Нина выскользнула из купе, держа в руках сверток. Она отсутствовала больше получаса, и Максим уже начал беспокоиться, все ли в порядке. Вдруг открылась дверь. Это вернулась Нина.
На ней было узкое и короткое, немного выше колен, канареечно-желтое платье с ярко-красными, кричащими маками по всей его длине. Губы алели ярко-красной помадой. Вокруг глаз лежали густые декадентские тени. Из собственных волос Нина соорудила громоздкую конструкцию с завитушками. Ничего удивительного, что она провозилась с макияжем полчаса.
Все, в том числе и Максим, раскрыли рты. Маленький Ромка нашелся первым:
- Чучело! Чучело!
- Вам… не нравится? – у Нины задрожали губы.
Она хотела выйти прочь из купе, но Максим ее остановил, достал цифровой фотоаппарат и сделал несколько снимков:
- Я в восторге! Стиляги – это же чудесно! Вы – как солнышко в скучном, безнадежно-сером мире!
- Не издевайтесь…
- Я серьезно. Чихайте на всех. Наряжайтесь и красьтесь, как вам захочется.
- Вы чему учите молодую девушку? – возмутилась Галина, вытирая сыну вымазанный сгущенкой рот. – Она – будущая мать! Какой пример она покажет детям?
- Хороший пример. Я бы сказал, превосходный. Пример независимости от людской молвы и закоснелых установок общества. А также пример самостоятельного принятия решений.
- Вы-то сами независимый и самостоятельный или так, на словах? – в голосе Галины слышалась неприязнь.
- Еще какой. Ворочу, что хочу. У нас ведь как? Закон – тайга, прокурор – медведь. Можно уйти и не вернуться. Ищи-свищи, расследуй. Все равно ничего не найдешь. Я ведь из геологической партии свалил из-за начальника. Самодур. Да еще и тупой как пробка, - Максим врал, но старался не завираться. Впрочем, покойный Фирсов вполне мог сойти за «начальника геологической партии».
- Знакомо, - подхватил Сергей. – Есть такие.
Нина снова вышла и вернулась уже быстрее – минут через пятнадцать. Она стерла с лица макияж, поменяла платье и стала сама собой.
- Вот это другое дело! – одобрила Галина. – Скромность…
- Лучший путь к забвению! – перебил ее Максим. – Людям свойственно замечать необычное. Серая мышь никому не нужна и не интересна. Если она, конечно, не в обществе белых ворон.
Галина укоризненно покачала головой.
- У каждого своя жизнь. И прожить ее надо человеком, а не… попугаем. Вы и сам, похоже, стиляга. Низкопоклонничаете перед Западом. Джаз не слушаете, часом?
- Нет. У меня другие музыкальные вкусы.
- Какие же? – напирала Галина.
С минуту Максим тщетно пытался вспомнить кого-то из исполнителей пятидесятых годов. Увы, кроме Бадди Холли и Луи Армстронга на ум никто не приходил. Легендарные Битлз появятся лишь двумя годами позже. Оказывается, попаданцем в прошлое быть трудно.
- Вы не поймете, - Максим махнул рукой. – Но это точно не Рахманинов и не Жинетт Невё. А там думайте, как хотите. Я что-то утомился от вагонных споров.
Проводница принесла чай. Максим расплатился, залпом выпил свой стакан и лег на полку. В поездах он всегда хорошо спал – стук колес и покачивание вагона убаюкивали не хуже отцовской руки, осторожно толкающей колыбель. Не мешали даже разговоры и храп попутчиков.
Вечером, после ужина, Максим вышел в коридор и долго вглядывался в темнеющий горизонт. Лесопосадки сменялись холмами и оврагами, то и дело проплывали огни маленьких деревушек. Поезд мчался к Москве.
Ветер изменился, и клочья дыма от паровоза то и дело закрывали обзор. Но Максим не уходил. Он чувствовал, что сейчас состоится важный разговор.
Нина, можно сказать, поймала его за рукав:
- Спасибо, что поддержали меня против этой… этой…
- Мымры? Пустое. Не обращайте на таких внимания. Сами не живут и другим не дают. Знаете, довольно странно, что я, в детстве идеально послушный ребенок, пай-мальчик, учу вас независимости. Впрочем, те времена… далеко впереди.
Нина схватила Максима за плечо и сунула в ладонь смятый клочок бумаги.
- Что это?
- Адрес тети Тани возле станции Крюково. Я написала ей записку. Вдруг вам понадобится переночевать? Сейчас трудно достать билеты. Вы можете застрять в Москве…
- Делай добро и бросай его в воду. Спасибо. Пригодится.
- Вы очень хороший человек…
- Ошибаетесь. Вы просто меня плохо знаете.
Нина ушла в купе. Максим сунул записку в карман и долго еще стоял в коридоре, глядя в узкое окно вагона.
Глава 29. Негостеприимная Москва
Столица встретила пассажиров умытыми к годовщине революции улицами, ярко-красными лозунгами и транспарантами на домах. Поезд прибыл на Курский вокзал далеко за полдень – уже отшумели праздничные демонстрации, но город еще на несколько дней останется нарядным и ухоженным. Лишь немногим позже он войдет в рабочий ритм и снова превратится в недоверчивую к слезам столицу самого большого в мире государства.
Не выходя на улицу, Максим через переход спустился в метро на станцию Курская. Его поразили две вещи: во-первых, отсутствие ужасной толчеи и духоты – немногочисленный народ неторопливо бродил по платформам, лестницам и эскалаторам. Во-вторых, куда меньшее количество линий на схеме метро. Сейчас, в сорока годах от двадцать первого века, все выглядело намного проще.
Никаких турникеты не было: их поставят лишь через пару лет. Максим купил билет в кассе, предъявил его контролеру и вышел на платформу кольцевой линии. Тут же с воем и свистом примчался лупоглазый голубой состав – вагоны серии «Д». У Максима зачесались руки достать камеру и сфотографировать поезд, но он сдержался. Пусть вчерашняя выходка с фотоаппаратом сошла с рук, но кто знает, как отреагирует на подобную наглость дежурная по станции?
Доехав до Комсомольской, Максим набрался нахальства и направился прямиком в гостиницу «Ленинградская» в знаменитой высотке.
Не сказать, чтобы его поразила роскошь – он всегда был слеп к облицованным мрамором стенам, золотым узорам на потолке и резным каменным порталам. Украшенный орнаментами отполированный гранитный пол тоже не вызвал никакого отклика в душе. В этом плане Максим прекрасно понимал Хрущева: новый генсек, развенчав культ личности Сталина, отдал приказ бороться с излишествами в архитектуре. Но не сносить же то, во что уже вложены человеческий труд и деньги. Вот и остались в Москве «семь сестер» - семь высоток, построенных через несколько лет после войны.
За длинной лакированной стойкой трудились сразу три безвкусно накрашенных девушки-администратора в форменных синих костюмах. Две из них обслуживали группу людей в пестрых одеждах, третья же откровенно скучала.
Именно к ней и обратился Максим:
- Здравствуйте. Я хотел бы заказать номер на сутки.
- Как ваша фамилия?
- Безымянный.
Девушка смерила Максима взглядом и с шелестом перебрала лежащие перед ней листы бумаги:
- Вас нет в списках.
- Конечно. Я только что приехал.
- Свободных номеров нет.
Максим указал на группу людей, впрочем, изрядно поредевшую:
- Они же заселяются.
- Это иностранные делегаты. А вы, прошу прощения, кто такой?
- Простой гражданин СССР. Со всеми его правами.
- Право у вас сейчас только одно: покинуть эту гостиницу.
- Но при социализме все равны! – воскликнул наивный Максим. – Вы что, против этого?
- Равны. А номеров все равно нет. И не будет. Не хватает на всех равных.
Делегаты начали оглядываться и оживленно обсуждать происходящее на своем языке. К стойке подошел хмурый молодой человек с неприметным, бледным лицом. Сотрудник КГБ – таких видишь сразу.
- У вас какие-то вопросы? Пройдемте со мной, постараемся их решить.
То, как собрался решать проблемы гебист, Максима не устраивало. Ехать на Лубянку в фургоне с надписью «Хлеб» - такая себе перспектива.
- Никаких вопросов. Я пойду?
- Пожалуйста. Не задерживаю.
Последнее предложение прозвучало двусмысленно. Чекист действительно не желал возиться с непрошеным гостем. Он выполнил поставленную задачу: предотвратить возможный скандал на глазах иностранцев. Больше его ничего не интересовало.
Девица за стойкой издевательски ухмыльнулась. «Знай свое место, гражданин» - администраторша подумала это настолько явно, что ее мысль Максим прочитал, словно строчку в книге.
Только на улице он сообразил, что у него, как и у всякого уважающего себя «колхозника», нет паспорта. Ни в одной гостинице никто не оформит человека без документов. Значит, надо уезжать из Москвы.
Наступил вечер. Над городом опустилась ночная тьма, но ее тут же разогнали фонари. На улице похолодало – ударил небольшой морозец и лужи покрылись коркой льда.
Лямки тяжелого рюкзака оттягивали плечи. Даже такой сверхвыносливый, опытный проводник, как Максим, устал. Хотелось лечь хоть куда-нибудь, отдохнуть и выспаться. Вот только все двери были закрыты. Без бумажки ты – никто.
- Да… Вот тебе и «я шагаю по Москве», - только и пробурчал он себе под нос.
В конце концов Максим вспомнил о записке Нины, поплелся на Ленинградский вокзал и сел на электричку – старую, плоскомордую, составленную из пары трехвагонных секций. Весь путь он дремал, а уже спустя сорок минут вышел на платформе Крюково.
Максим сразу понял, куда идти – его вело то самое чутье, которое безошибочно указывало ему нужный вектор в Зоне. Он перешел пути, миновал частный сектор и направился по тропинке к новым пятиэтажным домам. Освещение здесь еще не успели установить, и путь проходил через беспросветно-темный пустырь.
Кто-то пыхтел, мучительно стонал и возился в стороне от дороги. Максим, бесшумно ступая, пошел на звук. И когда в свете звезд он увидел, что там творится, тут же снял с ружья чехол.
Три здоровенных парня насиловали женщину. Двое держали ее за руки, а третий, раздвинув коленом ноги, продирался сквозь осеннюю одежду – светлые пальто и брюки. Негодяи были так увлечены черным делом, что не увидели «четвертого лишнего».
Максим прицелился и нажал на спуск. В вечерней тишине выстрел прозвучал, точно залп корабельных орудий. Пуля, завывая, прошла в сантиметре от головы самого активного насильника – Максим отвернул ствол в последнюю секунду. Ни к чему портить на девушке одежду. Говорят, кровь и мозги плохо отстирываются.