Неожиданно экзекуция прекратилась. Тэо подошёл к Гермионе.
Она, вынырнувшая на миг из своего дурмана, чувствовала тошноту и головокружение, готова была вот-вот окончательно потерять связь с реальностью, и всем своим существом мечтала об этом.
Внезапно ведьму окатило ледяной водой: стекая с головы, струи будто превращались в кипяток, попадая на многочисленные раны. От этой неожиданности истязуемая широко распахнула глаза.
Порыв ледяного ветра обдал её пронизывающим холодом.
Тэо поднял палочку, и какое-то заклятие вздёрнуло на высоту роста её кандалы, заставив встать на ноги.
Он вскинул руку и надавил на её подбородок плетью арапника.
– Довольно, – слабо, одними губами прошептала Гермиона, и это были первые её осмысленные слова с момента начала экзекуции.
– Вот этого-то я и ждал, – усмехнулся Тэо. Отступил и с неожиданным остервенением замахнулся вновь, опуская бич на беззащитные грудь и живот своей пленницы.
Вскоре он опять сменил орудие пытки – теперь семихвостая плеть безжалостно гуляла по всему телу Гермионы.
«Только бы опять не взял кнута!» – в ужасе подумала колдунья, которую несколько освежил ледяной душ, и тут очередной удар пришёлся аккурат на её сосок, и от боли леди Малфой позабыла обо всём на свете.
…Когда не осталось уже ни времени, ни пространства, она снова услышала далёкий голос:
– А вот теперь довольно, – изрёк откуда-то Тэо, и заклятие, державшее Гермиону в воздухе, исчезло.
Она со стоном повалилась на высохший валежник. В нос ударил запах затхлой хвои. Жаркая пульсирующая боль наполняла каждый дюйм тела.
«Неужели, всё?»
Тэо перевернул её ногой – яркая луна ударила по глазам обжигающим светом. Мучитель присел на корточки и просунул руку под её затылок, приподнимая голову.
– Теперь нужно немного разозлиться, – сказал он.
Гермиона медленно выдохнула – боль сводила всё тело, от глубоких вдохов его ещё сильнее пронзало огнём – и её уста искривила дикая, немного животная улыбка.
– Или так, – удовлетворённо сказал маг, выпрямляясь и доставая палочку. – А сейчас я трансфигурирую тебя в волчицу.
В голове не взорвался фонтан мыслей: она только лежала, неглубоко и мерно дыша, обдуваемая холодным ветром, и чувствовала, как под прицелом его палочки тело начинает меняться, искривляться; как кожу пробивает жёсткая щетинистая шерсть, как изгибаются кости и суставы.
Трансфигурация человека в животное – процесс очень сложный, куда труднее анимагии. Ведь в последнем случае осуществляется превращение с задействованием энергетического уровня, волшебник принимает форму того животного, которое ближе ему самому, образ которого у него в крови. Кроме того, способность к анимагии есть не у каждого и её нужно развивать в себе годами… При трансфигурации же следует изменить, с анатомической точностью, каждую клеточку тела, каждый нерв, каждый дюйм… Изменить всё внутри и снаружи так, чтобы новый организм работал, жил.
Новый…
Боль потихоньку отступала, как и пронизывающий холод. Мир вокруг преобразился. Не было уже так темно, она видела дальше и чётче, контуры деревьев вырисовывались далеко-далеко за спиной волшебника, направлявшего на неё свою палочку. Земля перестала быть ледяной. Ночь – мертвенно тихой. Миллионы звуков наполнили её: близких и далёких, приглушённых и громких. И миллионы запахов.
Только сейчас Гермиона поняла, как она голодна.
Одним рывком поджарого мускулистого тела молодая волчица вскочила со спины на лапы и ощерила свою клыкастую пасть. Палочка Тэо вспыхнула ярким пламенем, которое рассыпалось фонтаном искр, больно ударив по нервам и глазам. Гермиона отскочила в сторону.
Метнулась к лесу.
И побежала, на ходу набирая скорость: совершенно немыслимую, безудержную – вокруг мелькали, словно пятна, силуэты деревьев и кустов, но она не врезалась в них, легко разбирая дорогу в кромешной темноте.
Внезапно Гермиона поймала запах. Острый и дурманяще-приятный, не такой, как все остальные. Остановилась. Широко раздула ноздри влажного шершавого носа.
Рядом с ней было открытое пространство, и то, что она слышала оттуда, чем-то отличалось от всех остальных звуков ночного леса. Рядом была вода. И с шумом её смешивалось звучание лакающих языков, слышались сердцебиение и ток крови, бегущей по венам.
Спазм сдавил горло.
Здесь, прямо вокруг неё, пахло земляными запахами гнили, мха, смолы, вечнозелёных растений; где-то витал тёплый, но очень резкий аромат мелких грызунов, копошащихся внизу, у корней. Ветер приносил запах воды.
Она присела и сфокусировалась на ароматах у ручья, где вскоре нашла тот, который сопровождал биение сердца и ток крови. И ещё один запах, сильный и тёрпкий, более мощный, чем остальные, и очень неприятный. Гермиона сморщила нос.
Она задумалась, её глаза всё ещё были закрыты. Молодая волчица вслушивалась, потягивая носом воздух.
Её снова опалил голод. В сознание вторгался аромат – тёплый и острый. Рот наполнился слюной, Гермиона распахнула глаза.
Она позволила себе идти за запахом к месту, откуда он исходил. Тело машинально подалось вперёд. Притаившись в кустах высохшего папоротника, разместившегося между деревьями, она увидела крупного лося с огромными ветвистыми рогами. Возглавляя четырёх других, он медленно вёл их через лес на восток.
Гермиона сосредоточилась на запахе одного из зверей, на его шее, где пульсация крови ощущалась наиболее сильно. Всего десять ярдов разделяли их. Два или три прыжка. Она приготовилась, её мускулы напряглись.
Ветер переменился и усилился, дуя с юга. Мчась меж деревьями, Гермиона не прерывалась для раздумий, стараясь не отвлекаться. Теперь дикое рычанье, вырвавшееся из её собственной пасти и перешедшее в протяжный вой, было таким неожиданным, что она замерла в полупрыжке. Это вывело её из равновесия, и секунду волчица приходила в себя, пытаясь взять голод под контроль, несмотря на то, что он нарастал.
Ветер обдул её лицо ароматом сырой земли и приближающегося снегопада, освобождая от влияния запаха, который был поистине великолепным. Гермиона снова вскинулась и одним быстрым прыжком выскочила из кустов на небольшого детёныша лося, отставшего от группы, испуганной её рыком.
Зубы безошибочно отыскали горло – вонзить в него клыки было так легко: словно стальные лезвия, они прорезали шёрстку, жир и сухожилия, будто всего этого вовсе не было там. Разрывая плоть, Гермиона стала глотать, почти не жуя, большие куски мяса, удивительно вкусного; разгрызать и крошить молодые кости несчастного животного. Оно умерло почти сразу.
И вскоре волчица поглотила его.
Казалось, она не насытилась этим небольшим зверем: когда от него уже ничего не осталось, нос всё ещё жадно ловил запах сырого мяса на обагрённой кровью земле.
Гермиона отошла к ручью и стала жадно пить холодную, пахнущую тиной воду…
…Тэо сидел у самого костра на клетчатом пледе и курил, прислонившись спиной к поваленному дереву. Светало. Лес из чёрного стал сизым, крепчал утренний мороз. Пошёл лёгкий, почти невесомый снег.
Гермиона вышла на опушку и медленно подошла к волшебнику. Тот поднял руку, потрепал её по холке.
– Наелась?
Гермиона заскулила.
– Хорошая девочка.
Он выбросил в костёр недокуренную самокрутку и вытащил палочку. Ведьма закрыла глаза. Она чувствовала, как снова изменяются все её кости, как становится эластичной кожа и втягивается вовнутрь шерсть, как трасфигурируется всё там, в глубине… Почему-то было совсем не страшно, что он что-то сделает неправильно и навредит ей…
Действительность теряла запахи: они угасали и вскоре исчезли совсем. Приглушёнными стали звуки утреннего леса. Гермиона шевельнулась, открыла глаза, будто немного ослепшие – таким плохим было её зрение в сравнении с зоркостью волка. Мир опять преобразился. И стало ещё холоднее.
Гермиона, совершенно нагая, испачканная в грязи и крови, сидела на валежнике. Медленно падал и тут же таял пушистыми хлопьями снег.
Тэо опустился рядом с ней и погладил по спине; властным жестом поднял её голову, вгляделся в лицо.
В сознании промелькнуло воспоминание о задранном лосёнке, и что-то, похожее на отвращение, шевельнулось внутри. И тут внезапно Тэо с силой толкнул её в грудь, поваливая на землю, и схватил за горло.
Гермиона, меньше всего ожидавшая чего-то подобного, дёрнулась в бессильной обиде – у неё не было сил освободить свою шею от этой поистине стальной хватки.
Быстро перестало хватать кислорода, закружилась голова. Кровь бешено пульсировала, всё её естество, казалось, собралось вокруг его пальцев, реальность покачнулась, уплывая куда-то прочь. Похолодели губы.
Она даже не пыталась сопротивляться, только сжала своими руками его кисти – но вскоре отпустила и их. Силы покидали организм синхронно с оставляющей разум действительностью.
Было что-то сладкое в этих немеющих губах и дурманящей слабости, что-то пульсировало уже не только на шее, там, где в передавленных артериях готова была фонтаном взорваться кровь, но и внизу живота. Темнело в глазах. И тревожный зуд поселился в груди, где-то на кончиках затвердевших сосков. А руки и ноги наоборот ослабели и безвольно рухнули на валежник.
Он отпустил её внезапно, и волна опьяняющего воздуха хлынула из внешнего мира, с которым она уже почти рассталась, словно цунами. Дурманящий, он накрыл с головой и вместе с кислородом в тело вернулись силы, волной смывающие охватившую первым делом квёлость. Вспыхнуло вновь распалённое на пике удушья желание.
Её раны затянулись и были после возвращения в человеческий облик будто старыми, полученными несколько недель назад. Они почти не болели.
– Я. Хочу. Тебя, – раздельно проговорила Гермиона, глубоко вдыхая холодный воздух.
– Кто бы сомневался, – отрывисто бросил Тэо.
Вдруг он с неожиданным проворством схватил её обнажённую ногу и перекинул через себя. Сорвал и отбросил в сторону мантию – под ней ничего не оказалось. Резким движением Тэо вошел в её тело, закинув руки ведьмы за голову и с силой вдавливая их в землю. От его грубых движений сухие колючки и камушки вонзались в спину и ягодицы. Тэо ускорял темп. Потом внезапно остановился и заставил её сменить положение – вот уже колени ведьмы больно вжаты в промёрзлую землю, а он навалился сверху, руками прижимая её голову к палой листве. Сухой валежник попал в рот – вкус у него был неприятный, заплесневелый. Плевать.