Гермиона подошла к кровати и посмотрела на ясное личико своей дочери, освещённое лунным светом. Тень занавески чертила на нём подрагивающие узоры.
– Ты очень упорная, – тихо произнёс за её спиной тонкий детский голосок.
Гермиона вздрогнула и оглянулась с трепетом – полупрозрачный маленький призрак парил у окна в серебристом лунном свете. Милагрес задумчиво улыбалась ей.
– Хвала Моргане! – дрогнувшим голосом прошептала Гермиона. – Я искала тебя.
– Я не отвечу на твои вопросы, – тихо сказала девочка.
– Что? Почему?!
– Не нужно знать свою судьбу. Когда человек узнаёт судьбу, он пытается её поменять. А это невозможно и ненужно.
– Но пока я лишь хочу понять, откуда у моей дочери провидческие способности, – возмутилась Гермиона.
– Она не провидица, – просто сказала Милагрес.
– Что? У неё нет дара?!
– Есть. У неё есть дар. Она может зреть то, что недоступно её глазам – на расстоянии, наяву и во сне. Но она не может заглядывать в будущее.
– Это… это не повредит ей? – взволнованно спросила Гермиона.
Милагрес посмотрела на неё задумчиво и склонила голову.
– Ты задаёшь мне сложные вопросы. Это не может ей повредить. Но её судьба сложится так, как решишь ты.
– Всё будет хорошо? – с радостным недоверием спросила Гермиона.
– Всё будет так, как решишь ты.
– Мили… ты… уверена?
Девочка кивнула.
– Но… то, что она видит… – Гермиона порывисто оглянулась на мирно спящего ребёнка. – Что-то же послужило причиной этому?
– Ничто не бывает без причины, – согласилось привидение.
– И ей достался этот дар от кого-то, ведь так? – продолжала Гермиона.
– Так, – подтвердила Милагрес после короткого молчания. Она не раздумывала, нет – только внимательно смотрела в глаза Гермионы и улыбалась, выдерживая паузу перед тем, как ответить.
– Мне хотелось бы знать, кто тот человек и как сложилась его судьба, – осторожно продолжала леди Малфой. – Он из рода Генри или из моего?
– Он из твоего рода.
– Оу, – запнулась Гермиона. – По… линии Maman?
Мили вновь помолчала какое-то время, глядя на неё внимательными глазами, которые, казалось, улыбались. Но улыбались грустно.
– Да, – произнесла наконец она.
– Ты… ты скажешь мне, кто это, чтобы я смогла найти… – неуверенно начала Гермиона.
– Я не скажу, – оборвало её привидение.
– Но… Ладно, хорошо. Ещё кое-что…
– Ты не властна связать её дара, – ответила на незаданный вопрос Милагрес. – Она будет видеть на расстоянии. И станет осуждать тебя за то, что увидит.
– Но… что же я могу сделать? – с отчаянием спросила Гермиона.
– Ты могла бы жить так, чтобы она тебя не осуждала, – без затей сказала Мили. – Прости. Мне пора. Не ищи меня больше. Я не буду говорить с тобой – ты ждёшь от меня пророчеств. Они не приносят счастья и убивают покой. Не следует искать предсказаний. Ты не верила в них когда-то. Лучше жить так, будто не веришь в них. Пророчества всегда сбываются, а жизнь в ожидании теряет краски. Пока ты не разгадала пророчество – тебе нет покоя, пока ты не дождалась предвещенного – ты живешь ожиданием. – Повисла пауза. – Не слушай змеи, Кадмина, – неожиданно сказала Милагрес. – За туманом её слов – разгадка тайны. Но пока покров не снят, эта тайна не коснётся тебя.
– Змеи? Какой змеи? – заволновалась Гермиона. – Подожди, Милагрес! – Девочка начала таять, просачиваясь сквозь наружную стену. – Етта очень любит змею моего отца. Ты говоришь об этой змее, о Нагайне?
– Я и так сказала слишком много.
Призрак скрылся. Гермиона бросилась к окну – маленькая фигурка удалялась вниз и растаяла под камнями садовой дорожки.
* * *
Прошло некоторое время. В последний день года небольшая рыжая сова принесла Гермионе письмо, ставшее для неё самым лучшим подарком к грядущему празднику. В нём Лорд Волдеморт сообщал, что весьма сожалеет о том, что не сможет повидать их в свой день рождения, но он слишком занят сейчас для того, чтобы устраивать праздники.
Гермиона возблагодарила небо за эту новость, и они задержались в Баварии ещё на неделю.
Время каникул заканчивалось, и пришёл час прощаться. Ника с семьёй уехали на два дня раньше – сёстры Теутомар спешили на собрание энтузиастов, планирующих вместе с ними весной изучать детоедов в Чёрном лесу. В опустевшем замке Генриетта заскучала – и уже вовсю рвалась в необыкновенный для нее мир магглов: следующие две недели ей надлежало провести у Грэйнджеров.
Везла её Гермиона на заколдованной спортивной машине, тогда как Люциус трансгрессировал сразу в поместье и, простившись с Адальбертой, отбыл ещё утром. Вещи были уложены, и Генриетта уже устраивала на огромном заднем сидении удобные норки для своих шаловливых гномов, когда Берта отозвала Гермиону в сторону.
– Возьми это, дорогая, – сказала почтенная ведьма, протягивая ей тяжёлую кованую рамку, обрамляющую пустой бирюзовый холст настольного портрета, – и поставь где-нибудь, где часто бываешь. Но только не у своего супружеского ложа.
– Это… – дрогнувшим голосом пробормотала Гермиона.
– Возможно, он вскоре поговорит с тобой, – тихо кивнула Адальберта. – Он сам попросил отдать тебе этот портрет. Береги себя, и счастливого вам пути.
* * *
Гермиона оставила дочь у приёмных родителей и вернулась в Румынию. Начинался новый триместр, и она приступала к обязанностям преподавателя.
После Рождества Тёмный Лорд и остальные тоже возвратились в гимназию. Гермиона не задавала вопросов и старалась пореже пересекаться со своим отцом. С Беллатрисой они уже давно стали вроде как чужими – здоровались, при случае обменивались парой слов. Могли поговорить о чём-то несущественном, если встречались где-то вне гимназии – но это происходило очень редко.
Белла не часто виделась с Генриеттой и не проявляла сентиментальности по отношению к своей petite-fille(1). Такое положение вещей полностью устраивало Гермиону.
Время побежало привычным ходом.
Закончилась зима, и быстро пролетели первые весенние месяцы.
Гермиона больше не изменяла мужу, и Етта не упоминала уже о своих видениях. Тревога обеспокоенной матери стала утихать. Она не возила Генриетту в гимназию, да у той и не было особенно на это времени – она усилено занималась с мадам Рэйджисон, готовясь вскоре встретить своих первых учителей.
Гермиона закрутилась со своими занятиями – приближался конец очередного учебного года, следовало закрепить в гимназистах знания, а они после Пасхи наоборот как-то все разом забросили оба её предмета, не входивших в экзаменационную сессию. Даже Женевьев Пуанкари стала ужасно невнимательной.
Леди Малфой всеми силами боролась со своими нерадивыми учениками и уже начала уставать – а ведь только начинался май.
Близился день, когда отцветает саприония, и всё женское население гимназии старше двадцати восьми лет готовилось к шабашу очищения от магии.
____________________________________________________
1) внучка (франц.).
Глава XXIV: Саприоньевый венок
Минувшей осенью Гермиона отметила свой двадцать восьмой день рождения, и ей предстояло впервые участвовать в традиционном ведьминском празднике очищения от магии.
Издревле открыты многочисленные чудесные качества саприонии, важнейшим и сильнейшим из которых является её противомагический эффект. Но, кроме того, в момент цветения это растение обладает свойствами глубокого телесного и астрального очищения, оно снимает порчи, энергетические блоки, напряжение и остаточные явления, накапливающиеся в биополе волшебника в связи с частым использованием магии.
Удивительно, но все очищающие эффекты саприонии работают только на женщинах.
Ведьмы давно приметили это, и отсюда зародился древнейший обычай устраивать в день, когда отцветает саприония, шабаш очищения от магии.
Это уникальное растение цветёт в мае, и нет зрелища, более прекрасного, чем её распустившиеся бутоны, устилающие леса и горы, где обитают магические существа. Засушенные цветы саприонии часто применяются в дурманных зельях – эти их свойства распространяются и на мужчин, и на животных. Но вот благостному освобождающему действию подвержены только ведьмы.
Саприония отцветает в ночь майского полнолуния, и в этот период её действие наиболее сильно. Вот уже много веков ведьмы всего мира устраивают свой весенний шабаш в этот день, очищаются при помощи магических свойств саприонии и, разумеется, весело проводят время.
Участвовать в шабашах очищения от магии, не достигнув двадцати восьми лет, – опасно. Считается, что к этому возрасту магическая сила открывается и освобождается полностью – раньше, очищаясь, ведьма рискует отпустить часть своих природных сил.
На этот раз женский коллектив Даркпаверхауса отправился на шабаш в зачарованные леса Албании. В этот день занятия в гимназии, лишившейся доброй половины преподавателей, были отменены.
– И куда полетела мадам Гонт-Блэк? – спросила Амаранта, укладывая свою мантию на груду одежды в большом шатре, установленном на краю поляны, где собирались проводить таинство ведьмы Даркпаверхауса. Все дамы переоблачались в этот день в белые холщовые рубахи.
– Честно говоря, не знаю, – призналась Гермиона, расчёсывавшая свои длинные волосы гребнем у входа в шатёр. – Видела её утром в замке с Алекто, кажется, они как раз собирались куда-то.
– Что-то в этом есть неправильное, как мне кажется, – заметила Амаранта. – Если уж решили устраивать шабаш все вместе – так и следовало. Не каждый год у нас в коллективе три двадцативосьмилетние ведьмы разом. А она как-никак твоя мать.
– У них там своя компания.
– Насколько я знаю, профессор Вэйс тоже относится к «их компании», – заметила Амаранта, – и тем не менее когда мы решали устроить шабаш всем коллективом, она согласилась.
– Я скорее рада тому, что Maman полетела на шабаш в другое место, – задумчиво обронила Гермиона.
– И ещё странно, что сестра Падмы не согласилась присоединиться к нам, – быстро сменила тему Амаранта, видимо, почувствовав неловкость. – То есть я понимаю, почему… Но для меня противоестественно, что сёстры-близнецы в такой день не вместе.