Суровый обычно майор кусал губы. На лице его застыло такое скорбное выражение, что Максим расхохотался и пожал Церпицкому руку. Олеся вдруг прошептала:
- Если бы я могла сохранить хотя бы твой образ.
- В рюкзаке фотоаппарат. Там есть и мои снимки.
Максим передал ребенка Ирине, пожал руку майору, обнял Олесю напоследок, стараясь навсегда запомнить запах ее волос, и побрел к троллейбусной остановке. Он не оглядывался, но спину ему жгли четыре пары глаз. И один детский взгляд был сильнее трех взрослых.
Троллейбус – белый, замызганный катафалк с «усами» на крыше, увозил Максима на смерть. Электромоторы пели похоронный марш, выстукивали ритм разболтанные декоративные панели, сломанные поручни, развинченные кресла. За окном проплывали ставшие давно знакомыми частные дома и магазины. Никто не обращал внимания на человека в камуфляже с коробкой из-под чайного сервиза, перевязанной подарочной лентой. Ну, едет и пусть себе едет. Мало ли какие у него дела?
Троллейбус тормознул на конечной остановке – вокзал. Зашипели и лязгнули автоматические двери. Максим вышел в теплый летний вечер и зашагал к полицейскому управлению. В его мыслях не было страха или сомнения. Осталась только решимость довести дело до конца.
Максим вошел в приемную и нагло перепрыгнул через «вертушку». Остановить его не мог никто. Люди не были в состоянии противиться тому, что обрушилось на их души.
Дежурные умерли сразу – Максим даже не стал на них смотреть. Сила, которую он спустил с поводка, нашла брешь в хрупких человеческих телах и выбила из них жизнь. Полицейские ткнулись носом в стол, затихли, да так и остались лежать неподвижно. Позже, на вскрытии, патологоанатомы напишут в отчете, что первый дежурный скончался от разрыва сердца – желудочки вывернуло наизнанку, второй – от кровоизлияния в мозг. У молодого, здорового парня лопнули в голове все сосуды.
Максим прошел вдоль кабинетов. Он чувствовал себя нейтронной бомбой: убивал на своем пути все живое и оставлял в неприкосновенности неодушевленные предметы – от столов и авторучек до компьютеров. В отличие от Терминатора, ему было не нужно открывать двери, для его Силы не существовало преград. Человеческие души кричали, отлетая в лучший… или худший мир, но Максим не страдал, напротив, упивался безмолвными воплями. Так хорошо себя он еще никогда не чувствовал. И знал, что больше не сможет остановиться.
- Вот это я имба, - шептал Максим сам себе. – Ну, имба. Теперь я знаю, зачем Зона испытывала меня. Она боялась, что я не смогу себя покарать!
Зачистив первый этаж, архив, подвал и зарешеченные камеры, Максим принялся за второй. В коридоре он встретил высокую девушку-следователя в форме. Спросить, кто пришел, она не успела. Упала ничком и скорчилась на ковровой дорожке, пачкая ее кровью из носа.
Настало время третьего этажа – отдела ФСБ, зловещего логова чекистов. Все – от простого следователя до заезжего московского начальника так и остались в своих креслах. Навсегда. Вернее, до той минуты, пока коллеги не повезут их в морг.
За окном раздался гул мотора: патрульные везли задержанного на допрос. Открыть двери машины они так и не успели.
- Я как Чарли, порождающая огонь, - вполголоса сказал себе Максим. – Всех под нож. Всех! Сейчас я – смерть, разрушающая миры! И не ради семьи я все это делаю, нет. Просто мне нравится убивать: вот и всё! Это – моё!
Осталась последняя дверь. За ней притаилось само зло: полковник ФСБ Александр Фирсов, он же Болт. Максим без колебаний вошел в кабинет.
- Ну, садись, коли пришел, - дружелюбно сказал полковник. – Поговорим. Что у тебя?
Очевидно, Фирсов еще не знал, какая участь постигла его коллег. Максим потянул за подарочную ленту. Коробка раскрылась, разлетелась в стороны, открывая взору полковника смертоносное ружье.
- Убить тебя хочу, Болт, - Максим раскрыл приклад и дослал патрон в ствол. – Желаю посмотреть, что пуля сделает с твоей головой. И с моей тоже.
Фирсов побелел и нажал на кнопку вызова охраны.
- Никто к тебе не придет, друг… вернее, редиска. Никого живого здесь нет. Кто в раю, кто в преисподней.
- Я жить хочу… - Фирсов вдруг превратился в несчастного старика. – Пощади… Я забуду, как тебя зовут. Уничтожу все документы.
- Да ну? Отсосешь! Отправляйся-ка ты на встречу со своим сыном, полковник. Прощай, враг мой, - Максим нажал на спуск.
Грохот выстрела оглушил. Тяжелая пуля попала Фирсову между глаз. Затылок вместе с мозгами впечатался в стену. Фирсов упал на спину. Из горла с хрипом вырвался воздух.
Максим клацнул затвором, дослав новый патрон в ствол, и сказал:
- Весело… здесь никакая Сила не нужна. Но как же здорово ей пользоваться.
Он вышел в коридор и встал так, чтобы его видела камера под потолком. Приложил к виску ствол, произнес: «Жаль умирать. Я мог бы еще столько народа на тот свет отправить… Но грустным солдатам нет смысла в живых оставаться» - и вдавил холодный спусковой крючок почти в самую пистолетную рукоятку. И грянул гром…
Сверкнула и погасла вспышка. Но вместо ожидаемой темноты Максим увидел свет. В глаза бил прожектор, установленный на носу знакомого теплохода со складным трапом. На мостике виднелась зловещая черная фигура. Хорст собственной персоной.
- Поднимайся ко мне! – крикнул бывший подводник.
Максим взлетел наверх, с удивлением обнаружив у себя в руках ружье, а на плече – портупею с наградным револьвером Нагана. Неразлучный ТОЗик, похоже, остался с ним навсегда.
- Так я жив? – Максим потрогал руки и ноги.
- Во всяком случае, ты не призрак, - уклончиво ответил Хорст. – Вот это ты мне здорово подсобил. Столько пассажиров у меня со времен последней войны не было.
- А где они все?
- Большинство в трюме. Такой публике, за редким исключением, комфорт не положен.
- Мне тоже. Я ведь сам себя…
- У тебя выхода не было. Ты положил живот за други своя. Есть сведения, что тебя с твоей ружбайкой произведут в Хранители. Да, в Хранители. Будешь людей спасать от их же собственных глупостей. Все добровольно, не переживай.
- Удостоверение и униформу выдадут?
Бывший подводник фыркнул:
- Еще льготная пенсия и полный соцпакет. Все сам увидишь.
- Да я уже согласен, - сказал Максим. – Даже без соцпакета.
- Это не мне будешь говорить.
Хорст нажал кнопку стартера. Заворчал, потом загудел дизель. Теплоход отчалил от пристани, развернулся и на полном ходу направился в открытое море. От луча прожектора на воде плясали зайчики. Максим несколько минут смотрел на них, потом вынул из патронташа два патрона и вставил их в магазин. Просто на всякий случай.
Эпилог
Норвежский военный атташе Ларс Магнус Сёдем мысленно костерил российскую глубинку последними словами. Разбитая осенняя дорога выглядела так, как будто по ней целый час долбили из тяжелых артиллерийских орудий. Дипломатический внедорожник, переваливаясь на выбоинах, тащился со скоростью телеги. Но русский за рулем – Кузьма Фролов, выглядел спокойным и даже расслабленным. Он, похоже, привык вести машину по месиву из грязи и камней. На курносом лице не было видно и тени раздражения.
Тридцать километров тащились больше трех часов. Наконец впереди показались остатки деревни – наполовину разрушенные бревенчатые постройки. Балки провалившихся крыш торчали вверх как черные пальцы. Внедорожник остановился у единственного целого дома. Из трубы вился дымок. Ларс выскочил и бросился к двери, но Кузьма остановил его:
- Стой, Швеция! Так и пулю схлопотать недолго!
- Норвегия. Норге. Сколько раз говорил?
- Да какая разница?
Кузьма постучал условным стуком. Изнутри послышался лязг отодвигаемого засова. Дверь чуть приоткрылась.
- Да я это, я! Фролов Кузька! Правда, со мной гость. Наш он, проверенный человек, - Кузьма знаком показал, что можно входить. – Давай, Швеция! Путь свободен!
Ларс шагнул за порог. Он увидел Олесю – исхудавшую и постаревшую от тяжелого ручного труда. Только лицо ее по-прежнему осталось все таким же светлым и добрым, несмотря на изможденный вид и мешки под глазами. Едва Ларс вошел, Олеся шагнула ему навстречу:
- Ларс! Не думала тебя встретить!
В комнате было прохладно: русская печь еле топилась. Возле нее в тусклом свете тлеющих дров ребенок лет пяти что-то усердно строгал. Ларс пригляделся и понял, что резная рукоятка ножа двигается сама по себе, несмотря на то, что руки мальчика спокойно лежали на коленях.
У кровати на полу вытянулся крупный волк. Он не скалился, не рычал, просто, приоткрыв желтый глаз, пристально следил за всем происходящим в комнате. У Ларса не возникло никаких сомнений: малейшее поползновение в сторону обитателей дома, и волчьи челюсти сомкнутся на горле обидчика. Такая зверюга страшнее любой вооруженной охраны.
Олеся зажгла свечу и поставила ее на стол рядом с фотографией Максима. С непокрытой головой, с ружьем в руках, он стоял на фоне антенн радиоцентра – пространственной аномалии Зоны. Ларс не мог и подумать, что когда-нибудь увидит его… и радиоцентр, и Максима. О чем думал Проводник, мечтательно глядя в пространство, вряд ли сейчас кто-то мог рассказать.
Олеся неприветливо спросила:
- С чем пришли, Ларс? Угостить ничем не могу. Урожай плохой был. Самим голодать придется. Разве что Лобо, - она кивнула на волка, - поможет. Да ничего, не впервой. Протянем как-нибудь. Сама перебьюсь, Антонина Максимыча буду травами отпаивать.
При упоминании сына лицо ее приняло такое же мечтательное выражение, как у Максима на фотографии. Не зря говорят: муж и жена – одна сатана. А ведь они жили вместе совсем недолго.
Ларс посмотрел на нее и сказал:
- Олеся… эээ… как там по… отцу?
- Вадимовна.
- Да, Олеся Вадимовна. Я собираюсь вывезти вас отсюда. Эвакуировать. Я ведь так и не отблагодарил вашего супруга как полагается. Хочу исправить ошибку.
- Как – вывезти? Куда?
- В Норвегию. Там вы сможете жить в цивилизованных условиях, в благоустроенном коттедже. У вас будет оплачиваемая работа, достаток и все блага европейца. Ваш сын получит хорошее образование. Вам не нужно будет скрываться от всех. Правда, придется выучить язык, но это для вас труда не составит. Вы согласны?