- Давайте к нам! – крикнул Максим. – Мало ли что произойдет. Вот поедет по дороге монстр-машина, поздно бежать будет.
Клим и Кузьма подчинились и тоже пересели на обочину.
Так прошло несколько часов. За это время окончательно стемнело, и над Зоной вспыхнули звезды. Вывернутый наизнанку месяц медленно выплыл из-за леса.
- А говорил, что в Зоне ночью на открытом месте оставаться нельзя, - Клим упрекнул Максима.
- Как правило, нельзя. Но сейчас Зона готовит нам что-то особенное. Для этого она оставила нас здесь до темноты. Ничего. Скоро нам будет знак. Да не просто знак, а знамение!
Предсказание Максима сбылось в самой середине ночи – в пятнадцать минут второго. Но то, что случилось, превзошло все ожидания и опасения.
Совсем близко, за лесом, сверкнула вспышка – ослепительная после темноты. Где-то там, позади деревьев, в небо уперся столб клокочущего пламени. Раздался оглушительный треск и грохот, точно сотни гигантских солдат били в барабаны. По воздуху прокатилась горячая волна. Ощутимо запахло гарью и бытовым газом.
- Это что еще такое? – рот у Клима открылся так, что было видно каждую пломбу на его зубах.
- Сигнал нам, - ответил Максим. – Пора выступать! Или наступать. Уж не знаю, как правильно.
Он пошел вперед по шоссе, но через несколько сотен метров свернул на проселочную дорогу. Судя по направлению, грунтовка вела прямо к источнику пламени. Сейчас оно застыло, словно на жуткой цветной фотографии. Замерли и деревья – их больше не качал ветер. Наступила полная тишина. Штамп «мертвая» пришелся бы здесь как нельзя кстати.
Еще спустя несколько минут Максим вышел в открытое поле. То, что он увидел, напоминало диораму. Прямо перед ним в небо вздымался косматый язык пламени, теперь совершенно неподвижный. Два поезда – изувеченные, обгоревшие, все еще раскаленные вагоны и электровозы, валялись под откосом. Сквозь все это «бежали» в последнюю атаку замершие солдаты – от витязей в шлемах и доспехах, до военных в современном камуфляже. Группа в серой немецкой форме Второй мировой войны засела в окопах и отчаянно отбивалась от наступающих красноармейцев. Несколько танков утюжили землю гусеницами. У одной машины взрывом сорвало башню – она так и осталась парить над разрушенным корпусом. Артиллерийские снаряды неподвижно зависли в воздухе. По металлу одного из них, воткнувшегося в землю, змеились огненные трещины. На горизонте чернело озаренное сполохами море ужаса. Там сражались корабли – от древних галер до крейсеров, линкоров и авианосцев. Над всей этой картиной в небо поднимался огненный гриб ядерного взрыва.
Но здесь была не только война. Не считая сгоревшего поезда, Максим разглядел падающий хвостом вниз самолет, разрушенный порт, окутанный ядовитым облаком химический завод и трубы Чернобыльской атомной станции.
- Что… это? – прошептал потрясенный Клим. Он, как самый подготовленный, в такие минуты единственный сохранял способность трезво мыслить.
- Катастрофа под Уфой, - ответил Максим. – Два поезда оказались в эпицентре взрыва газа.
- Я не о том. Что вот это вот все?
- А! Так это и есть Свалка. Свалка времени. Сбор всех погибших частей. Это, я думаю, мы многого еще не видим. Но нам и не надо. Идите за мной.
Максим нагло пошел прямо через окопы и траншеи. На ходу он коснулся одного из солдат – молодого немецкого пулеметчика с перекошенным лицом. Тот оказался теплым, как самый обычный человек. Немец не пошевелился. Зажатый между эпохами, он так и оставался вне времени до самой своей смерти.
Глава 46. Уходя – уходи
На краю поля Максим крикнул своим товарищам:
- Стойте! Я гляну, что впереди.
Никто не ответил. Антон, Клим и Кузьма исчезли, растворились в пространстве. Максим остался один. Он не стал никого искать, кричать и заниматься подобными малополезными вещами. Просто немного постоял и вновь побрел через траншеи, обходя тех солдат, кто уже погиб и тех, кто навсегда застыл на пороге вечности.
Линия окопов привела в долговременную огневую точку. Два тяжелых, размером с человека, снаряда пикировали на ее бронеколпак. Максим вошел внутрь и тоннель прямо на глазах превратился в коридор с кремовыми стенами и выбеленным потолком. Здравствуй, психиатрическая больница!
Максим двинулся вперед. Путь показался бесконечным. В какой-то момент в стенах начали попадаться зеркальные окна. В них отражалась вся его, Максима, жизнь. Слева – безрадостное, полное боли детство, справа – опасные приключения в аномальной Зоне.
Вот мать стоит с собачьим поводком в руках, вот она, улыбаясь, разговаривает с учительницей, а дома бьет Максима головой о книжный шкаф и топчет сына ногами с перекошенным от ненависти лицом. А вот и доцент Петровский, и Николай Фирсов, и Клим с Кузьмой, и учитель литературы Петр Петрович Вершинин. Враги и друзья. Только давно забытая Олеся попадалась сразу в обеих последовательностях. В белом больничном халате слева, в камуфляже и с маленьким ребенком на руках – справа.
Перед тяжелой железной дверью Максим остановился и зарядил ружье. Предстоит главная в жизни битва. С кем придется драться? С огромным пауком, демоном на копытах или непобедимым роботом-убийцей? Реальность… если она была реальностью, оказалась страшнее ожиданий.
Дверь плавно и бесшумно отворилась сама собой. Максим вошел и оказался в небольшом, хорошо освещенном зале с прозрачными окошками наверху. Невидимые зрители наблюдали за происходящим и, наверное, делали ставки. Максим чувствовал их, знал – где-то там находится Олеся из первой реальности и продажный доктор-психиатр. Две временных линии сходились в одну. Они причудливо переплелись, образовав непостижимый для человеческого понимания узор.
А потом в дальнем конце зала появилась мать. Ольга Даниловна Безымянная. Молодая, точно в детстве, с тональным кремом на спокойном, безмятежном лице и огненным цветком ярко-накрашенных губ. Именно их, а не глаза, Максим всегда видел во время «экзекуций». И запомнил навсегда.
- Мама! Ты же умерла! – выкрикнул Максим.
- Я вернулась. Как сам видишь. Хочу забрать тебя с собой. Там я продолжу нашу беседу и выбью из тебя дурь! – мать протянула руки.
Максим похолодел. Вот, значит, что такое ад. Не котлы и кипящая смола, а вечная жизнь с самым дорогим и одновременно ненавистным человеком во Вселенной. И с этим ничего нельзя сделать.
Максим попытался выжечь матери мозг, но не смог установить связь с ее разумом. Казалось, ее душа испарилась, исчезла.
- Не получается, да? – в голосе Ольги Даниловны сквозила откровенная издевка. – Я же говорила, что упеку тебя в психушку. Ты не верил? Зря.
- Зачем? Зачем все это? Почему ты меня мучаешь?
- Из-за наследства, - вдруг разоткровенничалась мать. – Твой никчемный папаша умел делать деньги – этого у него не отнять. Но он, тварь ненавистная, развелся, прежде чем сдохнуть и в завещании указал: в случае твоей смерти состояние уходит на благотворительность! Благодетель хренов! Этот урод мечтал пустить меня по миру! Но я упорная и не могла просто так сдаться. Твоего братца я довела до петли. Остался единственный наследник – ты! Мне надо сделать тебя недееспособным и стать твоим опекуном. Тогда я заживу, как белый человек. Но сначала нужно убить тебя… здесь.
Максим понял: если он погибнет в этой реальности, в Зоне, останется только психушка. Из нее он не выйдет никогда: мать позаботится об этом. Крепко позаботится. Это то, что хуже смерти. В таких местах вечное забвение кажется желанным исходом.
- Не хочу… Нет… – Максим выстрелил.
Пуля попала матери в живот и выбила из тела фонтанчик крови, но не более того. Лицо Ольги Даниловны осталось таким же безмятежным.
Тогда Максим начал стрелять без перерыва. Точно робот, он передергивал затвор и нажимал на спуск. Ружье грохотало, пластиковые гильзы с характерным звуком падали на пол, пороховой дым щекотал ноздри. Но больше ничего не изменилось.
После пятого выстрела ударник щелкнул впустую.
- Не хочешь, значит, по-хорошему? – мать погрозила пальцем. – Тогда будем говорить по-плохому.
В руках ее появился сложенный вдвое собачий поводок – длинный, как кнут. Ольга Даниловна стала хлестать Максима. Спрятаться в маленьком помещении ему было некуда. Каждый удар раздирал кожу до мяса и отдавался в теле жгучей, невыносимой болью. Максим выронил ружье, упал, пополз, забился в угол, закрывая руками голову. Похожие наказания в детстве выглядели по сравнению с этим избиением сущим пустяком.
Максим сквозь невыносимые страдания сумел вытащить из портупеи наган и семь раз нажал на спуск. И снова пули попали в цель, но Ольга Даниловна не заметила этого.
Мать утомилась. Она отбросила поводок, схватила Максима за грудки и ударила о стену. В спине что-то хрустнуло и отозвалось невыносимой вспышкой боли. Ноги тут же отнялись, стали ватными, бесчувственными.
Ольга Даниловна швырнула Максима на пол, сдавила пальцами с длинными ногтями горло и безразлично произнесла:
- Не трясись так. Не умрешь ведь… насовсем.
Материнские пальцы сжались. В глазах потемнело. Сознание начало уплывать. Но на его остатках Максиму пришла неуместная мысль о своих друзьях, оставшихся в Зоне. Они погибнут без его «особых способностей». Не «глухой», но неопытный Антон вряд ли выведет остальных из аномалий и убережет от чудовищ… Абсурд, конечно. Ведь ничего этого не существует на самом деле. Нет даже Антона…
Рука коснулась чего-то твердого, прикрепленного к поясу. Это был штык-нож, тот самый, купленный у старого солдата за бутылку водки. Самое первое и, наверное, последнее оружие бойца. Альфа и омега. Все, что осталось. Последний шанс.
Сил и ловкости тут же прибавилось, словно дух воина вселился в умирающее тело. Максим ухитрился вытащить штык-нож и с размаха воткнул его матери прямо в лицо. Острие ударило ее прямо в нос. Что-то хрустнуло. Клинок глубоко, по самую рукоятку, вошел в череп. Мать повалилась на бок. Пальцы с ярко накрашенными ногтями поскребли цементный пол и застыли.