- А если я откажусь?
- Тогда я проведу важный эксперимент. Мне интересно, сколько пуль сможет выдержать хрупкая девушка, и на каком выстреле сломается ее нежно любящая половина.
- Вы не посмеете!
- Разумеется, нет. Я же добрый, - едко улыбнулся Петровский. – Ты ведь отличаешь правду от лжи…
- Вы врете, - вздохнул Максим. – Сейчас врете. Но вы можете покинуть аномалию, если хорошенько заложите за воротник.
-Тогда я выйду, куда попало. А мне надо выбраться точно на вокзал. До тоннеля меня доведет Шмель. Он почти такой же, как и ты. Только пожиже.
- Зона будет оцеплена. Тебе не выбраться, - бросил майор.
Петровский расхохотался так громко, что эхо в убежище стихло лишь через пару секунд:
- Я выйду через тоннель. Там есть подземный ход за периметр. Прямо к реке. А вы думали, как я выбрался после того, как Фирсов приложил меня наганом по голове? Впрочем, это не ваша забота. Я и так заболтался.
Петровский достал из рюкзака моток тонкого капронового шнура, и обвязал Максима и себя. Кинул конец остальным:
- Последний – Шмель!
- Яна не может идти. Ей плохо, - подал голос наркоман.
- Значит, будешь помогать! – прорычал Петровский.
Максим повел группу прочь от радиоцентра. Он безошибочно выбрал из бесконечной путаницы векторов нужный и двинулся по мокрой лесной траве, обходя шершавые стволы деревьев. Черная птица, захлопав крыльями, взлетела из-под ног и скрылась среди листвы.
Люди начали разбредаться в стороны, натягивая веревку, сбивая тонкое чутье проводника. Максим дернул ее изо всех сил. Петровский сделал то же самое и группа, передав сигнал по цепочке, снова выстроилась в линию.
Неожиданно Максим услышал чьи-то безмолвные слова: «Убей врага». Майор, очевидно, четко и ясно произносил их про себя, передавая приказ. «Ты уже убивал. Убей врага. Убей. Убей. Убей» - навязчивые команды скребли, копошились в голове, мешая сосредоточиться.
- Да хватит! –Максим обхватил ствол дерева. – Не могу я! Поймите, не могу!
- Что не можешь? Идти? – Петровский прижал пистолет к его голове.
- На мне висит двенадцать человек, - устало пояснил Максим. - Вы, наверное, не представляете…
- Не представляю, - перебил его доцент. – Но если ты сейчас же не поведешь нас дальше…
Максим, словно бурлак, натянул веревку и понуро побрел, таща за собой остальных.
Наконец лес заметно поредел. В просветах между деревьями показались станционные постройки, пути узкоколейки, платформа и брошенные паровозы.
Петровский достал нож, обрезал шнур и распахнул дверь вокзала:
- Добро пожаловать, - с притворным гостеприимством сказал он и рявкнул, схватив наркомана за плечо: - Эй, ты! Ну-ка пособи!
Наркоман посадил детей на лавочку возле входа. Взрослым он привязал руки к туловищу и примотал ноги к длинной скамье в центре зала. Яна, шатаясь, точно пьяная, опустилась на пол у стены и закрыла глаза.
- Отличный ствол! – сказал доцент, направляя пистолет на Максима. – Что ж. Пришло время утилизировать отработанный материал!
- Ты же обещал! – закричал Максим. – Говорил про ферму, про маргаритки! Ты не врал, я видел!
- Глупец! Конечно, я не врал! Толкать маргаритки, купить ферму – на жаргоне американцев значит испустить дух! До встречи в аду!
Сверкнула вспышка. В лицо повеяло ледяным ветром. Максим повис между небом и землей. Он пронесся по выбеленному, освещенному холодными лампами коридору с кремовыми стенами и увидел свою мать.
Глава 46. Не напрасная жертва
Ольга Даниловна Безымянная, гордо подняв голову, вплыла в кабинет с табличкой «Главный врач». Бесцеремонно уселась на стул, заложила ногу на ногу и посмотрела в глаза человеку, как две капли воды похожему на доцента Петровского:
- Как мой мальчик? Как лечение?
Ее беспокойство было явно показным. Безупречно накрашенное лицо оставалось невозмутимым.
- Прогресс, конечно, есть, - выдавил доктор. – Мегаломания… мания величия почти сошла на нет. Больной более не бредит экстрасенсорными способностями, аномальной зоной, террористами и офицерами ФСБ. Он конформен, послушен, разве что с трудом идет на контакт. Реакции, конечно, заторможены, но…
- Избавьте меня от подробностей, - Ольга Даниловна демонстративно покопалась в сумочке и положила на стол конверт, сквозь который проглядывали купюры. – Надеюсь, комиссия примет правильное решение о признании моего мальчика недееспособным.
- Не сомневайтесь. Не желаете взглянуть на… пациента?
- Зачем? Меня интересует конечный результат… впрочем, давайте.
Главврач провел Ольгу Даниловну в палату. Максим сидел на кровати, раскачивался и что-то мычал под нос, глядя мутными глазами в пол. Ниточка слюны свисала из уголка рта почти до самого колена.
Ольга Даниловна кинула на главврача вопросительный взгляд. Тот заговорил холодно и спокойно, точно на симпозиуме психиатров:
- Побочные эффекты электросудорожной терапии. Вас предупреждали, что эта процедура может разрушить целые участки мозга. Эрнест Хемингуэй после сеансов ЭСТ потерял способность писать. У вас же есть еще ребенок, насколько я знаю?
- Вас это не касается, - Ольга Даниловна промокнула глаза платком. Ее лицо так и осталось каменным. – Да, у меня был еще один сын. Он не захотел порадовать мамочку примерным поведением и хорошими оценками. Впрочем, я всегда говорила: от осинки не родятся апельсинки. Ничего хорошего у того биомусора, каким был их папаша, получиться и не могло. Один отпрыск повесился, второй – психопат. Плохая наследственность.
- Вы же видели, за кого выходите замуж, - сказал доктор. – Сами выбрали.
- Мужики все козлы. Пустят пыль в глаза, а нам, несчастным женщинам, потом расхлебывай. Зачем вы меня спрашиваете? Ваше какое дело?
Максим поднял голову. В безжизненных глазах появились проблески разума.
- Мама, - едва слышно сказал он. – За что?
Ольга Даниловна расхохоталась ему в лицо, и доктор с трудом подавил мысль, что лечить надо было вовсе не злосчастного молодого человека со странными фантазиями, а эту роскошную женщину, ввергнувшую собственного сына в пучину безумия.
- Я тебе говорила, что если ты будешь на меня тявкать, отправлю в дурдом? – пропела Ольга Даниловна. – Говорила. Но ты пошел на принцип. А значит, и я пошла на принцип. И кто из нас оказался прав?
Максим впился взглядом в мать:
- Я убью тебя! Я выжгу тебе душу!
- Ха-ха-ха! Давай, вперед! Я жду! Что, никак? А я ведь предупреждала…
Максим сжал кулаки и бросился на мать. Санитар успел перехватить его и швырнуть на койку.
В палату вошла медсестра. В белом халате, со шприцем в руках, она быстро закатала Максиму рукав и сделала укол. Ее чуть раскосые глаза смотрели жестко и равнодушно.
Максим перестал биться и уставился бессмысленным взглядом в потолок.
- Вам лучше уйти, - резко сказал доктор. – И до конца лечения не видеть пациента.
Ольга Даниловна вышла. Дверь захлопнулась, разделяя сына и мать непроницаемым барьером.
Максим снова промчался по призрачному коридору и увидел Петровского с пистолетом в руке. Вот, значит, как оно на самом деле. Да, никто не умрет: ведь на самом деле нет ни Зоны, ни Олеси, ни майора. А то, что уготовано ему, Максиму, куда хуже смерти. Ну почему, почему он не послушался приказа и не убил врага еще там, в лесу? Тогда можно было бы изменить реальность… наверное. А теперь все. Больница… безумие…
Максим, словно раб перед властелином, опустил взгляд и прошептал, обращаясь неизвестно к кому:
- Дай мне шанс… Прошу тебя, дай мне шанс…
Указательный палец на спусковом крючке шевельнулся. Но за долю секунды до того, как Петровский выстрелил, наркоман рванулся и закрыл собой Максима. Что-то негромко щелкнуло и две пули с глухим хрустом ударили во впалую грудь.
- Проклятый! – проревел доцент. – Это не тебе!
Раненый захрипел. На губах вздулись кровавые пузыри. Глаза остекленели, рот расплылся в счастливой улыбке. Обнаженными нервами Максим ощутил последний крик отлетающей души. «Нет большей любви, если кто жизнь положит за други своя».
Максим не посмотрел в глаза Петровскому. Даже не поднял веки. Он лишь мысленно заглянул в тоннель, соединивший его разум с разумом убийцы, и обрушил в него косматый черный шар: всю мощь боли, страха, и звериной ненависти.
За долю секунды Максим прожил с Петровским всю его жизнь. Он увидел белокурую красавицу под колесами черного автомобиля с мигалками. Маленьких близнецов, безжизненно повисших на руках спецназовцев. Вымученную улыбку пожилой женщины, ее комкающие простыню пальцы и пустые упаковки обезболивающих лекарств.
Но сейчас все это не имело никакого значения. Осталась лишь беспощадная истина: «Убей врага!» И все же к молоту ненависти Максим добавил острый стилет жалости.
- Господи, как больно! – прохрипел Петровский, схватился за сердце и рухнул на пол.
Снова закричала улетающая душа. Тоннель с оглушительным звоном рассыпался мириадами сверкнувших обломков.
Максим посмотрел на Шмеля. Тот опустил ствол, в ужасе глядя на мертвого командира.
- Брось ружбайку, - равнодушно сказал Максим. – Беги, пока мы не враги!
Шмель медленно положил оружие, попятился и вылетел за дверь. Стало тихо.
Девочка с косичками опомнилась первой. Она достала из кармана перочинный нож и разрезала путы на руках и ногах Максима.
Он встал и взял пистолет из еще теплой руки мертвеца. Нажал на рычажок. Стволы переломились, как у ружья. Максим вставил новую обойму, пошарил в рюкзаке Петровского и достал коробку с патронами. Их осталось всего шесть.
- Теперь ясно, почему доцент не убил тебя в церкви. Пулю пожалел. Такие патроны – дефицит, – заключил майор и ехидно добавил: - Мне, конечно, вполне удобно, только я не хочу провести остаток своих дней привязанным к этой скамейке!
Максим взял у девочки с косичками ножик, освободил пленников, сунул пистолет в карман и пошел к двери.
- Э! Ты куда? – закричал майор.