— Слушай, — сказал я. — Ты боишься вида крови? И как вообще к боли относишься?
Она фыркнула.
— Вообще нет! Меня даже подруги отмороженной считают!
Я посмотрел по сторонам, чтобы убедиться в отсутствии лишних ушей.
— Слушай. Мне реально нужна будет помощь. Только дело такое… не для слабонервных совсем.
— Я готова! Что за дело-то?
В ответ я кратко изложил то, о чём мы говорили на совещании. И о своём решении. Ничего не приукрашивая — всё, как есть. На самом деле я был уверен, что она откажется и, наверно, таким образом просто тянул время.
Но она не отказалась.
Лётчик не сопротивлялся. Напротив: вёл себя подчёркнуто дружелюбно. Говорил без умолку. Про семью рассказывал. Про то, что вообще за традиционные ценности и давно России симпатизировал.
Я сначала подыгрывал. Расспрашивал про детали, чтобы поймать на мелких нестыковках. Но он или был очень осторожен — или же действительно говорил правду.
Впрочем, именно это нам предстояло вскоре выяснить.
Я думал, что перед самой операционной он сообразит, что к чему и, решив, что достаточно притупил нашу бдительность, попробует вырваться. Поэтому был настороже.
Мы с Алисой по очереди переоделись в зелёные халаты. Надели маски и защитные очки.
Лётчик выглядел очень испуганным, но даже не думал сопротивляться.
Он покорно начал снимать с себя одежду, когда я приказал ему сделать это и укладываться на кушетку, где уже были приготовлены толстые ремни, для надёжной фиксации.
Когда очередь до трусов дошла, он только спросил с покорностью: «Это обязательно?»
На что я ответил утвердительно. И он выполнил моё указание, лишь прикрываясь ладошкой.
Эта покорность здорово давила на нервы. Я был на грани того, чтобы отказаться от своего замысла. Очень уж хотелось поверить в его искренность. В его троих детей и жену домохозяйку.
И, вполне возможно, будь я один — то не смог бы пойти дальше.
Помогла Алиса. Холодно, вежливо, профессионально она затянула ремни на руках и ногах лётчика. Потом посмотрела на меня и сказала: «Мы готовы».
Глава 25
Об этом мало кто знает, но в половине стрессовых сценариев жёсткого допроса с психологическим давлением обязательно участие женщины. Если допрашивают мужчину, конечно. С дамами ситуация ровно противоположная.
Лётчик, как я и предполагал, оказался крепким орешком. Но Алиса проявила недюжинную волю и даже интеллект. Она прекрасно чувствовала его тонкую игру, попытки проломить её психологическую защиту и умело отбивала их. Девчонка, как оказалось, явно разбиралась в людях.
Не удивительно, что она так стойко перенесла ту заваруху с попыткой изнасилования. Теперь я даже был уверен, что она умолчала о нескольких важных деталях. Например, почему именно у боевиков «не встал».
Сломался пленник на дереализации. Это когда искусственно индуцируется паническая атака на основе безусловных рефлексов рептильного мозга, связанных с умиранием. Немного фармы, нужные слова, атмосфера, женский голос, специально подобранные образы с учётом национально-психологических особенностей — и это сработало.
На предыдущие попытки мы потратили часа четыре. Я уже думал переходить к болевым методам, но тут вдруг всё сработало как по учебнику.
Как говорил мой психотерапевт: «…у каждого есть свой внутренний палач». И нам удалось его нащупать в лётчике.
Он продержался пару минут. Его била мелкая дрожь, лицо покрылось мелкими бисеринками пота. Я мог себе представить, в какой ад он попал, но дело было важнее.
— Что ты искал? — спросила Алиса, наклонившись к его уху, томным голосом с отличным британским произношением. — Поделись. И я остановлю это.
Он попробовал откусить себе кончик языка. Я вовремя заметил это. Нажал на нужную точку возле основания челюстного сустава. Язык втянулся обратно в перекошенный страданием рот.
— Ты чувствуешь, как растворяешься? Тебя уже нет, — Алиса правильно подбирала словоформы, максимально обезличено, чтобы не дать сфокусировать внимание. — Мёртвый холод. Мёртвое сердце. Мёртвая земля. Холодная могила.
Он тихо застонал.
— Скажи, что ты искал? — повторила она.
В течение предыдущих четырёх часов лётчик пять раз пытался скормить нам ложные легенды. Надо сказать, некоторые оказались очень изобретательными: поиск высокопоставленного пленника, спасение учёного с военного объекта, который желал перейти на сторону «сил света», уничтожение ретранслятора системы «периметр» и так далее. Прокалывался каждый раз на мелочах. Не хватало его, чтобы полностью контролировать микрожестикуляцию.
—…контейнеры… — выдохнул он в ответ на очередную реплику Алисы.
Она посмотрела на меня. На её губах заиграла лёгкая улыбка.
— Комья мёрзлой земли тебе в гроб… ты идёшь за контейнерами? Как до них добраться?
— Я не знаю… не знаю… я пробовал… железная дорога… другого пути нет…
— Что в контейнерах? — её голос прозвучал идеально: в меру угрожающего тона, в меру холодности, в меру надежды.
— Это поможет согреться… что в контейнерах?
Лётчик плакал. Пытался кусать себе губы, но было видно, что он уже сломался: остался последний толчок.
— Ты уже герой, — сказал я. — Никто тебя не осудит. На Арлингтон тебе принесут лучшие цветы.
— Что в контейнерах? — добавила Алиса.
—…фотолитограф… — выдохнул он.
Слово было произнесено так тихо, что я не сразу уловил смысл. А когда понял, то мне самому едва не пришлось бороться с панической атакой.
Лётчика оставили на попечение Ольги. Она погрузила его в глубокий сон и добилась стабилизации показателей.
— Добились чего хотели? — спросила она, не глядя мне в глаза, когда я выходил из помещения.
Я посмотрел на неё, выдержав паузу.
— Да, — ответил я. — Если вдруг тебе интересно — это было не зря.
— Что ж… — вздохнула она и отвернулась.
Когда мы с Алисой сели в машину, она как бы невзначай положила руку мне на колено.
Я посмотрел на окно палаты, которую мы использовали. Разумеется, плотно занавешенное. Где-то там была Ольга.
Хотелось отключить мозг. Почувствовать себя живым.
В конце концов, чем происходящее сейчас так уж отличалось от того там, в машине, возле палатки?
Я закрыл глаза, позволив её руке двигаться выше.
А потом перед глазами вдруг возникла картинка: Ваня и Никита играются в комнате. Он ведь всегда хотел брата… впрочем, действительно ли это то, чем кажется? Или просто два ребёнка интуитивно стараются держаться друг друга, когда вокруг, в большом взрослом мире происходит катастрофа. Так ли близки они окажутся потом, когда всё стабилизируется, и надо будет просто жить, день за днём? Не будет ли Ваня обвинять меня в том, что я нашёл замену маме?..
Я этого никогда не узнаю, если мы не остановимся прямо сейчас.
Ещё пара сантиметров — и будет поздно…
Я открыл глаза. Глубоко вздохнул, потом улыбнулся, глядя Алисе в глаза.
— Ты очень красивая, — сказал я.
Она медленно убрала руку.
— Но не сейчас, да? — улыбнулась она в ответ.
— Это будет… неправильно.
— Хорошо. Я умею ждать, — ответила она и добавила: — Поехали уж. Обрадуем парней, да?
— Да уж, — кивнул я. — Притащим полные штаны радости…
Директор снова побаловал меня кофе. Перепало и Алисе, которая в этот раз присутствовала на совещании, причём с полным на том основанием, должен признать.
— Не понимаю. Ну, оборудование. Что в нём такого особенно ценного? — Фёдор всплеснул руками. — У нас небось с десяток такого по бункерам припрятано, разве нет?
— Боюсь, что нет, — ответил я.
— Производство полупроводников — известное узкое место мировой экономики, — сказал Пётр. — То есть, прежней мировой экономики. Я имею ввиду чипы по самым современным техпроцессам, которые используются в смартфонах и персональных компьютерах. Собственно, когда всё началось — в мире было всего две фабрики, которые могли делать актуальные чипы — одна в Южной Корее, вторая на Тайване.
— Вон оно даже как!.. — Фёдор почесал подбородок.
— А производят станки для производства таких чипов вообще всего в одном месте, — вставил я. — В Голландии.
— Производили, — поправил директор.
— Верно. Производили…
— Тогда вопрос: если таких фабрик было всего две в мире, откуда такое оборудование оказалось у нас? Как-то сомнительно, что из Южной Кореи или Тайваня… — сказал Саныч.
— Говорят, у китайских компаний получилось воспроизвести рентгеновский литограф, — ответил Пётр. — Тогда это многое объясняет.
— И чтобы китайцы вот так запросто поделились таким оборудованием? — Я с сомнением поднял бровь.
— Хорошо, — кивнул Пётр. — Да, не всё выглядит гладко на первый взгляд. Но давайте рассмотрим такую гипотезу: на высшем уровне руководство стран понимает, к чему всё идёт. Допустим, известна даже примерная дата дня «Ч». О чём они могут договориться?
— О военном альянсе, — ответил я.
— Едва ли — это могло спровоцировать ускорение событий. А вот подготовка к тому миру, который предположительно мог быть после — это вполне в духе наших отношений. Мы могли договориться о трансфере технологий, — ответил директор. — У нас ведь до последнего времени было, что предложить на обмен: современные авиационные двигатели. Авиакомпозиты. Атомная энергетика… да много всего! При этом слабое место — электронная промышленность. Как считаете, могла ли состояться такая сделка?
Мы с Фёдором переглянулись.
— Лично я думаю, что вполне, — ответил я. — Хорошо. Тогда давайте думать дальше. Раз пендосы тут шарятся, значит, на каком-то уровне была утечка. Так?
— Тогда подобные поставки были бы приоритетной целью… — сказал Пётр. — Тут возможны два варианта: информация той стороне дошла с опозданием. Когда наносить ядерный удар уже было нечем. Или когда они поняли, что промахнулись.
— Значит, у них есть источник информации, — сказал я. — На самом верху.
— Или близко к самому верху, — кивнул Пётр. — Возможно, этим объясняется задержка с получением информации. Она не сразу дошла до источника.