– Люциус, – сказала она, решительно откладывая вилку, – нам нужно поговорить. – Перевела взгляд на Волдеморта. – Мы отойдём?
– Конечно, Кадмина, – кивнул Тёмный Лорд, и они с Беллой переглянулись. Но Гермионе сейчас было всё равно.
Она встала. Старший Малфой сделал то же самое, и они вместе вышли в коридор.
– Да?
– Иди за мной.
И ведьма решительно пошла наверх, в свою комнату.
Гермиона закрыла дверь и повернулась к нему. Дядюшка с насмешкой смотрел ей в глаза, скрестив на груди руки.
– Итак?
– А теперь послушай меня, – Гермиона тряхнула головой, чувствуя, как по груди расползается жар серебряного кулона. – Никто, даже ты, не имеет право унижать меня перед самой собой. Никто не смеет даже думать, что он выше меня. И ты не будешь говорить со мной в тоне, подобном вчерашнему. Никогда. – Она беззастенчиво смотрела в его глаза. – Так уж сложились звёзды, что я имею право тебе приказывать. И теперь уже для меня делом принципа является твоё мне подчинение. И уважение. Я ни в коей мере не хочу тебя унизить или сделать неприятно – но и ты тоже не должен стремиться к подобному. Надеюсь, мы друг друга поняли, – она глубоко вдохнула, не отводя глаз. – А теперь: я тебя хочу.
– Что ж, – он смерил её долгим пристальным взглядом и всё же усмехнулся, – тогда тебе придётся мне приказать.
Она не дрогнула и не отвела глаз.
– Хорошо, – ведьма сделала шаг вперед. – Приказываю: раздевайся!
– Да, моя госпожа.
Гермиона готова была поклясться, что уловила нехороший блеск в его глазах.
__________________________________
1) Назад хода нет (франц.).
2) У него нет права жаловаться (франц.).
3) Хочет он того или нет (франц.).
4) Ты приписываешь ему качества, которыми он не обладает (франц.).
Глава V: Не одна драма
– Хорошо.
Люциус поднял руку, расстёгивая пряжку на мантии и скидывая с себя тяжёлую ткань. Он подошёл к ней очень близко и грубым движением притянул к себе. Гермиона резко выдохнула воздух и вонзилась взглядом в его глаза.
– Что-то не так? – спросила она, немного отклоняясь.
– Ну что ты.
Резким движением он уложил её на кровать, придавив своим телом.
Старший Малфой склонился над лицом ведьмы, легонько оттянув зубами её нижнюю губу. И опять отстранился, продолжая нависать над Гермионой. Он ни на секунду не закрывал глаза.
– Почему так? – полушепотом спросила она, запуская руку за пояс его брюк и касаясь его губ своими.
Гермиона приподнялась, с усилием переворачивая дядюшку на спину и садясь на него верхом. Его тело хотело её, и она чувствовала это, но в глазах оставалось… Презрение? Нет. Протест? Что-то иное, неуловимое…
Ведьма прижала его к спинке кровати, жадно целуя в шею и одновременно расстёгивая пуговицы чёрной рубашки.
– Ну, скажи мне, – прошептала Гермиона, – скажи.
Он взял её за подбородок и приподнял голову, ловя взгляд беспокойных карих глаз.
– Что сказать, миледи?
– Почему ты стал таким? – чувствуя, как подрагивает тело, прошептала она.
Он смотрел ей в глаза, тяжело дыша. Его грудь вздымалась под ней, и она чувствовала биение его сердца.
– Не люблю, – наконец произнёс старший Малфой, – когда мне приказывают.
– Хм, – Гермиона подалась вперед, обдавая горячим дыханием его губы, – с учётом твоей… работы, это весьма странные амбиции.
Он подался вперёд, повалив её на матрас и опять навалившись сверху.
Гермиона рассмеялась.
– Не любишь, когда тебе приказывают?! Забавно. Забавную дорожку выбрала твоя свободолюбивая натура! – она повела телом, заставляя его лечь рядом с собой набок. Гермиона перекинула левую ногу через своего любовника, с насмешкой глядя в серые глаза. На груди пылал пламенем серебряный кулон. – Только не надо мне рассказывать о том, как бедного юношу-праведника Люциуса Малфоя столкнули на тёмную тропинку! – Она скользила рукой по его телу. – Как он не хотел этого, плакал долгими ночами. Но судьба Пожирателя Смерти была подписана не им. И бедный, несчастный в душе мученик и праведник Люциус Малфой стал правой рукой Лорда Волдеморта! Не любишь, когда тебе приказывают?! – она сжала его тело, оставляя на коже белые полоски от ногтей.
– Я сам решаю… с кем мне спать! – он резко подался вперед нижней частью тела. Гермиона уже вся покрылась потом от сдерживаемого желания. И её любовник тоже.
– Правда?! – она опять коснулась его губ, говоря эти слова. – Неужели это первый раз?
– Это твоя прихоть!
– Ну, сам виноват, – она стянула платье. – Твой образ располагает… Я ведь сразу понравилась тебе, – она глубоко вдохнула, заманчиво вздымая свою приподнятую бюстгалтером грудь. – А когда же… mon Pére намекнул?
– После Хэллоуина. – Его губы уже блуждали по её коже.
– А раньше? – Говорить было всё сложнее. – Раньше… Ведь ты и сам…
– О, твой образ тоже… располагает. – Его руки скользили по её бедрам, обрисовывали очертания вздрагивающего тела.
– Так что же изменилось?
Гермиона вздрогнула, чувствуя долгожданное проникновение. Говорить не было никаких сил.
– Тебе ведь нравится, когда тебе приказывают! – через пару минут выдавила она. – Любому Пожирателю нравится! – Её рука судорожно впивалась в покрывало кровати. – Кто-то более сильный. – Она конвульсивно хватала ртом горячий воздух. – Или мудрый. Просто ты меня такой не считаешь, правда, Люциус? – слова давались с трудом, дыхание сбивалось. – В этом проблема?
– Больше нет. – Она вскрикнула: таким резким было его движение при этих словах. Вскрикнула и засмеялась – чужим, похотливым голосом.
Он кусал кожу на её плечах и шее, а она смеялась тихим, сдавленным от удовольствия смехом. Она выгибалась дугой в пламени страсти и жара серебряного кулона, жадно искала губы любовника своими.
В эти минуты Гермиона Грэйнджер была абсолютно счастлива.
* * *
Во второй половине дня наследницу Слизерина ждала ещё одна победа. Точнее, почти что победа. Откровенно говоря, она побаивалась этого разговора. Но ему суждено было состояться, и именно сейчас.
Гермиона сидела в кресле, глядя в чернеющие глаза Северуса Снейпа. Он долго смотрел на неё, прежде чем заговорить.
– Похоже, нам надо всё выяснить, – наконец начал он. – Я не… – Снейп закусил нижнюю губу, о чём-то раздумывая. – Кадмина, мои отношения с Нарциссой Малфой остались в прошлом. Мне неприятны воспоминания, которые… Которые вам удалось увидеть, – он отвернулся, начиная прохаживаться по комнате. – Не думал, что вы сможете так продвинуться в первое же наше занятие. Я поступил неосторожно и поплатился за это – теперь мне придётся рассказать вам то, что сам я желал бы забыть. Но не могу.
– В этом нет необходимости.
– Тёмный Лорд полагает иначе. Кадмина, я могу рассказать вам это. Это не… Это просто неприятное воспоминание для меня. Ничего секретного. Во всяком случае, для вас.
– Я слушаю. Хотя, кажется, всё и так ясно.
– Нет, не ясно, – дёрнул плечами Снейп. – Полагаю, ваш дружок… простите, бывший дружок Поттер поведал вам и мистеру Уизли о том, каково было мое положение в школьные годы?
– Н… нет, – Гермиона слегка растерялась.
– Неужели? – прищурился Снейп. – О, как благородно с его стороны. Ну что ж. Это придётся сделать мне, – он опять отвернулся. Гермионе стало не по себе. – Ваш покорный слуга в этот период своей жизни был маленьким, сереньким загнанным мышонком, – невозмутимо продолжал маг. – Поверьте, эти воспоминания ещё более неприятны. Однако не будем отвлекаться.
В первые годы учебы у меня был всего один друг. Девочка. Ведьма. Я сам отыскал её ещё до того, как мы получили письма из Хогвартса. Она жила неподалёку, родители её были магглами, как мой отец, и мы очень сблизились потому, что я мог дать ей ответы на многие вопросы. Потом мы оказались в школе. Я был уверен, что мы оба попадём туда, с тех самых пор, как убедился, что она – ведьма. Но мы оказались на разных факультетах: я – на Слизерине, – он выдержал небольшую паузу, собираясь с духом, – а Лили Эванс – на Гриффиндоре.
– Лили Эванс – это же мама Гарри! – подскочила Гермиона.
– О да, – мрачно подтвердил Снейп. – Будущая мать Гарри Поттера и моя лучшая и единственная подруга в те годы.
Мне было сложно сблизиться со своими однокурсниками, Кадмина. На Слизерине не слишком жалуют полукровных волшебников.
Когда я поступил в школу, на пятом курсе нашего факультета училась ведьма, которая… – он вновь на минуту умолк. Гермиона ждала, затаив дыхание. – Вам может показаться это странным, но Нарцисса Блэк казалась мне повзрослевшей Лили. В них было что-то неуловимо общее, необъяснимое. Эта девушка завораживала, меня будто магнитом тянуло к ней.
Сначала, конечно, боялся даже подойти, но со следующего года мы подружились. Я, робкий второкурсник, просто пытался чем-то помогать Нарциссе в меру сил. Её это забавляло.
Потом она окончила школу, а с Лили мы постепенно стали отдаляться друг от друга. Её настраивали против Слизерина. Я враждовал, враждовал из-за неё, со звёздами Гриффиндора тех времен. Вам они известны как мародеры, и это удивительно точное определение.
Прошло ещё несколько лет. Во время сдачи СОВ мы с Лили очень сильно поругались. У Джеймса Поттера и Сириуса Блэка было, знаете ли, специфическое чувство юмора. Меня выбили из колеи, и я оскорбил Лили. Она так и не смогла простить мне этого. В ночь после того инцидента мы разговаривали с ней в последний раз. Последний раз в жизни. Я навсегда потерял моего лучшего друга и девушку, которую любил.
Гермиона молчала и смотрела в пол. Снейп говорил бесстрастным голосом, но то и дело в нём проскальзывали сдерживаемые эмоции. Насколько они сильны на самом деле, Гермиона могла только догадываться.
– Лили Эванс была моей совестью, – продолжал мастер зелий. – Когда наши отношения рухнули, и она, назло мне, приняла назойливые ухаживания Поттера, докучавшего ей с первого курса, – я сделал выбор. Тем летом, уважаемая Кадмина, я присоединился к вашему отцу.