На следующий день, когда Генри отправился предупреждать брата Гавриила о действе, кое состоится на кладбище через ночь, Гермиону посетили Дмитрий Сергеевич и Лёшка. С результатами вскрытия.
– Вы присаживайтесь, Ева Бенедиктовна, – суетился Лёша, краснея. – Я сам чай разолью. Не беспокойтесь.
– Спасибо, – Гермиона послушно села и подвинула парню свою чашку. – Ну и что же там?
– Сегодня курьер привёз результаты вскрытия, – важно повторил участковый. – Интересная, доложу я вам, картинка.
Он вынул из папочки, которую принёс с собой, несколько листков и положил их на стол между конфетами и сахарницей.
– С трупом Гранова Евгения – это брат Алексий – всё ясно. Причина смерти – кровоизлияние в мозг вследствие сильного удара тяжёлым тупым предметом в область затылка. Смерть наступила мгновенно. Убийство совершено между одиннадцатью и двумя часами в ночь с восьмого на девятое июня. Орудие убийства найдено рядом – это большой камень. Интересные детали здесь – вес камня более пятнадцати килограммов, удар нанесён сверху, с размаху. Наш убийца должен обладать недюжей силой и высоким ростом.
– А следов-то не было, Димитрий Сергеич! – встрял Лёшка, кончивший разливать чай и теперь поглощавший потихоньку лондонские конфеты. – Такой здоровяк, Ева Бенедиктовна, должен ого-го сколько весить, – пояснил он. – Тела убиенных найдены в грязи, сырой ночью. Следы же на месте преступления – только убитых да членов прихода, натоптавших там. Последнее осложняет дело, но около стола, где ударили Алексия, хоть там и нагажено, но глубоких следов нет.
– Молчи, Лёшка, – рассердился участковый. – Ева Бенедиктовна, вы прекрасно понимаете, что это всё – только предположения: как Лёша сказал, там здорово натоптали. Вроде бы подходящих следов нет. Но Алексей Семёнович и Павел не дают никаких гарантий.
– Ага, хорошо там монахи постарались! – опять перебил Лёшка. – Я вот думаю, что они специально натоптали, где не следовало!
– Алексей! – рассердился участковый. – Оставь свои глупости! Извините, Ева Бенедиктовна. Мы отвлеклись, а впереди самое интересное. Итак, результаты вскрытия тела гражданки Александровой. – Он взял в руки второй листок. – Причина смерти – огромная кровопотеря вследствие нанесения множественных ран посредством рассечения кожи хлыстом. Орудие преступления найдено там же. На нём есть отпечатки монахов прихода, но они под кровавыми следами на рукоятке. Поверх же кровавого налёта не просто нет отпечатков – вообще нет следов человеческой руки. Нельзя допустить, что преступник вытер хлыст после умерщвления жертвы и, предположим, держась за кончик, замарал рукоятку кровью опять – тогда были бы стёрты ранние отпечатки. Остаётся предположить, что во время убийства преступник, использовавший перчатки, не испачкал рукоятку хлыста – и кровавые пятна попали на неё уже после того, как был нанесён последний удар. Предположим, преступник уронил хлыст на тело, а потом откинул за кончик. Это что касается орудия преступления. Дальше – ещё любопытнее.
Гражданка Александрова девственницей не была. В ночь убийства интимной близости с Грановым у неё не состоялось. Тем не менее убиенная была изнасилована. Вероятнее всего, до нанесения ран хлыстом. У неё выдран клок волос, обнаружены синяки на руках и бёдрах. Также ей был нанесён сильный удар в область живота, возможно, неоднократный. Но вернёмся к эпизоду изнасилования, – участковый на минуту поднял глаза и вздохнул. – Вы простите, что я так… Да вы, верно, привыкли… В общем: характер повреждений говорит о том, что имело место грубое, жестокое изнасилование. Однако никаких следов семенной жидкости не обнаружено. Не обнаружено также каких-либо следов латекса, смазки или любых других материалов, применяемых для подобной защиты. Эксперты были склонны предположить, что повреждения нанесены твёрдым изделием фаллической формы из не оставляющего следов материала. Однако характер повреждений указывает на природное изнасилование. Лёшка тут…
– Я предполагаю, – горячо подхватил Лёшка и покраснел, – ну… или мужчину с… ну, протезом сами понимаете где, или даже женщину, – страшным шёпотом закончил он. – Только очень сильную – камень тяжеленный, да и удары хлыста нанесены с чудовищной силой. Вот.
Гермиона промолчала.
– Я сначала вообще слушать не хотел, Ева Бенедиктовна, – смущённо сказал старый участковый. – А там подумал… А ну мало ли… Дело-то загадочное… Но я только вам Лёшины соображения передаю. Вам и Герману Фёдоровичу. Скоро он возвратится, кстати?
– Скоро. А где же наши следователи? – спросила Гермиона.
– Ругаются с журналисткой. Она с курьером в город свою первую статейку передала, им прочесть не дозволила… Там такой крик стоит – Бурлаков грозится девчонку в участке запереть. Вообще бесится – страсть.
– А это потому, что ничего они не находят! – надменно заметил Лёшка. – Приехали такие важные помогать местным бездарям – и вот вам. Люди мрут – а толку ноль. Выходит, и они не лучше нашего. А когда им вас с Германом Фёдоровичем в надзор поставили – вообще стыд. А вы, Ева Бенедиктовна, зря их щадите – пусть бы они вам докладывались, как полагается, отчитывались.
– Алексей! – совершенно рассердился участковый. – Ева Бенедиктовна сама знает с кем и как себя вести! Что ты лезешь к человеку! Вообще, нам пора. Нужно ещё проследить, что там с этой Пригаровой – не хочу я её держать под стражей. Она-то ничего пока не нарушила – зачем оно мне надо?..
* * *
Генри вернулся среди ночи, усталый и сердитый – брат Гавриил жутко ругался, запрещал колдовать на территории обители, отказывался лгать братьям, кричал благим матом и успокоился только после угрозы бросить его разбираться со всеми его привидениями самостоятельно. Потом на Генри набросилась журналистка, затем он до двух часов ночи толковал с петрозаводскими следователями, благородно оградив от этого свою супругу. В общем, денёк выдался на редкость тяжёлым. И следующий обещал быть не лучше – а ведь ночью проводить сложнейший черномагический ритуал.
Утром Генри пришлось встать очень рано и опять отправиться в участок. Гермиона тоже проснулась и уснуть потом не смогла – она чувствовала недомогание, болела голова и очень хотелось послать к праотцам все расследования и уехать в старый туманный Лондон.
Но потом будущая мать приняла одно очень хорошее зелье, припасённое именно на такие случаи ещё в Маньчжурии, ей стало намного лучше, и даже появился задор.
Сегодня они должны увидеть графа Сержа! Гермиона склонялась к тому, что граф существует. Хотя ярое нежелание брата Гавриила пускать их колдовать над останками немного смущало. В любом случае всё решится этой ночью.
Миссис Саузвильт как раз сидела за столом и практиковалась рисовать кисточкой узор, который нужно будет вывести зельем над погребённым прахом – для этого пришлось перевести три флакончика чернил и превратить в кисть большой столовый нож старушки Петушиной, – когда к ней забежал запыхавшейся Гришка.
– Ева Бенедиктовна!.. Ой, а что это вы делаете?
– Картину рисую, – Гермиона быстро накинула на груду листов с магическим символом разной степени удачности вафельное полотенце. – Хобби у меня такое. Что там стряслось?
– К вам журналистка. Мамка сказала, что вы ребёночком маетесь – а она настаивает, что поговорить срочно нужно. Мамка велела вас спрошать.
– Зови уж, – вздохнула Гермиона. – Эванеско! – добавила она, вынув палочку, когда мальчишка убежал. Чернильно-бумажный бедлам на столе исчез. – Чего ещё ей нужно?..
Алиса Пригарова постучала минут через пять.
– Пожалуйста! Что-то вы сегодня очень уж вежливая, – громко сказала молодая ведьма.
Не в меру активная репортёрша вошла, осторожно прикрыв за собой дверь. Вид у неё был потрёпанный и осунувшийся, волосы расчёсаны, но без усердия, джинсы внизу заляпаны грязью. Поверх футболки, не смотря на жару, надет измятый и совершенно не сочетающийся со всем остальным нарядом багровый пиджак. Губы не накрашены, на глазах – тёмные очки. Гермиона даже углядела обломанный ноготь на правом указательном пальце – коготки журналистка носила длинные, квадратные и яркие – дефект бросался в глаза.
– Доброе утро, – вежливо, но без особых эмоций сказала Пригарова. – Мне сказали, вы плохо себя чувствуете?
– Благодарю вас, мне намного лучше. Хотели поговорить? – прищурилась Гермиона. Куда эта дурёха уже влезла?
– А где Герман Фёдорович? – спросила журналистка.
– Герман Фёдорович в участке, не думаю, что он сможет уделить вам время сейчас – он и другие занимаются делом.
– Герман Фёдорович не придёт? – без досады или разочарования уточнила посетительница. – Что, если бы я подождала его?
– Вам придётся ждать до вечера, – рассердилась Гермиона, – но он вернётся уставшим и захочет отдохнуть. Попробуйте, если хотите, зайти в участок.
– Спасибо, я попробую, – без воодушевления кивнула журналистка. Она вообще говорила монотонно и мало была похожа на ту бойкую и наглую девчонку, каковой предстала перед Гермионой ранее.
– С вами всё в порядке? – прищурилась ведьма. – Вы не очень хорошо выглядите.
– Правда? Вероятно, я устала. Мне нужно поговорить с вами. Это важно.
– Присаживайтесь, – Гермиона встала и убрала с тахты чемодан с одеждой.
Журналистка послушно села на указанное место, и Гермиона опустилась рядом.
– Я видела ночью кое-что странное, – медленно начала она. – Я решила: сказать следует вам или Герману Федоровичу.
– Слушаю вас, – нахмурилась Гермиона. Дурацкие солнцезащитные очки здорово раздражали – она не могла проверить, не очередная ли это уловка пронырливой репортёрши, мечтающей выведать что-то – ибо уж больно она вежливая и безучастная.
– Ночью я думала пробраться в монастырь, – сказала Пригарова.
– Вот ещё! – всплеснула руками Гермиона. – Я же сказала вам, что это опасно!
– Мне нужен материал, – без энтузиазма возразила визитёрша. – Вы не против, если я включу диктофон на время нашего разговора?
– Зачем?!
– Хочу сообщить вам нечто важное. Тем не менее у меня есть работа, ради которой я сюда приехала, – безыскусно