Что для Генриетты далеко не хороши все эти перипетии, что она любит своего деда и вовсе ни к чему сеять в её душе сомнения и раздор, тем более что в итоге всё в любом случае будет так, как угодно Тёмному Лорду. Что этим безрассудным поведением Гермиона добьётся только ссоры с дочерью.
И ещё много всего.
– Иногда, как говорил маггловский Гамлет, из-под земли поднимается гул того, что было в ней глубоко погребено, и, словно фосфорический свет, блуждает по воздуху; но эти огни мимолетны и только сбивают с пути, – подытожил он свой вердикт цитатой из известного произведения.
Но Гермиона уже плохо слушала портрет своего первого мужа.
Вопреки всему сказанному, она только твёрже уверилась в правильности принятых решений. С той жизнью, которую она вела раньше, определённо следовало заканчивать. Довольно! Благодарность, которую Гермиона испытывала к Тёмному Лорду за то, что он позволил ей уйти, – была единственной к нему благодарностью. И леди Малфой осталась непреклонна.
Но этот разговор с Генри окончательно подкосил её.
Такого ужаса безысходности и одиночества наследница Тёмного Лорда не испытывала давно – а может быть даже и никогда прежде.
Наутро после бессонной ночи, полной сигаретного дыма и безрезультатных поисков Милагрес, леди Малфой написала письмо Тэо д’Эмлесу и попросила его о встрече где-нибудь на его территории, подальше от Даркпаверхауса. И Лондона.
Когда почтовое заклинание вспыхнуло и унесло подписанный её именем пергамент со стола в кабинете баварского замка, знакомый голос раздался вдруг откуда-то из-за чернильницы, отчего Гермиона подпрыгнула, больно стукнувшись коленом о столешницу.
– Ты стала излишне нервозной, – добавил Генри с холодцой после того, как его мнение об отправленном послании заставило бывшую супругу подскочить от испуга.
Он стоял рядом с огромным, в сравнении с его ростом, пушистым белым котёнком, умилительно трущим лапкой свою мордашку на небольшом календарике, прислонённом к подставке для перьев. Изображение Генри не реагировало на угрожающих размеров животное и только с осуждением смотрело на Гермиону, которая с ледяной яростью встала и вышла из комнаты прочь, с трудом удерживая себя от желания приказать слугам собрать по дому все картины и картинки и снести их куда-нибудь на чердак.
* * *
Тэо пригласил леди Малфой к себе в фамильные владения, располагавшиеся в тридцати милях от Руана посреди живописного леса, скорее напоминающего парк. Братья д’Эмлесы жили в двух отдельных от родительского дома флигелях, удалённых также и друг от друга. Так что этот уединённый уголок как нельзя лучше отвечал просьбе Гермионы.
Она прибыла туда к вечеру того же дня. С мрачной откровенностью рассказала Тэо всю правду – не в ожидании совета, советы ей были ни к чему: она не стала бы слушать того, что шло вразрез с её соображениями.
Не за советом и не за утешением явилась вдова Люциуса Малфоя к своему эксцентричному приятелю. А лишь за сизым туманом, в котором и погрязла: растворилась и утонула, блаженно забывая свои сомнения и тревоги в парах дурманных трав, тлеющих в резной деревянной трубке забвения.
Это бегство в вымышленный мир фантазий внесло серьёзный диссонанс в отношения с Генриеттой, которая быстро заскучала в пустом замке и скоро изъявила желание узнать, когда же кончится их пребывание в гостях. Тут-то мать и заявила, что возвращаться в Блэквуд-мэнор они не станут.
Она попыталась объяснить это внезапное решение с максимальной честностью – растолковать дочери, насколько опасен на самом деле Тёмный Лорд, насколько нежелательно находиться с ним рядом, и что здесь они заживут мирно и здорово, и всё скоро обязательно наладиться, а Етта – привыкнет к благоприятным переменам.
Но девочка не желала к ним привыкать. И бесконечно разозлилась из-за этого внезапного сообщения. Она любила grand-père и вовсе не хотела расставаться с ним. Получился конфликт ещё более жгучий, чем грандиозная ссора позапрошлого лета, и разлад этот во сто крат усугубил и без того кошмарную ситуацию, всё глубже загоняя Гермиону в сизый туман, где не было проблем и неприятностей.
И тут внезапно появились Амаранта и Рон.
Обеспокоенные исчезновением Гермионы, которое стало тем более очевидным после того, как был обнаружен и наказан Гэдзерт Роули, расколдованы невидимые частично или полностью Огненные Энтузиасты, а в возобновившей слаженную работу гимназии преподавание легилименции и окклюменции взял на себя вновь обретший свою суровую голову Снейп.
Совы, отправленные Гермионе в Блэквуд-мэнор, возвращались назад.
Недоумевающие друзья наследницы Тёмного Лорда объединили свои поиски и в конце концов обнаружили пропажу благодаря сведениям, полученным от профессора д’Эмлеса. Но это заставило их забить настоящую тревогу.
Амаранта и Рон властно вытащили Гермиону из благостного сизого дурмана и заставили вернуться к реальности, в которой как никогда сейчас следовало действовать.
О возвращении к прежней жизни леди Малфой не хотела и слышать. Друзья не восприняли её категоричности с особым восторгом, они оба хмурились, а Амаранта даже пыталась выразить протест. Но так как это ничего не дало, Гермиону заставили изложить её виденье своего и Еттиного будущего в случае, если Тёмный Лорд действительно не станет ничего предпринимать.
Даже при таком раскладе Гермиона зрела грядущее весьма смутно, и потому друзьям пришлось полностью руководить её действиями.
В первую очередь нужно было выслать сов преподавателям Генриетты и договориться об их посещениях здесь, в Баварии, а также обратиться в Международную коллегию магического наследия Европы с просьбой прислать в замок большой портрет Вальтасара Малфоя, занимавшегося с юной мисс Саузвильт искусствами. Далее, если уж Гермиона так твёрдо решила, что её дочь не будет учиться в Даркпаверхаусе, – надлежало обеспокоиться вопросом её магического образования уже сейчас.
Леди Малфой написала длинное письмо нынешнему директору Хогвартса Миранде Гуссокл и через несколько дней получила от той согласие зачислить мисс Саузвильт в списки первокурсников 2014 – 2015 учебного года с обещанием, что информация эта не станет известна широкой общественности и не попадёт в магические газеты до того момента, когда уже нельзя будет её скрывать.
Ни Рон, ни Амаранта не прониклись страстным советом Гермионы уносить ноги из Даркпаверхауса, хотя Рон и не был уверен в том, что останется привратником после свадьбы с Женевьев.
– Но я и не решил пока иначе, – философски добавлял он, избегая смотреть в глаза своей подруги.
Амаранта же открыто осуждала все эти глобальные перемены и уверяла, что магический кристалл не сулит ничего хорошего.
Адальберта, которая могла бы поддержать вдовствующую супругу своего внука, объявившую войну целому миру, и хоть как-то помочь ей выдержать происходящее, практически не участвовала в этой какофонии событий и конфликтов.
Мертвенно бледная, похожая на восставшего из могилы зомби, она ходила тенью и механически занималась только одним – организацией бесконечных похорон, друг за дружкой вбивавших ржавые гвозди в крышку её собственного гроба.
Через два дня после переезда Гермионы и Етты скончалась, пролежавшая до того почти неделю в страшной агонии, Ника.
Она заразилась неведомой болезнью от своих дочерей.
Сёстры Теутомар, занимавшиеся длительным изучением детоедов в Чёрном лесу, открыли в начале зимы каких-то неизвестных доселе подземных животных с впечатляющими магическими способностями.
Норы этих существ уходили на много миль в глубину, и группа смелых исследователей во главе с Фил и Сиси спустились в одну из них. От неизвестных и неизученных тварей все волшебники, участвовавшие в этой подземной экспедиции, подхватили какой-то странный вирус, окрещенный позже целителями пещерной чумой.
Страшная болезнь не поддавалась лечению. Она проявила себя в конце марта, и сейчас, на исходе первого месяца, почти все участники экспедиции находились при смерти или уже скончались в ужасных муках. Заразились и были также обречены многие их родные.
Берта не успела схватить пещерную чуму: забившие тревогу целители позаботились о её безопасности. Но для Теутомаров было уже слишком поздно.
Доминика умерла раньше своих дочерей. В день её похорон скончалась младшая из сестёр, белокурая юная Сиси. Филиберта уже не разговаривала и не приходила в сознание, как и её отец. Часть прислуги Теутомаров также пала жертвой пещерной чумы, принесённой молодыми хозяйками.
Первого мая умер мистер Теутомар.
Адальберта уже, казалось, разучилась воспринимать даже горе. Она обратилась в бесстрастную тень.
Фил Теутомар отошла в первый понедельник мая. Шестого числа Берта возвратилась в Баварию – раздавленная и уничтоженная.
* * *
– Я не желаю здесь оставаться, мама! Слышишь меня?! Не стану больше заниматься с этим старикашкой! Хочу обратно к grand-père! Живи тут сама! Бабушка ходит инферналом, всё чёрное, мрачное, скучное! Не хочу-y-y-y-y! Я соскучилась по Нагайне и Озу! Ма-а-ама!
– Генриетта, прекрати! В тысячный раз я тебе повторяю: мы не вернёмся в Блэквуд-мэнор! Твой bon-papa – страшный и опасный человек! Ты должна понять это и запомнить!
– Неправда! Что он такого сделал?! – возмущённо топнула маленькой ножкой Генриетта.
– Он жестокий и страшный! Он убивает людей!
– Как ты, мама? – прищурилась маленькая ведьма, сверкнув зелёными глазами. – Просто так?
– Иди в свою комнату!
– Тут нет моей комнаты!!! Я хочу домой!
– Прекрати кричать! В семье большое горе! Что ты ведёшь себя, как малое дитя?! Неужели тебе совсем не жаль своих несчастных тётушек и прабабушку Берту?!
– Я хочу домой! – со слезами на глазах прошептала Етта, сжимая кулачки. – Я заколдую тебя, мама! Это несправедливо!..
Время шло, а Генриетта ничуть не смягчалась. При всяком удобном случае она старалась во всеуслышание заявить о том, как ей скучно и тоскливо в Баварии. Справедливости ради следует отметить, что это было чистой правдой.