- Огонь! Огонь! – яростно закричал НКВДшник. – Я заряжаю!
Второму танку Максим угодил в боекомплект, правда, только с третьего выстрела. Крышку командирского люка сорвало, из него вырвались языки пламени. Башня, вопреки тому, что показывают в кино, осталась на месте. Мотор работал, и танк, уже убитый, продолжал двигаться к траншеям.
Когда третий танк остановился со сбитой гусеницей, Максим вдруг почувствовал, что Фирсов схватил его за плечо:
- За мной! Быстро!
Почему-то Фирсов побежал не вперед, а назад. Там, из палисадника, торчало узкое жало станкового пулемета ДС-39. И тут Максим увидел, что красноармейцы не сдержали натиск врага: они выскочили из траншеи и под огнем наступающих немцев удирали к поселку.
Фирсов толкнул Максима к пулемету:
- Стреляй! Ты лучше меня!
- Но это свои!
- Это трусы и паникеры! Именем революции, по отступающим: огонь!
- Их убьют! Бой все равно проигран! Пусть спасаются!
- Лучше смерть, чем плен! - прорычал Фирсов с искаженным от гнева лицом. – Предатель!
Он выхватил пистолет, прицелился Максиму в голову и выстрелил. Но на долю секунды раньше Максим бросился в сторону, выхватил дерринджер и разрядил один ствол прямо в лицо НКВДшнику. Тот рухнул на станок пулемета.
Позади раздался грассирующий, высокий рокот мотора. Залязгали гусеницы. «Комсомолец» подкатил к палисаднику, резко затормозил и развернулся вокруг гусеницы. Из люка водителя показалась седая голова Петро.
- Давай ко мне! Так уйдем!
- Только не к станции! – закричал Максим. – К лесу! Только к лесу!
Он подхватил пистолет Фирсова – еще один никому не нужный в Зоне ТТ, вскочил на тягач и провалился в люк командира, едва не налетев на пулемет в переднем бронелисте. Краем глаза Максим заметил, что из-за дыма показались еще два немецких танка.
Петро рванул «Комсомолец» вперед. Тягач резво добежал до леса, сбросил ход и пополз по чащобе, ломая бронированным корпусом мелкие деревца. Немцы не преследовали уходящую машину: очевидно, у них были дела поважнее.
Рюкзак и ружье мешались. Максим кое-как извернулся и сбросил вещи к ногам, прямо на кожух бортовой передачи. Петро же ухитрился засунуть карабин за спину, в моторный отсек: дуло грозно выглядывало из-за спинки кресла. Интересно, догадался ли преподаватель разрядить оружие?
Максим достал пистолет НКВДшника, приоткрыл верхний люк и принялся его разглядывать. На затворе тускло блестела золотая гравировка: «Фирсову от наркома Ежова за беспощадную борьбу с контрреволюцией. 1937 год».
Со лба скатилось несколько капель крови. Они расплылись на затворе, просочились в канавки гравировки и запачкали золотые буквы. Впоследствии Максим так и не смог их отмыть. А может быть, просто не хотел.
Через час неспешной езды Петро остановил тягач: стало темнеть так быстро, словно кто-то резко повернул реостат.
- Что делать, Проводник? – спокойно спросил преподаватель.
- Ничего. Придется ночевать в машине. Фары лучше не включать. Надеюсь, у тебя есть пластиковая бутылка?
- Мы вырвались? Вырвались из… сорок второго года?
Максим захлопнул верхний люк и повернул задвижку. Потом закрыл передний люк водителя.
- Наверное, да, - наконец ответил он. – Я не слышу стрельбы. Да и стемнело почти мгновенно. Завтра видно будет.
Петро включил фонарь и ахнул:
- У тебя все лицо в крови.
Максим снял каску и осмотрел отверстие:
- ТТ хорош. Под таким углом пробить – это надо суметь! Но если бы не каска, валялся бы я сейчас без мозгов.
- У тебя ссадина через весь лоб.
- Фирсов все же попал в недобитую контру. А я и не заметил, - усмехнулся Максим. Теперь он почувствовал, что лоб ощутимо саднит. – У тебя есть аптечка?
Вместо ответа Петро вытянул марлю и бинт. Максим достал из кармана рюкзака пару здоровенных, как лопухи, листков «зоновской» крапивы.
- Лучшее лекарство! Обеззараживает, останавливает кровь, снимает воспаление, стимулирует регенерацию клеток. Я иной раз думаю заняться бизнесом: начать производство омолаживающих масок. Озолотиться можно!
- Ты все шутишь, - Петро занялся перевязкой. – Ты прости, что я струсил там… в окопе.
- Это нормально. Инстинкт самосохранения не пропьешь, - Максим откинул голову назад. – Вот я только что убил человека. И почему-то ничего не чувствую. Ни раскаяния, ни сожаления. А в первый раз я две недели спать не мог!
- Это была самооборона. Я все видел собственными глазами. Если бы не ты его, он бы тебя убил. Фирсов, в смысле. Готово! – Петро закончил возиться с бинтами.
- Ну, работа у него такая, - Максим кое-как вытянулся, едва не упираясь в потолок головой. – Я подремлю. Меня рубит, можно сказать, на корню.
- Не понимаю, - вдруг заявил Петро. – У тебя прекрасная, добрая жена, ребенок, хорошая работа и вообще счастливая жизнь, но мало того, что ты с радостью идешь в Зону, так еще и героически сражаешься с врагом, который уже давно побежден!
- Есть чем сражаться, вот и сражаюсь. Куда хуже, когда воевать нечем. От этого можно впасть в отчаяние. А раз тебе дают пушку – стреляй, пока можешь!
- Я не о том. Ты не боишься. В тебе нет страха. Тот инстинкт самосохранения, о котором ты упоминал раньше, у тебя выключен. А это совсем нехорошо. Однажды от своего безрассудства ты погибнешь сам и утянешь за собой тех, кто тебе доверился. Подумай об этом.
Максим ничего не ответил. Он уже не воспринимал слова собеседника – так ему хотелось спать. Еще через пять минут он скособочился в кресле, обняв ТОЗик и пуская пузыри. На зловещие шорохи и треск веток ему было наплевать.
Глава 23. Над небом голубым…
Максим проснулся от яркого света. Петро приоткрыл люк и луч солнца, пробившись сквозь кроны деревьев, ударил прямо в глаза.
- Ты есть будешь? – голос напарника доносился словно издалека.
- Давай, - ответил Максим. – Умираю с голода.
Тут же в одной его рука оказалась вилка, а в другой – открытая банка рыбных консервов. Спустя пять минут она опустела. Пустую банку Максим вышвырнул через приоткрытый люк прямо в лес.
- Совсем ты не думаешь об экологии, Максим, - пошушутливо-полусерьезно посетовал Петро.
- Вот еще в Зоне заботиться о природе. Завтра этого леса, скорее всего, не будет. В общем, поехали.
- Куда?
- Прямо.
- Ты снова издеваешься, - вздохнул Петро. – А еще Проводник.
- Не называй меня больше так, - попросил Максим. – Я не хочу больше никого сопровождать, никому помогать. Просто так получается. Само собой. И я не издеваюсь. Поезжай в том же направлении, в котором ехал. Там мы наткнемся на вектор. А вот куда он нас приведет – большой вопрос.
Зарокотал мотор, и тягач вновь пополз по лесу. Вскоре он выбрался на грунтовую дорогу.
- Направо или налево? – Петро притормозил.
- Понятия не имею. Давай налево! Справа, наверное, захваченная немцами станция. Правда, в каком виде, и в каком году, не знаю. А может, уже что-то другое. То, что нам вряд ли понадобится.
«Комсомолец» весело зарычал, развернулся и, покачиваясь, резво покатил вперед. Через полчаса лес поредел, и сквозь ветви вдали показалась красно-белая диспетчерская вышка аэропорта. А за ней маячили высокие многоэтажки большого города.
Волею судьбы тягач оказался прямо перед взлетно-посадочной полосой. Максим высунулся из люка и увидел реактивный лайнер. Он шел на посадку, распластав серебристые крылья, точно огромная хищная птица. Желтые фары под фюзеляжем показались самыми прекрасными на свете глазами, от них было невозможно отвести взгляд. И Максим, не отрываясь, смотрел на крылатую машину, пока она со свистом не пронеслась над головой и не коснулась бетона многоколесными стойками шасси.
«Комсомолец» остановился у деревянного забора, отделяющего аэропорт от городских улиц.
- Ну и куда теперь? – в голосе Петро слышалось недовольство.
- Гони вдоль забора. Где-то он кончится, и мы выедем на улицу.
- Как ты там говоришь? Это неизбежно – ехать через город? Я правильно понимаю?
- А… нет! – Максим засмеялся. – Можно и обогнуть. По дуге. Но это дальше и дольше. К тому же я хочу побыть немного туристом и поглазеть на местные достопримечательности. Меня устроит музей Пушкина, к примеру. Ты же учитель литературы, да?
Петро махнул рукой, взялся за рычаги и «Комсомолец», урча, пополз прочь от аэропорта. Как и предсказал Максим, забор быстро кончился, вернее, неожиданно оборвался. Тягач взревел и побежал по шоссе. Через двадцать минут оно превратилось в широкую асфальтированную улицу. По обеим сторонам тянулись сначала одноэтажные, утопающие в зелени коттеджи, потом, после рощи – башнеподобные многоэтажки.
Впереди показалась оранжево-красная поливальная машина. «Комсомолец» проскочил прямо через огненную гриву водяных струй – так казалось в свете горящих фар. Максим едва успел юркнуть в боевое отделение и захлопнуть за собой люк.
- Уф! – выкрикнул он, как только по борту прогрохотали потоки воды. – Холодный душ – это слишком. Зато тягач умыли. Правда, с одной стороны.
Он вновь высунулся из люка, достал прямо на глазах удивленного Петро цифровой фотоаппарат и принялся фотографировать здания. Пешеходы – мужчины и женщины, парни и девушки в ярких, но не кричащих одеждах, смотрели на «Комсомолец» с интересом, но без явного удивления, как будто у них каждый день по улицам разъезжали армейские тягачи.
За перекрестком у сквера промелькнул голубой ларек с коричневой надписью «Мороженое». На русском языке. Пожилая продавщица вручила два вафельных стаканчика полноватому интеллигенту в очках. Тот приподнял кепку и побежал к высокой, могучей женщине с круглым добродушным лицом. От вида этой парочки улыбнулся бы любой.
- Стой! Стой! – закричал Максим в люк.
Петро потянул оба рычага. Гусеницы заскрежетали по асфальту.
- Что? В чем дело?
- Я схожу за мороженым. Заодно попытаю продавщицу. Вдруг удастся что-нибудь разузнать, вытянуть из нее ценные сведения? Ты пока припаркуйся, но мотор не глуши. Будь готов рвать когти!