бессильна против таких. Нам надо торопиться: если есть «она», то должен быть «он».
Только к полудню, когда все порядком устали, лес кончился, и на опушке показалось человеческое жилье – несколько одноэтажных домиков. Заброшенная деревня. Майор хотел устроить привал, но Максим решительно отмел его предложение.
- Посмотрите туда, - он ткнул пальцем в тени на горизонте. – Видите?
Еще час – и группа добралась до тюрьмы – комплекса беспросветно-серых зданий, окруженных забором из колючей проволоки. Над входом покосился выцветший лозунг «На свободу с чистой совестью». В небо врезались пустые вышки с облупленными крышами-зонтиками.
- Идем внутрь, - заявил Максим. – Надо передохнуть. Иначе мы не дойдем до следующей контрольной точки. Я бы даже задержался до завтра. Чем дольше наши преследователи проведут на природе, тем меньше их останется.
Из леса, со стороны деревни, донеслись два выстрела. Майор посмотрел в бинокль, но, судя по всему, ничего не увидел.
- Хорошо, - наконец решил он. – Будь по твоему, проводник.
Максим уверенно направился к главному корпусу тюрьмы.
На осмотр бесконечных коридоров и камер ушло три часа. Максим удивился почти нетронутым запасам консервов в пищеблоке. Илья вскрыл ножом банку и воскликнул:
- А есть-то можно! Свиная тушенка в собственном соку. Вкуснятина. Не килька в томате, от которой изжогу можно схватить. У, как блатарей-то кормят.
- Ха! – отозвался майор. – Это для вертухаев!
Максим отстал от группы. Он забрел в тесную каморку кладовщика и поднял с пола пожелтевший лист бумаги. «Приказ об условно-досрочном освобождении» - было напечатано сверху.
Вдруг сдавленно застонала Олеся. Знакомый до боли голос прокричал:
- Всем бросить оружие! Или я убью ее!
Значит, доцент Петровский жив. Вот и встретились.
Максим бесшумно вышел из каморки и выглянул из-за стеллажей и едва поверил своим глазам. Его старый враг прижал к горлу Олеси матовое лезвие ножа. По шее девушки текла тонкая струйка крови. Но самым странным было то, что майор и десантники - трое здоровенных мужиков, беспомощно уставились на врага. Ружья валялись на полу.
«Зачем бросили стволы?» - мысленно застонал Максим.
Петровский прокричал:
- Где проводник? Мне нужен проводник! Считаю до пяти! Раз!
«Если Петровский убьет Олесю, ему конец. Но он убьет, он же псих. Ему все равно. Его надо остановить! Да чего я жду?»
Максим не решался выйти из укрытия.
- Два! Выходи, трус! Я знаю, что ты здесь! Три!
Максим бросился вперед, схватил доцента за плечо и рванул что было сил на себя. Павел и Илья ринулись вперед. Но сделали они это слишком медленно.
Бывший спецназовец действовал молниеносно. Отшвырнув Олесю, он резко, без замаха, нанес Максиму точный и сильный удар ножом. Петровский, видимо, действовал инстинктивно, как учили инструкторы. Сейчас ему было все равно, кого бить. Главное – устранить угрозу.
В последний миг Максим успел повернуться, и клинок вошел не в живот, а в левый бок. Второй раз доцент ударить не успел: Павел сбил его с ног. Нож вылетел из руки и звякнул о бетонный пол.
Глава 28. Операционная сестра
Максим очнулся на ледяном полу. Голоса доносились откуда-то издалека. Кровавый туман застилал глаза, и боль была такая, что хотелось кричать. Но сил не было даже на слабый стон. Смертельный холод сковал руки и ноги.
- Вот… шли… ма…з…, - выдавил Максим.
Кто-то нагнулся, заслоняя собой свет.
- Кажется, он говорит: «Вот шлимазл». Нашел время шутки шутить. Умрет же, – обычно бесстрастный голос Церпицкого был полон скорби и сожаления.
- Он сдохнет! Сдохнет! И все вы здесь сдохнете – без проводника вам не выбра… А! Ыыыы! – тупой удар прервал тираду Петровского.
- Спирт! – обычно робкий, ангельский голосок Олеси стал удивительно тверд. В нем слышался металл и решимость, словно девушка собиралась сделать что-то необходимое, но крайне предосудительное. В нос ударил тошнотворный запах, который Максим не мог терпеть с детства.
- Да не ему! Мне на руки лейте! Так, хорошо. Очень глубоко, но у меня получится. Все получится! Держите его. Оба!
Максим почувствовал жар в ране, а затем боль сменилась зудом, таким, что хотелось разодрать себя в клочья. В теле закопошились тысячи муравьев. Максим попробовал поднять руку, но неподъемная тяжесть придавила ее к земле. Наконец сознание померкло, и он провалился в забытье.
В сладком тягучем мраке мелькал свет. Словно издалека, доносились приглушенные голоса. Иногда можно было разобрать разговор:
- Досталось бедняге. Ты молодец. Где научилась? - это говорил майор.
Олеся, немного помедлив, ответила:
- Я еще в школе царапины заговаривала. Мачеха узнала – сказала, что я ведьма. Отправила изгонять бесов. Когда я вернулась, пообещала, что никому… Окончила медучилище, стала фельдшером – и все равно ни-ни. А сейчас не выдержала. Он же ради меня…
Майор выругался:
- Мракобесие… Он что, нас слышит?
- Не дело это. Сейчас найду… - укол в руку отправил Максима обратно в темноту.
Понемногу в глазах прояснилось. Серые стены и белый потолок. Где это? Максим не сразу понял: он лежит на нарах в пустой камере с зарешеченным окошком под потолком. Неясный свет не мог полностью разогнать сумрак.
«Я что, в тюрьме? В одиночке? За что?»
Лязгнул засов. Со скрипом отворилась стальная дверь, и в помещение вместо ожидаемого вертухая вошла Олеся.
- Ранбольной, приготовьтесь к процедурам. Будем делать перевязку, - серьезно произнесла девушка и поставила на пол рюкзак.
Она ловко сняла бинты, сложила руки лодочкой и наложила их на рану. Внутри снова заскреблись муравьи. Впрочем, не такой сильно, как в первый раз.
- Ай! Чешется!
- Терпи, коза, а то мамой будешь. Опусти грабли, или майора позову, - закончив мучительную процедуру, Олеся покопалась в рюкзаке и вытащила оттуда одноразовый шприц.
- А это еще зачем? - удивился Максим.
- Ты думаешь, одно отменяет другое? Антибиотик не повредит. Ранбольной, слушайте меня, я все-таки фершал, и жить дозволяю, - в глазах Олеси заблестели лукавые искорки.
Максим попытался встать. Голова закружилась, и он рухнул обратно на нары.
- Ну-ка, лежать! Чтобы такое зажило, нужна неделя. Даже с моей помощью.
- Скажи-ка мне, только честно. Ты знаешь, что меня нельзя обмануть… Какие у меня были бы шансы выкарабкаться… самому?
Олеся вздрогнула.
- Если честно? Никаких. Ты все поймешь, когда увидишь лужу крови, которую напузырил. Твою одежду мы с Павлом уже выстирали и заштопали. Конечно, не очень чисто, но лучше, чем ходить, как зомби. Мыла на складе – наверное, вагон.
- А веревки там, случайно, нет?
- Повеситься хочешь? – Олеся подняла рюкзак и направилась к двери.
- Нет, помоюсь - и в скалолазы подамся. Да, принесите мой «тозик», ну ружье с патронами!
- Хорошо. Сделаю.
Олеся собралась уходить, но Максим схватил ее за руку:
- Как же ты подалась в риэлторы, если училась на фельдшера?
- Меня… оптимизировали. Больницу закрыли. Врачам проще – их мало. Таким, как я некуда податься.
- Сочувствую. Ну пока, хилерша! В средние века тебя бы, наверное, сожгли на костре! – безо всякой задней мысли крикнул Максим вслед.
Олеся злобно прошипела сквозь зубы:
- Можно подумать, из тебя бы шашлык не сделали, Кассандра недорезанная!
Она схватила рюкзак и выбежала из камеры.
Максим приходил в себя целых три дня. Он то проваливался в темноту, то приходил в себя, балансируя на грани жизни и смерти. Но молодой организм взял свое. Когда же минули четвертые сутки, Олеся разрешила Максиму встать.
Держась за стену, он открыл дверь в коридор и услышал, как майор допрашивает Петровского.
- Кто ты такой? На кого работаешь? Сколько человек в вашей группе?
Ответом был смачный плевок.
Максим подхватил ТОЗик вошел в допросную. Лампа под потолком не горела, и в помещении стоял полумрак. Доцент сидел, привязанный к тяжелому металлическому стулу. Здоровенный синяк на скуле бывшего спецназовца переливался пастельными оттенками желтого и синего.
Церпицкий расположился в кресле напротив, направив в лицо Петровского луч фонаря.
Максим вежливо спросил:
- Майор, а давайте я попробую? Вдруг мне удастся разговорить нашего протерозойского друга.
- Попробуй, - неуверенно ответил Церпицкий. – Попытка не пытка.
Максим попробовал мысленно войти в разум Петровского, но ощутил непреодолимое сопротивление и отступил. Это было как с матерью – она, в отличие от учителей и преподавателей, оставалась недоступной для любых «особых» воздействий. Конечно, можно с размаху проломить защиту. Но ментальная атака убила бы Петровского, как много лет назад убила преподавателей в университете. Этого совсем не хотелось. Придется действовать старыми, проверенными методами.
- Рассказывайте давайте. Колитесь, - устало вздохнул Максим. – Что вы как маленький?
Петровский презрительно сплюнул:
- Штафирка!
- Значит, ты нам не нужен. От слова «совсем».
Максим взял ружье, приставил ствол к голове доцента и нажал на спуск. Избитое выражение: «в наступившей тишине щелчок ударника прозвучал неестественно громко» пришлось бы как нельзя кстати.