— А хватит ли, Государь, товаров на всех? — с прищуром в глазах спросил Мерик.
Вообще обрусел англичанин. Повадки и мимика у него уж больно схожи с той, как у купчин, да дворян русских.
Я задумался, на счет того, хватит ли товаров. Если, к примеру, грузить на корабли только зеркала, то, конечно же, этих зеркал не хватит, так как кораблей будут десятки. Уж больно мы в Европе пошумели своим вызовом нарушить монополию Венеции. Но, если же взять хотя бы половину из всех тех товаров, которые мы можем продать, то это кораблей сто под полную загрузку. Или многим больше. Смотря на каких корытах приплывут к нам представители «загнивающего Запада». Когда уже этот Запад загниет?..
— Так что, Мерик, условия мои выполнишь? — спросил я после затянувшейся паузы. — А то, сколь много товара спрашиваешь, а о ответе на мои вопросы забываешь.
— Все сделаю, Государь-император, насколько сил хватит, да милости короля Якова, все сделаю.
— Скажи, Джон, а в Ригу корабли прибудут? — здесь уже хитрый прищур появился у меня.
Мерик не спешил с ответом, и я понимал, почему. Приход в Ригу английских кораблей — это очень серьезный, прежде всего, политический шаг. Пока нет мирного соглашения Речью Посполитой, ляхи будут всячески противиться такому шагу. Свое негодование поспешит выказать и Швеция, которая отнюдь не в восторге, что английские корабли помогают русским, то есть мне, нанимать воинов в Европе.
— Государь-император, сложно там будет торговать. Мир нужен со всеми. Так что того обещать не могу, что английские корабли прибудут в Ригу. Датчане и шведы не сильно жалуют, что в их море иные ходят, осторожно, выверено отвечал Мерик.
— А я вот возьму, да зеркалами и мехом будут торговать только в Риге, — сказал я и чуть сдержался от смеха. — Не сделаю я так, Джон. Но будет мир, так жду корабли и в Риге также. Думаю еще на Неве воском да медом торговать, туда перенести и торг пенькой. Коли так далее пойдет, то и Архангельска одного будет мало для всей торговли.
Воска и меда становится не много, а очень много. С каждым годом множатся ульи. Теперь их число уже четырехзначное. При этом, на такой прогрессивный способ производства пчелиных продуктов, переходят не только на государевых землях. В этом году запускаются еще два свечных завода, которые должны покрыть потребности церквей в центрально-европейской части империи. И я хотел бы торговать не просто воском, а уже свечами.
В завершении своего разговора с Мериком, я рассказал, что в Москве, в середине августа, когда должен уже пройти Вселенский Собор, будут аукционы. Можно такое мероприятие назвать и биржей, но временной. Там, лотами, мелкими партиями, будут торговаться некоторые товары с высокой наценкой. Те же предметы роскоши из хрусталя, некоторые, особо драгоценные, зеркала, шелк, ценные меха. Пусть Джон и возмутился таким подходом, но не так, чтобы сильно. Все же первоначально он получит товары по привычным и отработанным схемам торговли.
Можно было пригласить Джона Мерика на ужин, но он не единственный, кого я сегодня принимал. Прибыл и представитель Голландцев. Соединенные провинции прислали весьма прожженного персонажа — Герарда Рейнста. Отличный противовес Мерику, если Англия и Голландия начнут все же всерьез конкурировать на русском рынке.
Эти переговоры шли уже с переводчиком, хотя приветствие Рейнстом было сказано на русском языке. Высокий, подтянутый голландец, держался стойко и на грани, чтобы не обвинять его в высокомерии.
— Сколько зерна нам продаст Ваше Величество? — прозвучал первый вопрос от Герарда Рейнста.
Признаться, я немного растерялся. Тут товары с высокой прибавочной стоимостью, а он зерно. Мы уж два года не продаем, или почти не продаем, зерно, сами насыщаемся.
— А почему вас не интересуют зеркала, или русские канаты? Лучшие в мире? — спросил я.
— Ваше Величество, все интересует, это так. Только зерно больше. Торгуя с вашей страной, мы рискуем потерять такого продавца зерна, как Речь Посполитая. Да и в условиях войны, они меньше продадут. Нас беспокоит продовольственная безопасность, — отвечал суровый, аскетично выглядящий, лишь с дорогими кружевными манжетами, голландец [Голландия была одним из важных партнеров Речи Посполитой. В Амстердаме, как и других городах, всегда было много купленного зерна, потому в Голландии практически не было голода, и они мало зависели от урожаев].
Пришлось задуматься. Мы осваивали все больше площадей, зерна себе на прокорм хватает, не все съели за зиму, а государевы хранилища и вовсе не распечатывались. Но страх перед голодом, сильно довлел. Я бы хотел продавать зерно, при этом и в Персию и в Европу, но пока я готовился в будущему глобальному европейскому конфликту. Что-то вроде Тридцатилетней войны, будет, без нее европейцы не договорятся о своих религиозных предпочтений, ну и других, экономических и территориальных проблемах.
— Будем видеть по урожаю. Пока я смогу продать немного, — неуверенно отвечал я, так как, действительно, не знал, сколько пудов зерна можем продать.
— Я привез вам, ваше величество, пять десятков испанских овец… — сказал Рейнст и стал ожидать моей реакции.
А мне что? Прыгать до потолка? Привез и ладно. Не так, чтобы критично, но, конечно же, нужны. В Самаре уже живут-поживают почти три десятка испанских тонкошерстных овец и, конечно же, с надеждой на их размножение. Будет больше. Все равно для производства шерсти этого мало, очень мало. Если только для меня изготовлять эту ткань. Но хотелось бы осваиваться в текстильном бизнесе. Две составляющей рывка Англии на пути великой империи — металлургия с углем и текстильная промышленность. И то и другое можно наладить и в России.
А еще голландец привез селедку. Вот же торгаши! И тут свою рыбу всучить хотят. И ведь придется купить. А им продать нашу селедку, из Астрахани. Никакого секрета в засолке сельди нет, для меня нет. А вот для остальных — имеется. Бери, укладывай рыбу плотными слоями в бочку, да каждый слой соли. И это приносило Голландии немалые средства, а некоторые историки считаю селедку одной из причин возвышения этой страны.
Большого смысла разговаривать с Рейнстом, на самом деле, не было. Они не были заинтересованы в углублении связей, пока прицениваются, смотрят. Строить для нас корабли не будут, да и я сам не горю желанием больше заключать таких договоренностей, как с Англией. Слишком накладно строить для них корабли, чтобы заполучить один из трех себе. Как вынужденная мера, подобное перестает быть актуальным. Вот только существующие два построят и еще два, тогда все, дальше сами.
От голландцев же я хотел их пилораму. Чтобы построили у нас такие же. Читал, или смотрел, в будущем, что именно такое изобретение позволило гезам штамповать корабли. Как она выглядит, не знаю. Но, скоро узнаю, так как Рейнст согласился на то, с его родины прибудут специалисты, которые за наши деньги поставят нам несколько таких пилорам.
Спать отправился к жене. Видимо, не так сильно устал, что решил еще на ночь глядя понервничать.
— Уйти, Богом прошу! — со слезами на глазах просила Ксения.
— Что дальше, Ксеня? — спрашивал я. — Как жить будем?
— Я… — она замялась. — В монастырь уйду!
— Дура! — заорал я. — Детей оставишь? Да что случилось-то? Оспины на лице? Руки, ноги целы, ты теперь здоровая женщина. Мать. Жена. Прогонишь сейчас, не скоро приду!
— Уйди! — сказала Ксения.
И я пошел. Насильно мил не будешь. Что мог для сохранения семьи, я сделал.
— Царицу никуда не выпускать! Детей ей не давать! — приказывал я командиру телохранителей Ксении. — Попробуй ослушаться, пойдешь говно месить на конюшню… на одной ноге!
Пусть посидит и подумает над всем. Я многое сделал, но не нянька. Отвергают, значит мне не нужно такое общение.
Проходя мимо кухни, я увидел одну миловидную женщину.
— Ты мужняя? — задал я вопрос.
— Нет государь! Ефросинья не берет на столование мужних, — потупила взор женщина.
— Жених есть? — последовал следующий вопрос.
— Нет, государь, — отвечала она.
Я взял за руку женщину и потащил к себе в почивальню. Впрочем, слово «потащил» не особо подходит, девушка шла вполне добровольно, иногда даже на шаг опережая меня. Я же шел мстить жене. Да, вот так! Я пожертвовал государством ради нее, а она не оценила. В монастырь? Никаких монастырей! Хватит мне быть отцом-одиночкой, в прошлой жизни наелся этим.
Пусть на утро я был себе неприятен, понимал, о наличии есть вероятности, что Агрипине, так звали девушку, вовсе сломал жизнь. Но теперь я чувствовал себя мужиком, а не обиженкой. Однако, в монастырь Ксению не отпущу. Нужно только, чтобы до Гермогена не дошли вести, что я не отпускаю жену в обитель. Этот может и вступиться. Тогда в топку Гермогена!
Глава 3
Москва
18 мая 1609 года.
— Вжух! Дзынь! Вшух! — раздавались звуки на спортивной площадке у кремлевских конюшен.
Уже больше часа я, с испанцем Рамоном Ортис де Отеро, спаррингуюсь на шпагах. Идальго хорош! Очень! Он не мастер, он творец! Казалось, уже понятна картина боя, стиль, а он кардинально все меняет. Только что был виртуозом, с множеством финтом, как, вдруг, меняет тактику, и Рамон уже более груб и рационален в каждом движении. И можно говорить, что так не бывает, что мышцы, связки, наработки и ум человека должны следовать некой системе, определенной школе фехтования. Вот только, Рамон показывал, что все невозможное, возможно. Пока это лучший мой партнер по бою на шпагах.
И что радует, если раньше, когда Ортис де Отеро появился в Кремле и его сразу же показали мне, я неизменно проигрывал испанцу, то сейчас я даю бой. Да, черт его подери! Он все еще сильнее меня и я вижу, порой, чувствую, что мне чуточку, но поддаются, но в одну калитку уже не получается, действенное сопротивление оказываю.
Мы отрабатывали, казалось, в безлюдном месте, на небольшой площадке для фехтования, только в присутствии переводчика. Но это лишь казалось. На самом деле я ощущал немалое количество любопытных глаз, со всех уголков подсматривающих за спектаклем.