Делагарди получил большие полномочия от короля, вместе с тем имея слишком много недоброжелателей в Швеции, где его, почти француза, да еще из Ревеля, не так давно ставшим шведским городом, считали выскочкой. Если получится проявить себя, многие остерегутся открывать рот. Вместе с тем, Сигизмунд вошел в стадию обостренного конфликта с Сеймом и не сможет адекватно реагировать на новое обострение продолжающейся войны.
Но был иной нюанс — это земли, которые должны отойти Швеции. Новгород уже взят, но Корела, которая, может еще больше интересна королевству, сопротивляется. Если новый царь пойдет на соглашение, то Шуйский уже не нужен. За две тысячи рублей, Делагарди прикажет отрубить голову бывшему русскому царю.
— Господин Головин, — Делагарди говорил с Семеном Васильевичем на шведском языке, так как посол не лучшим образом, но умел понимать и изъясняться на шведском. — Что вы знаете о судьбе Скопин-Шуйского? Он женат на вашей сестре?
Головин удивился осведомленности шведского генерала. Делагарди основательно подходил к своей деятельности, будь то военные мероприятия или работа на дипломатическом поприще. Кто есть такой Головин, шведский генерал узнал из разных источников, в том числе и от Шуйского. Насчет же интереса к личности Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, то Делагарди изучал потенциальных своих противников, или, напротив, союзников. Знать о противнике все, что возможно! Это кредо Делагарди.
— Прежде чем отвечать на вопросы, господин генерал, я бы хотел понять, что происходит, — Головин с вызовом посмотрел на Делагарди.
— Хорошо! — нехотя согласился швед, протягивая письмо, которое сам час назад читал.
— Вы нарушаете договоренности. Но я понимаю, что нравоучения и призывы к верности слову, тут не уместны, царствует реальная политика. И скажу, что ваша ставка на Димитрия Иоанновича не оправдается. Я знаю наверняка, что более последовательного польского союзника, чем новый хозяин Кремля, нет. Я имел не раз разговор с Димитрием, — с чувством достоинства говорил Головин. — Что же касается Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, то у вас неправильные данные, он еще не приходится мне зятем, с моей сестрой Анастасией они сговорены, но еще не венчаны [в РИ обвенчались в 1607 году]
— Ваш сюзерен, Шуйский, проявляет… неустойчивость и непоследовательность в словах и действиях, — сказал Делагарди и поймал себя на мысли, что по непонятной причине, он оправдывается.
Головин казался невозмутим. Он уже понял, что с Шуйским идти рука об руку — это приближаться к пропасти. Вместе с тем, чувство достоинства и верность слову, не позволяли Семену Васильевичу отказаться от некогда своего царя. И тут послу очень хотелось, чтобы образовался такой повод к, по сути, предательству, чтобы внешне сохранить честность, но убраться по дальше от Шуйского и постараться спасти свою семью.
— Вместе с тем, я прошу вас отправится в Москву и провести предварительные переговоры с царем… — видя замешательство посла, Делагарди неправильно расценил растерянность Головина. — Ну не считаете же вы, что Василий Шуйский вновь сможет занять Москву?
— Вы не поняли мое возмущение, — жестко сказал Головин. — Какое право вы, генерал, имеете, чтобы распоряжаться русским послом в угоду интересов иного государства? Нарушая обязательства, по которым именно вы должны были сопроводить Василия Четвертого Иоанновича, уничтожаете остатки чести свои, да и мои [автор исходит из того, что Делагарди в РИ действовал постоянно только соответственно национальным интересам Швеции, нарушая договоренности, пусть его и несколько предали Шуйские].
Делагарди теперь ощутил те эмоции, от проявления которых в Шуйском еще не недавно смеялся. Вот он, человек, который ему нужен. Головин идеально вписывался в план Делагарди. Именно он мог первоначально донести посыл Димитрию Иоанновичу о возможности договориться. При этом он, шведский генерал, мог всегда откреститься от переговоров, сказать, что никого из шведов не посылал к русскому царю, что придерживается взятых договоренностей, а миссия Головина — это не более, чем частная инициатива бывшего посла в Швеции.
— Какие гарантии моей безопасности? — неожиданно для Делагарди спросил Семен Васильевич.
— Так вы согласны? — недоуменно сказал генерал.
— Гарантии, генерал? Меня могут просто казнить! Или не просто… мы, русские не сильно уступаем вам в искусстве жестоких казней. Так что гарантии! — настаивал Головин.
На самом деле, Семен Васильевич увидел в предложении шведа шанс для того, чтобы спасти свою семью. Его отец Василий Петрович Головин деятельно поддержал Шуйского, являлся его казначеем, правда только получил должность и не успел ничего сделать, слишком быстро поменялась власть. Сестра Семена Васильевича так же могла попасть под опалу, в том числе из-за его, русского посла, который не оставил Василия Шуйского, даже после падения царя с Олимпа. Под гарантиями от шведов Головин может осмотреться в Москве, выполнить какое-нибудь поручение Димитрия Иоанновича, может и сложится еще жизнь и Анастасия, сестра, выйдет замуж за Михаила, который, вроде бы пленник, но какой-то странный, приближенный к царю.
— Боюсь, что гарантии Вам не понравятся, — после паузы, сказал Делагарди.
Да, Головину не понравились гарантии, основу которой составляла жизнь Василия Ивановича Шуйского. Шведский генерал при условии начала переговоров с Дмитрием Ивановичем, отдавал на растерзание бывшего русского царя.
— Я отправлюсь в Москву, — холодно сказал Головин и не прощаясь, ушел с комнаты, которую еще недавно занимал беглый царь Василий Иванович Шуйский.
*………*………*
Москва
10 августа 1606 года
— Вжух, шух, дзынь! — раздавалось во дворе царских палат в Кремле.
Эти звуки чередовались с тяжелым дыханием.
Это я осваивал сабельный бой. Нужно соответствовать эпохе. Нет, нужно двигать эпоху вперед! И я был уверен, что для прогрессорства в области фехтования, мне хватит моих знаний и умений в ножевом бое, а так же немного занятий кен-до. Рассчитывая на сознание человека будущего, где единоборства и наука убивать себе подобных, достигли своего апогея, уже видел себя через год отличным фехтовальщиком.
Что это вообще? Почему я могу так заблуждаться, словно наивный подросток-мечтатель? Опытные саблисты поставили меня на место и заставили начинать с азов и тренироваться всерьез.
И теперь, когда я отошел от отравления и даже поднабрал массу, нужны тренировки. Пусть из меня фехтовальщик так себе, но я могу в этот мир привнести немало новшеств, которые позволят бояться если не русской сабли, то русского кулака, точно. А еще ножевой бой. Хотя, может в дальнейшем и сложится «русская дестреза» [дестреза — система фехтования, родом из Испании].
Кстати, я такой вот герой-превозмагатор взял шпагу, покрутил с ней танцевальные па, а потом, с уверенностью, что сабля стоит в системе эволюции клинкового оружия на ступеньку ниже, вышел со средненьким бойцом. Средним, так как в поединках между моими охранниками он с трудом выиграл два поединка на деревянных палках-имитаторах сабли, но четыре проиграл. Меня, с моей шпагой, вынесли в одну калитку и рукопашная подготовка не помогла.
Я видел, что шпага может поражать саблю, но крайне сложно, и опять же все зависит только от индивидуального мастерства и саблиста и шпажиста. Последний должен обладать исключительной реакцией, чтобы поразить соперника, когда саблист совершает замах. Ну а парировать удар сабли, особенно снизу вверх, наверное, невозможно.
Так что пусть Дартаньяны и танцуют со шпагами, далеко не факт, что хорошего польского саблиста юркому гасконцу удалось бы уделать. Польского, потому как польская школа сабельного боя была или лучшей, или не хуже венгерской.
Я же загорелся и решил осваивать оба вида оружия. Может быть, в будущем смогу подобрать, к примеру, для гвардии самое уместное холодное оружие, но пока акцентироваться стану на сабле.
— Ну все, хватит! — взмолился я.
Не столько устал, сколь заиграло самолюбие, когда не могу достойно накидать противнику.
— Подлый бой! — усмехнулся я, видя понурые лица моих охранников.
Вот теперь я отыграюсь. Потешу свое эго.
У меня в охране двадцать четыре человека. И еще на просмотре четверо. Две полных смены по двенадцать человек. Кроме Ермолая, касимовцев Али, Бакра и Саида, были казачки, четверо рязанских дворян.
— Егорка, становись! — позвал я молодого парня, который был сегодня на просмотре.
Я просил Шаховского, которого собирался назначить Первым воеводой Москвы, а после реформы он станет воеводой и всего Московского воеводства, определить, кто из москвичей был столь активным, что смог организовать людей и даже захватить Спасские ворота. Без артиллерии, с наспех сделанными лестницами, простые горожане, взяли на приступ крепость. Разыскать таких умельцев нужно было уже потому, чтобы в какой иной момент не был взят на приступ Кремль, со мной внутри крепости.
Молодой парень из казаков, но бежавший от несправедливости и жестокости, пришел в Москву и поддержал меня, первым войдя на стены Кремля. Как такого удальца не заприметить? Тем более, что как выяснилось, в том бою он командовал десятком горожан. Может это еще одно дарование?
— Меня не жалеть! Себя пожалей! — сказал я, заступая на площадку с обильно насыпанным песком, чтобы уменьшить вероятность травм.
Бью прямым правой рукой. Егор чуть смещается вправо и пробивает мне ногой по колену. Чуть смещаюсь, делаю замах, чтобы ударить левый боковой, в меня уже летит прямой удар ноги. Ухожу влево, подбивая ногу противника и иду на захват правой руки Егора. Парень выворачивает руку и пытается меня подсечь. Бью противника по опорной ноге. Повержен.
— Кто научил? — удивленно спросил я, парень показал очень даже высокий уровень.
— Так и батька и дядьки, — отвечал Егор.
— Донец? — спросил я и получив положительный ответ, обратился к Ермолаю. — Как на саблях бьется?
— Добре, государь! — ответил Ермолай.